Александр Горобец - Последний паладин
Но нож, почему-то оказался у его горла. Сзади раздался, мягкий, как бархат, но очень властный, голос:
— Скажи мне, уважаемый Ромал, ты бал бы доволен, если бы я пришел к тебе домой и начал накачивать твоих многочисленных детей, внуков и правнуков дерьмом, которое их убивает?
Барон понял, что ошибся, придя на стрелу один. Он считал, что Тяжин — всего лишь взбешенный папаша какого-нибудь сторчавшегося наркота. А теперь, когда его собственный, любимый нож, грозил отрезать ему голову, барон понял, что просчитался. Он медленно покачал головой и тихо прохрипел:
— Нет.
— Я тоже так думаю, — лезвие ножа немного ослабило нажим на горло, — Ты понимаешь, что сейчас пообещаешь мне, что больше никогда, твои Ромалы, не будут толкать наркоту в моем городе.
Барон кивнул
— Ты обещаешь мне, никогда они не будут толкать наркоту в школах. Во всех школах этой планеты.
— Да, — неохотно прохрипел барон.
— Не слышу, — лезвие ножа так впилось в кожу на шее барона, что он готова была лопнуть.
— Слово цыганского барона.
— Отлично. Слово цыганского барона, против слова офицера. С вами приятно иметь дело, господин барон. А теперь, я предлагаю тебе милую прогулку. Ты идешь сто шагов вперед и там гуляешь десять минут. И не дай бог, тебе захочется обернуться… — нож снова очутился в ножнах, но барон не торопился его доставать. Он рассудил по цыганский мудро. Лучше любоваться красотами осеннего леса, чем любоваться красотами дорогого, деревянного ящика. Тем более, тяжело любоваться лежа в этом ящике, как-то не удобно…
Да, кстати! Цыганские бароны держат свое слово.
* * *Сейчас, Николай Алексеевич больше был похож на огромный кусок жареного мяса. Китяж присел перед его телом на корточки, а тело, в свою очередь, медленно открыло один глаз и из обгорелого рта послышался слабый шепот, больше похожий на свист:
— Ты… кто?
— Тихо, Николай Алексеевич, свои, — Китяж был реально удивлен. Прошло больше шести часов, с того момента, как Кузнецов подстрели полковника, а он до сих пор жив.
— Кто? — повторил вопрос Меленчук.
— Я — Тяжин, — на щеке Китяжа блеснула слеза.
— А… Кирилл… живой… — было видно, что полковнику очень тяжело и больно говорить, — Послушай меня… Там… В отделе… В оружейке… — от боли, полковник потерял сознание.
Тяжин скинул вещмешок и вытащил из него аптечку. Достал из нее тюбик и начал искать место, куда можно было бы ввести обезболивающее… Но такого места не было. От высохших ожогов и запекшейся крови, кожа Меленчука стала каменной. «Толька в глаз» — подумал Тяжин и попытался оттянуть веко. Но оно осталось у него в пальцах. От боли, полковник зашипел, но на теле появилось место, куда можно было колоть промидол.
А Кузнецов в это время «пасся» на лужайке стадиона, разглядывая обрывки одежды, битые кирпичи и прочий мусор, оставленный взрывной волной.
Укол! Зрачок глаза, у которого не было века резко сузился и полковник снова пришел в себя.
— Только… Там в оружейке… — Меленчук снова пытался сказать Тяжину что-то очень важное, — После взрывов… в Москве… и ЛАЭС… В оружейке… Много ценного… Тебе приго…
— Я обязательно зайду в оружейку, Николай Алексеевич, — Китяж подсунул под голову полковника вещмешок, — побереги силы, не разговаривай,
— Не перебивай… старшего… слушай внимательно… На завал… К железке… ни ходи… Огнеметы у них…ссукиии… — полковник снова захрипел, — Прошу… добей… Кирилл… Не могу больше…
— Можешь, полковник, можешь, — ответил Китяж, отстегивая стопор на ножнах, по щеке опять побежала слеза. Полковника надо было добить, — Ты сильный. Выкарабкаешься.
Руку… дай… — Меленчук оторвал от земли то, что у него осталось от правой руки, обуглившиеся кости, с которых ломтями свисали остатки кожи и мяса. Китяж переложил кинжал в левую руку а правой взял за «руку» полковника.
— Для меня честь, бать знакомым с вами, Николай Алексеевич.
— Нет… Для меня… Кирилл… Ты настоящий… — полковник попытался сжать остатками ладони руку Китяжа. На это и ушли его последние силы. Меленчук умер сам.
* * *— Коля! Давай сюда! — Китяж разглядывающего мусор Кузнецова. «Надо бы похоронить полковника» — думал Тяжин дожидаясь Колю, «Нормальный мужик был. Офицер.» Покачивающейся походкой Коля брёл к Китяжу, продолжая смотреть себе под ноги. От жалости к десантнику, после истории с Меленчуком, у Кирилла не осталось и следа. Он спрятал кинжал в ножны, снял автомат с плеча, и уже поймал Кузнецова в прицел, но сам себе сказал: — «Не сейчас. Он тебе ещё нужен. И потом, экономь патроны. У тебя их не много. Пока не много…» Китяж опустил автомат и снова подумал: «Тяжин! Ты не мог этого подумать! Пристрели эту гниду и иди к сыну!!!» но руки не могли поднять автомат для прицеливания. Или не хотели.
