Владимир Березин - Группа Тревиля
За стенкой помолчали, а потом тот же голос продолжил:
— Это, ну смешно писать такое, это «несогласие». Если сказать: «Я не хочу», наверняка всё равно сделают, но если не сказать, то уж сделают сто пудов, а жаловаться не на что будет. Просто переношу с житейской ситуации на политическую. «Холодно, не пойду» — это рационально, когда приглашают на гулянку, тут не рациональное, а житейское. Житейски же это и понятно, по типу «все люди, все человеки», но здесь задача такова, что нельзя её решать таким способом, мне кажется. «Холодно, не пойду» здесь равно «Доверяю свой выбор соседу», что ж тут рационального?
— К этой позиции я отношусь с пониманием. То есть, к позиции именно, а не к её осмысленности. Потому как она как раз и изобилует симулякрами: «используем маленькую, но гордую партию как символ, а не как ставку» — вот конструирование этого символа как раз и есть производство симулякра. Почему не аграрии, к примеру? Что мы знаем про аграриев? Ничего, и то не все — как говорил Борис Заходер по другому поводу. Про «Союз Демократов» мы знаем только то, что они ведут себя сейчас ужасно безобразно. То есть я наблюдаю как раз симулякр «вот-правильный-выбор-потому-что-это хорошо», непонятно даже, отчего участие в выборах необходимо. Отчего массовая неявка миллионов — меньшее послание обществу, чем голосование за «Союз Демократов»? Я не против голосования по мистическим мотивам. Я против объявления его рациональным выбором.
— Вы множите сущности. Американцы мне вообще не указ, известно, что никакой Америки нет и волны Атлантического океана разбиваются о брег Шепетовки. Как они там в своей воображаемой Америке — мне даже подумать страшно. Мы тут сами виноваты — я занимался матстатистикой и упустил многое в жизни нашей страны. Я пока не знаю, как мне нужно было поступить, но явно не так. Вы занимались мутагенными структурами, может, вы знаете ответ? Мы честно делали свою работу, и нас не в чем упрекнуть. Мы выполнили свой долг как учёные и теперь должны выполнить свой долг как граждане.
Я лично вижу всего два варианта поведения, при условии, что идти на выборы решено. Первый — это отринуть все и проголосовать за наиболее близких. Например, «зелёных» (условно, потому что то, что зелёные хотят сделать с Зоной, — ужасно). Возможно, я так и поступлю, вы меня вольно или невольно к этому подтолкнули. Второй — попробовать совместить в голове все эти проценты, избирательные залоги, «эффекты бабочки»… Поймите, в политике нам нужно идти от нашей работы — от криминала в Зоне, от хищников, от торговли бесценными артефактами…
— Во-первых, я всё время говорю, что я как раз «враг всем», а вовсе «не враг никому». Во-вторых, Америка тут вот при чём: это пример, показывающий, что выбор можно делегировать. Это такой пинг-понг: вы говорите «нельзя» или «мы должны», а я каждый раз объясняю, что вы в этот момент как раз и создаёте новую, сакральную сущность, когда говорите, что нельзя, но под этим запретом нет рационального начала. Предъявите начало — тогда другое дело.
В-третьих, в самом слове «симулякр», как в понятии, нет ничего зазорного — если понимать, что это. Это такой выход эмоций (интеллигенты обычно любят крикнуть про какой-то мор и глад — но мы-то знаем, что произошло с населением Зоны и как с ним обошлись). «Нанотехнологии» — тоже вполне себе симулякр, и понимать, что миллионы людей употребляют эти слова, наполняют их разным смыслом, иногда договариваясь о значении, иногда нет — очень полезно. Вполне себе работоспособное понятие.
В-четвёртых, я отделяю «научное решение задачи» от эмоциональной компенсации. Причём и за тем и за другим признаю равное право на существование. Это как с курением — одно дело, когда знаешь, что происходит у тебя в организме, а другое — нет.
Поэтому если человек говорит: «Я голосую так, потому что мне так сердце велело» — это позиция этически, эстетически и логически безупречная. А вот если он говорит: «Я голосую так, потому что это приведет к тому-то и тому-то, и будет хорошо (плохо)» — то с неё, с этой позиции совсем иной спрос.
— Вы, мне кажется, нападаете в моих репликах на частности и раскрываете мои кавычки, т. е. приписываете мне то, что я не говорила, не замечаете специально сделанных оговорок. В ваших словах тоже стало заметно стремление возражать воображаемому оппоненту. Может быть, к этому располагает формат разговора.
