Василий Сахаров - Ройхо Ваирский (СИ)
— Привет Ресс! Привет Дэго! Куда это вы так несетесь?
Дайирины обнажили свои головы и одновременным движением, по армейской привычке, положили остроконечные шлемы на сгиб левого локтя. И глядя на их пропотевшие, но чистые головы с коротким ежиком светлых волос, которые вступали в резкий контраст с загорелыми, грязными и потными лицами, за малым, я не рассмеялся. Однако сдержался и только улыбнулся. А братья переглянулись, тоже заулыбались, и Ресс сказал:
— Мы на битву торопились. Думали, сейчас спасем графа Ройхо, а он нам на своей земле богатое владение выделит. Нам как баронам полагается.
— Опоздали вы. Враг разбит. Победа наша.
— Значит, и награды не будет? Жаль. А мы надеялись на хороший кусочек землицы и сотню-другую сервов.
— Будет вам землица, господа бароны, и сервы найдутся. Но не здесь.
Старший Дайирин, более серьезный, чем младший Дэго, моментально заинтересовался, наклонился с лошади ко мне и спросил:
— И где же все это нас ждет?
— Там, — не оглядываясь, большим пальцем правой руки я ткнул себе за плечо, в сторону Ваирского моря.
— Не понял. Где это «там»?
— За морем, на острове Данце.
— Шутишь?
— И в мыслях не было, — дернув поводья жеребца, я шагом послал его дальше по дороге, и кивнул Дайиринам: — Пристраивайтесь рядом родственники, по дороге все объясню.
Глава 7
Империя Оствер. Бухта Тором. 08.05.1406.
Для закрепившихся в бухте Тором пиратов из эскадры грозного капитана Барчи Одноглазого, которые не отправились вместе с основным войском на восток, день начинался как обычно. Солнце показало свой огненно-желтый диск над горизонтом, с моря подул свежий ветерок, и началась суета. Кому по жребию было положено отправляться караулить стоящую на высоком взгорке имперскую крепость Иркат, тот завтракал, надевал на себя доспехи, если они у него были, и в составе своего экипажа двигался на смену блокирующего остверскую твердыню отряда. Другие собирались заступить в боевой дозор на ведущей вглубь материка дороге. Третьи оставались на охране галер и каракк. Ну а четвертые отдыхали. В общем, все были при деле. Своим чередом шла спокойная лагерная жизнь, которая была расписана по часам и каждый пират четко знал, где его место и что он должен делать.
Большинство людей в лагере это устраивало. Тихо. Спокойно. Трусливые имперские собаки сидят в своей крепости и не высовываются. Земли рядом с бухтой безлюдные, это окраина Герцогства Куэхо-Кавейр, и нападения партизан или диверсантов опасаться не стоит. Жизнью рисковать не надо, а доля от добычи и республиканского гонорара, всем морякам капнет, как и положено, ибо гарантом этого выступал Совет Капитанов с острова Данце. А авторитетные старики, как известно каждому рядовому пирату, своих слов на ветер не бросают. Сказано, что расчет произойдет без обмана и кровопускания, значит, так и будет. И потому беспокоиться нечего. День прошел, жив и здоров, есть чего покушать и выпить, вот и ладно. Правда, не хватало женщин, но это терпимо.
Однако, как это случается в любом коллективе, в лагере имелись недовольные. И среди них основным был капитан галеры «Амалия» Мишо Цинк по прозвищу Гундос, кличка которого многое объясняла. Нет, с голосом у него все было в порядке. Кличка касалось того, что он всю жизнь гундел, то есть постоянно на что-то жаловался, то на несправедливость судьбы, то на обман со стороны компаньонов, то на интриги завистников и недоброжелателей. Это не очень хорошая черта характера. Да чего там? Поганая это черта. И обычно, другие капитаны пиратской вольницы предпочитали не работать с Гундосом, который стал капитаном четыре года назад убив прежнего вожака своей галеры. Но случай был особый: против имперцев намечался большой поход, и заказчик, республиканцы, требовал массовости. А у Мишо Цинка была галера, и имелся экипаж, надо сказать, что и то и другое далеко не самого лучшего качества, но они были. Поэтому Гундос вошел в состав эскадры капитана Одноглазого как равноправный владелец корабля и командир своего собственного отряда.
По большому счету Мишо следовало бы тихо радоваться тому, что его взяли в поход, после которого он гарантированно получит мешочек золотых монет, ибо вожак и его экипаж уже давно были на мели. Но природа и внутренняя суть этого человека были таковы, что он не мог быть доволен своим положением. И даже то, что его оставили в бухте, где все обязанности экипажа «Амалии» ограничивались несением охранной службы, вызывало в нем постоянные приступы недовольства.