— Ты звал, Кирилл? — «свежий» воздух явно пошел на пользу десантнику. Он стал соображать, однако движения ему давались, пока, с трудом.
— Пошли, Коля, быстрее. Темнеет уже. — Кирилл проклял себя за минутную слабость. За то, что он не смог пристрелить этого сопляка. А может он — уже не он? Может у Кирилла «поехала голова»? «Нееет, Меня без хрена не сожрешь!» — пролетело в голове у Китяжа и он повернул к старой крепости, подгоняя Кузнецова тычками ствола в спину.
Разглядывать достопримечательности не было времени. Мертвый город накрыли сумерки. Мельком, издали, Тяжин глянул на место, где стояло здание полиции города. От здания осталась только одна комната, и то, потому, что была хорошо укреплена арматурой и бетоном. Это и была оружейка. «Завтра обязательно туда загляну… И с сейфом, что у подвала, в корнях спрятался. С ним тоже разобраться надо…»
Коля нёс какую-то чушь, об армии, о том какой он хороший и всеми уважаемый, о маме, которая его обожает. И вообще — он очень положительный… Это пробесило Китяжа окончательно. Он схватил Колю за шкирку и резко развернул в сторону сгоревшей машины, где остывало тело Меленчука.
— Слушай сюда, упырь положительный! Вон там, — Тяжин пихнул Колю в направлении полковника, — Там, сука, лежит человек, он был начальником полиции этого города. И в городе был порядок. Он был офицером! До мозга костей! И у него тоже есть мама. Она сейчас сидит в своем сраном Гомеле и думает: «Как там мой Коленька?». А Коленьку зажарили как стейк! А потом, ты, ублюдок ещё и стрельнул в него! Ты, и такие как ты, сегодня убили своих матерей, дедов и детей! Вы расстреляли их как собак! Ни в чем неповинных людей! — Глаза Китяжа наливались кровью, — Поэтому свои попытки меня разжалобить, можешь засунуть себе В ЖОПУ!!! Пшел вперед!!! — Тяжин ткнул его стволом автомата в спину.
Коля понял, что проиграл. Собрав остатки воли в кулак, он попытался прыгнуть на Китяжа, но получил в полете своим же ботинком в голову, упав заскулил:
— Нет… Меня нельзя… Я же…
— Никто не хочет умирать. И они, — Кирилл неопределенно повел автоматом в сторону города, — Они тоже не хотели. Все хотят красиво жить. Ты хочешь, Коля? — Кузнецов судорожно закивал головой и вытер разбитые губы, — Вот, Коля! — Тяжин многозначительно поднял палец вверх, — Однако, почему-то ни кто не хочет красиво умереть. Я таких, в своей жизни, встречал — единицы. Вот и тебе выпал такой шанс, Кузнецов. Будь мужчиной и умри, как мужчина. — Кирилл носком ботинка легонько пнул лежащего на асфальте Колю, — Все. боец, попрыгали.
Кузнецов, шмыгнув носом, поднялся на ноги и поплелся по дороге, опустив голову.
Дальше пошли быстрее и уже проходили мост, у старой крепости, как вдали загрохотал тяжелый пулемет. Причем, на удивление Китяжа, выстрелы звучали не со стороны железки, а совсем наоборот, из Пушкина. «Этого ещё не хватало. Что-же ты там делаешь?» — напрягся Кирилл, услышав пулемет, а Коля дернулся, поднял голову и злобно глянув на Тяжина уселся на высокий бордюр (в Питере это называется — поребрик).
— Я никуда не пойду. — четко сказал Китяжу Коля. — Режь здесь. Здесь красиво.
Звук пулемета быстро приближался. то замолкая на пару секунд, то снова начиная свою адскую песню.
— Давай, Коля, — Китяж потыкал десантника стволом, — это уже совсем не смешно. Взрослые, так себя не ведут.
Похоже пулемет был установлен на каком-то мобильном носителе. Скорее всего на машине. И Кузнецов это понимал. И данный факт предал ему уверенности.
— Ты это слышишь? — Кузнецов встал и ткнул пальцем в сторону звука. — Это — «Утес»! Это «наши». И они едут сюда, — Коля заговорил уверенно и даже немного нагло. Китяж делал вид, что внимательно его слушает и повесив автомат на плече незаметно расстегнул стопор на ножнах, — Так вот, Кирилл. Мой тебе совет. Сейчас ты отдаешь мне оружие и одежду, и я, может быть оставлю тебя, и твоего выпердыша, в списках живущих на этом свете…
— А теперь послушай моего совета, ибо я старше и опытней, — Тяжин подошел к Кузнецову почти в плотную.