— Ну вот, вот, глядите — я снова получил от вас пакет умноженных сущностей. Показываю, где они: вот, например, вы говорите: «Только, на мой взгляд, это фиксация предпочтений неизвестно кого, неизвестно чему, поскольку те, кто сейчас голосует за „Великую Украину“, голосует за образ. Это вообще огромная и большинством не осмысленная гомозня».
Я не сторонник партии «Великой Украины» (хотя функционирование чиновничьей партии мне более понятно), однако вы здесь упрекаете голосующих за неё в непонимании, что она такое. Так вот, на протяжении нескольких циклов разговора вы убеждаете меня, право, успешно, что и Союз Демократов и «Апельсин» для вас такие же симулякры, как «Великая Украина». Не о том мы говорим, не о том, что нужно. А нужна теория малых дел — надо рассматривать ту партию, которая вернёт науке реальную силу. Которая обеспечит ассигнования. Вы посмотрите, какой позор у нас с исследованиями.
— У москалей не лучше…
— А это не важно! Нам здесь трэба прогнуть политиков, чтобы они обеспечили бы борьбу с коррупцией и Теневыми Хозяевами Зоны. Без этого не начнётся нормальная жизнь и не начнётся нормальная работа. Пока мы не встали с колен, пока бандюки жируют, мы ничего не добьёмся. И только с помощью выборов…
* * *«Вот ужас-то», — подумал я. Я представил себе этих немолодых людей, что изо дня вдень занимаются своей нелинейной оптикой, а дети их подрастают в Киеве, и внуки, поди, тоже подрастают.
А они брошены здесь со своими симулякрами и безумцами, с электронным голосованием и голосованием личным — и нет ничего, нет перспектив, я вот, со стороны, вовсе не понимал различия между теми партиями, которые они тут называли.
Внуки подрастают, а здесь всё то же — серое небо Зоны и никакой политики.
То, что они говорили о своей политике по-русски, только добавляло сюрреализма.
Глава девятая
«Это после Эрвина, — понял он, — они перекрывают дороги на восток и на юг. В общем, довольно наивно, хотя в принципе правильно, если иметь дело с дилетантом, не знающим Германии».
Юлиан Семёнов «Семнадцать мгновений весны»Москва, 1988 год, начало июня. Сергей Бакланов по прозвищу Арамис. На кого надежда современной науки? А не отправиться ли нам в путешествие?
— На вас вся надежда, — приблизив своё лицо к моему, сказал Тревиль. Он говорил тихо, но яростно.
В этот момент наш учитель выглядел будто одержимый.
— На тебя и на Атоса. Портос — хороший человек, но он не учёный, он станет идеальным докладчиком, он будет выбивать для вас фонды и представительствовать. Но он не учёный. Д'Артаньян — человек слова и внутреннего порядка, но он тоже не учёный. Он умён и инициативен, но он не учёный, ему нужно что-то другое, то, чего он не знает сам. Я тоже этого не знаю.
Так что вся надежда на вас.
— Да-да, — говорил я в ответ, потому что действительно понимал: вся надежда на нас. Нас четверо, и мы делаем субмолекулярный компьютер. Да-да, ещё год, и мы сделаем компьютер, который в качестве процессора будет использовать атомы человеческого тела. Человек, подвергнутый сложным воздействиям, должен как бы вырастить у себя в голове дополнительный процессор, который позволяет в сотни раз быстрее анализировать ситуацию, мгновенно принимать сложные решения и обладать феноменальной памятью. По сути, это модификация одного из участков головного мозга. Несколько лет мы бились над проблемой, пока надежда не улетучилась.
Исчезли надежды, а это дело такое — когда исчезает надежда, то документов по этому поводу не составляется, но все знают: все изменилось неотвратимо.
Теперь надежды были другие, и Мушкет говорил:
— Человечество не живёт с артефактов, человечество живёт с производства. Производству не нужны минералы Зоны. Ему нужно что-то другое, почти невидимое — как воздух.
Промышленности, к примеру, не нужны золотые самородки, промышленность живёт золотой пылью, мелкими фракциями — под них стоят на северных реках драги, их химическими способами выделяют из твёрдых растворов.
Зона нужна туристам и ювелирам — вот что я скажу.
Она нужна ещё романтикам, но с романтиками было проще. Они быстро выгорали, как мотыльки, прилетевшие из прохладного сада к огоньку лампы на веранде.
В первые времена я видел тут нескольких ребят с портретами Че Гевары на груди. Говорить об этих романтиках сейчас как-то неловко. Они давно погибли, и не мне глумиться над их наивными попытками установить вокруг саркофага царство мира и справедливости.
