Роман Юров - Чужие крылья-3
Боль от ожогов прошла к обеду, а рана на затылке ныла весь день, периодически начиная кровоточить. Синицын пытался наложить повязку, грязно ругался но Виктор был непреклонен. Он считал глупостью ходить обмотанным бинтами из-за какой-то царапины. Голова периодически болела, но эта была боль, которую можно было терпеть, и которая не мешала летать. Впрочем, сегодня он больше не летал. Не было ни сил, ни желания, да и врач такого бы не допустил.
Шубин подошел чуток прихрамывая, махнул рукой: - "мол, сиди!" и устало привалился рядом. Комполка по плановой таблице летать сегодня был не должен, Саблина после вынужденной посадки нужно было кем-то подменить, а Шубин никакой кандидатуры лучше себя, видимо не нашел. Он сделал с эскадрильей два вылета, в которых без потерь сбили еще два немецких самолета. Виктору такое вмешательство не нравилось. Он мысленно считал эскадрилью своей и то, что в бой уже ЕГО летчиков ведет кто-то другой, пусть даже комполка, немного задевало. Впрочем, говорить это Шубину он не стал.
- Летуны, мать вашу. Тута утром получили два новых самолета, еще солнце не зашло, а один сбит, другой в ПАРМе, - усмехнулся комполка. На второй машине летал младший лейтенант Лабудько, из первой эскадрильи. В бою с "Мессерами" его сбили, и он выпрыгнул с парашютом. К счастью бой шел над нашими войсками, и летчик вернулся в полк уже через несколько часов
- Надеюсь, мой там и оставят, - буркнул Виктор. - Я на эту баржу больше сяду!
Шубин хмыкнул, недовольство Саблина новым Яком он уже выслушивал и не раз.
- Зато "Хейнкеля" сбил, - рассудительно сказал он, - а вот получилось бы такое с обычной пушкой?
- Уж лучше с обычной, чем это...
Шубин не ответил. Он неожиданно сменил тему.
- Что вы там за херню во вчерашних рапортах понаписали тута?
- Мы про сбитых немцев писали, - настороженно протянул Виктор, - Про "Фоккеров" двухмоторных.
- "Фоккеров", - передразнил Шубин, - вы чем смотрели тута? Видал я сегодня этих "Фоккеров", это Хеншели - немецкие штурмовики.
Виктор пожал плечами. Ему было безразлично правильное наименование сбитого вчера самолета.
- Не нравится мне твой вид, - сказал вдруг комполка, - зеленый какой-то. Вот что, Витька иди-ка ты к себе. Отлежись, отоспись, бабу свою тута потискай. Отдохни в общем...
...Письмо он увидел утром. Вчера вечером, обласканный Майей, Саблин уснул довольно быстро, девушка ничего про известие от жены не говорила, а он и не обратил внимания. Поэтому, обнаружив бумажный, украшенный штампами, прямоугольный конверт, на сделанном из патронных ящиков столе, сильно удивился. Почерк на адресе был незнакомым, да и обратный адрес тоже. Но письмо было из Саратовской области, а значит, имело отношение к жене. Читать письмо при спящей рядом любовнице почему-то показалось постыдно и он, одевшись, вышел на улицу.
Солнце только-только надумало подниматься из-за горизонта, на земле царил полумрак. Аэродром все еще спал, спали оккупировавшие узкую посадку полк и БАО. Спали, забившись в душные палатки и тесные землянки. Спали под самолетами, на чехлах. Спали прямо на земле, подстелив шинели положив под голову пилотки. Виктор, в этом плане, жил словно арабский шейх: у него были поистине роскошные апартаменты - своя землянка. И пусть она была малюсенькая, где-то два на два и низенькая, зато в ней помещалась кровать и стол. А кровати, само собой, хватало еще и на Майю...
- Вот ты где. - Пока Виктор возился с конвертом, проснулась и девушка. Она опасливо выглянула из землянки и, убедившись что вокруг никого, выбралась наружу. Из одежды на ней было только нижнее белье. - А, письмо нашел? Я забыла вчера сказать...
Она принялась умываться, поливая воду из фляги. Потом, озабоченно оглядела Виктора, спросила:
- Мне в караул сегодня, - с грустью сказала она. - А я не хочу. Прикажи там, хорошо?
- Я не буду этого делать, - возмутился он. - Ты не должна и ни чем не будешь отличаться от других моих подчиненных. Или ты хочешь, чтобы командир эскадрильи пошел к вашему старшине утрясать этот вопрос? Этого не будет никогда.
- Командир эскадрильи, - фыркнула она, - смотри не лопни... И вообще, что здесь такого? Лешка вон сказал, и Ольку уже никуда не ставят.
- Мне нет дела на поведение Соломина, - отрезал Виктор, - он не в моей эскадрилье.
- Моей... эскадрилье... - фыркнула Майя, - а сам даже приказать боишься....
- Эскадрильей командую я, а не ты, - огрызнулся он. - И под твою дудку в ней ничего делаться не будет.