Вот и сегодня, когда этот крепкий кряжистый тридцатипятилетний усатый брюнет в потертом кожаном камзоле неопределенного цвета и превосходным остро заточенным стальным топором, который покоился у него на боку, проснулся и ранним утром вышел на палубу своей старой галеры, в его душе царила злоба на весь белый свет. Вчера он в пух и прах проигрался в кости молодому и удачливому капитану Георгу Крэ, которому продул три четверти положенного его экипажу от Совета Капитанов золота. А это значило, что его ждут большие неприятности. Ибо когда об этом узнает экипаж, в котором были сплошь пьяницы, наркоманы, неудачники, кабацкая рвань и неопытная молодежь, вполне возможно, что его просто вздернут на мачте «Амалии» или того проще, накинут ему на голову конопляный мешок, привяжут к ногам тяжелый камень и выкинут тело капитана за борт. Ну, а потом эти неблагодарные твари, наверняка, изберут нового вожака, который никому и ничего не будет должен.
«Ну, почему жизнь так не справедлива? — стоя у борта корабля и разглядывая вытащенные на берег справные добротные боевые галеры других капитанов и стоящие на якоре каракки, посетовал Мишо, поглаживая свой верный топор, которым он убил несколько человек. — У других вожаков, посмотришь, и корабли хорошие, и в экипаже вояки справные, и маги отличные, и галерные гребцы здоровые, и связи есть, и уважение, и золотишко водится. А у меня все как-то не складывается. Почему? Да понятно все. Вокруг одни мошенники и предатели, нечистоплотный народец, мелкий, тупой, агрессивный, хамоватый и жадный, и на фоне всего этого быдла я, честный и справедливый по жизни человек, которого постоянно обманывают. Вот и вчера. Что, неужели этот щенок Крэ выиграл честно? Конечно же, нет. Наверняка, он мухлевал, а я поддался азарту и теперь, не далее как уже этой ночью, мне предстоит разбор с командой. Но до этого еще далеко, и перед этим целый день мы будем охранять ведущую вглубь герцогства дорогу. Так что я еще успею придумать, как мне из этой ситуации выкрутиться. Может быть, вызвать Крэ, который явно слабее меня, на дуэль и убить его? Нет. Нельзя. Капитан Мангуст, которого Одноглазый в лагере за старшего оставил, прирежет меня и по всем понятиям будет прав. Тогда, возможно, стоит напоить своих шакалов дармовой выпивкой и стравить их в драке? Вот это да, идея, не раз опробованная и надежная. В ночь резня, после которой матросам будет не до меня, тем более что именно я выступлю в роли третейского судьи, который всех примирит. Да, подобный маневр меня не раз выручал, глядишь, и сегодня все выйдет как надо».
— Эй! — приняв решение, капитан Цинк посмотрел на своих матросов, которые вповалку спали прямо на палубе. — Подъем! Через десять минут покидаем лагерь! Боцман! Старпом! Маг! Ко мне! Живо!
Матросы, вполголоса ругаясь и недобрым словом поминая своего капитана, вставали на ноги, скатывали брезент и парусину, на которых спали, разбирали оружие и готовились к выдвижению на дорогу. А старшие офицеры «Амалии», которая, кстати сказать, была ровесницей своего нынешнего владельца, подошли к Гундосу. Капитан посмотрел на них, естественно, почуял исходящий от боцмана и старшего помощника густой перегар, и заметил, что глаза мага, старого и давно опустившегося человека, блестят, как если бы он с утра пораньше принял внутрь крепленого пива с молотыми наркотическими орешками нинч. После чего он вздохнул и подумал: «Отребье!» Однако вслух это слово Мишо Цинк своим помощникам, которые являлись его опорой в экипаже, естественно, не сказал. Впрочем, как обычно. Поэтому он ограничился кратким инструктажем и, оставив на корабле два десятка матросов и боцмана, по хлипкой сходне спустился на берег.
Бойцы, старпом и маг последовали за вожаком. И оглядев своих похмельных «орлов», «волков» и «ястребов», которые изобразили некоторое подобие четырех шереножного строя, Гундос отдал экипажу «Амалии» команду начать движение. Отряд в семь десятков бойцов направился к выходу из лагеря, а Цинк взошел на борт соседнего корабля, новенькой и крепкой галеры «Княжна Мэри», которой командовал Йозеф Тум по прозвищу Мангуст, правая рука и доверенное лицо Одноглазого, который уже ждал его.
— Долго спишь Гундос, — сказал Цинку капитан Мангуст, одетый в дорогую шелковую одежду чернобровый мужчина средних лет с волевым лицом, смелый, успешный, отчаянный, уверенный, самолюбивый и резкий во всех своих движениях и поступках.