- Какие мы принципиальные, - девушка нырнула в землянку и вернулась уже одетая. - А если я тоже стану в позу?
- Снимай трусы и становись. - Разговор, да и сама Майя уже стали раздражать.
Майя метнула на него полный злобы взгляд. Сейчас она очень сильно напоминала готовую к атаке змею.
- Я тебе что, - угрожающе зашипела она, - проститутка какая-то? Да ты сам у меня в позу станешь! Ты гляди...
- Красноармеец Бирюкова, - устало бросил Виктор, - вы забываетесь.
- Я? Забываюсь? - Майя задохнулась от злости, - Знаешь что? - что именно он должен знать она не сказала и вновь скрылась в глубине землянки. Виктор же решил, что вместо ругани лучше заняться письмом. Примириться с Майей можно будет и попозже.
Из конверта выпало два листа: один обычный, тетрадный, наполовину исписанный, а второй оказался серой казенной справкой с синим оттиском "копия". Он взял справку, но прочесть сразу не смог, буквы и без того едва различимые в полумраке, почему-то стали расплываться. Потом долго, раз за разом перечитывал письмо, пытаясь в сумбуре слов уловить смысл. Почерк был странный, незнакомый. Писала ему человек, которого он никогда не видел и скорее всего не увидит, но которая для Виктора была родней. Писала теща. Писала, что жены у него больше нет. Во время авианалета Нина спешила в бомбоубежище и неподалеку разорвалась бомба...
- Убило осколком, - прошептал он, - убило осколком.
Виктор сидел, словно в ступоре, повторяя раз за разом эти слова. У него была жена, был еще не рожденный ребенок, а теперь не осталось никого. Он снова остался один-одинешенек в этом мире. Потом навалилась тоска и горечь чудовищной, несправедливой обиды. Обиды на мир, который позволил такое. Почему умерла его жена? За что?
- Я требую, чтобы ты извинился, - Майя появилась на пороге и глаза ее нехорошо блестели, - и чтобы я не ходила в караул. Никогда...
- Пошла вон, - равнодушно ответил он.
Она захлопала глазами, потом лицо девушки приобрело свекольный оттенок.
- Что? - зашипела она, - что ты сказал? Ах ты, козел! Скотина похотливая. Да ты себя в зеркале давно видел? Урод! На коленях ко мне приползешь...
Она ругалась, шипела, плевалась ядом и грозила Виктору немыслимыми карами. Сперва он пропускал ее вопли мимо ушей, потом это стало раздражать.
- Заткнись и проваливай.
Майя затыкаться и уходить не собиралась. Уходить должен был он, причем сразу на тот свет и, желательно, как можно более болезненным способом. Ее крики, должно быть перебудили весь полк, и Виктор решил, что с него хватит. Неторопливо спустился в землянку, достал из кобуры пистолет, взвел курок.
- Даю тебе пять секунд. Потом пристрелю, - он смотрел сквозь нее, странный, непонятный и оттого пугающий. И Майя испугалась. Она как-то бочком стала отходить в сторону и вдруг припустила со всех ног. Через несколько секунд он остался один.
Дальнейший день Виктор помнил плохо. Он что-то делал, что-то говорил, но это все проходило мимо сознания, словно происходило не с ним, а с другим, совершенно посторонним человеком. Словно механически управлял самолетом, в бою с мессерами командовал бездумно, автоматически, за что едва не был сбит - спас ведомый. Лишь потом, видя как из зажжённого Рябым мессера выпрыгнул темный комочек, что-то шевельнулось в душе. Он развернул самолет в сторону так раздражающей белизны парашюта, довернул, ловя в тонкие линии коллиматора висящее на стропах тело, прикинул упреждение. Дымные штрихи пуль и нарядов проложили в небе короткую дорожку, он скорректировал трассу, показалось, будто мелькнуло что-то розовое и парашютист, словно стал короче. На секунду мелькнуло удовлетворение и все снова стало на круги своя...
Вечером он не мог найти себе места. То беспрестанно курил, то начинал ходить кругами. На душе было тоскливо и погано. Вся эта война, все и всё вокруг опротивело ему. Он и сам был себе противен. За свою глупость и трусость. За то, что погибла жена. За то, что проведя в этом времени уже полтора года, так и не сумел его изменить, не сделал ничего хорошего и полезного. Лешка Соломин пытался его разговорить, узнать причину депрессии, но был услан в матерной форме. Остальные стали держаться от комэска-три подальше...
...Солнце еще всходило. На горизонте занялась розовая заря; от нависшей над ней черной тучи заря казалась еще алее. Ночью был небольшой дождь, и аэродромная трава была усеяна искрящимися дождевыми бусинками. Виктор ночевал под самолетом, на чехлах, и немного продрог. Зато утром стало немного легче. Сон притупил вчерашнее, боль утраты утихла. Потом захлестнула текучка, затем на аэродром прилетели три Яка из резерва дивизии, и ему стало не до своих переживаний.
