Олег Верещагин - Я иду искать... Книга первая. Воля павших
— Мир вашему дому, добрые люди.
Последовал общий обмен взглядами, ножи опустились. Старуха закаркала так, что Олег испугался, прежде чем понял — она смеется. Но дальнейшее развитие событий вообще выбило почву у него из-под ног. На классическом русском языке ушасто-рогатое недоразумение закаркало дальше:
— Молодой бойра зашел на огонек в наше скромное жилище! Молодой бойра, не будьте так вежливы, мои сыновья пугаются этого до того, что пачкают штаны, а где мне стирать на трех таких верзил… Садитесь, молодой бойра, и не трудитесь называться — никому это тут не интересно… Сейчас я подам.
Остатки сил у Олега ушли на то, чтобы сохранить самообладание. На какой-то миг ему перекосило мозги — он был убежден, что находится где-то в Сибири. Старуха, все еще каркая (этот звук очень напомнил Олегу ворон над насыпью!), повернулась к котлу, мешая в нем. Олег подошел к столу и сел на выдвинутый навстречу табурет — мощное трехногое сооружение из дубового спила.
Бородачи продолжали изучать его. Тот, что сидел в центре, рассматривал Олега внимательней других, а потом, поднявшись, согнулся в поклоне и вышел. За ним последовал другой. Самый младший по виду остался сидеть, лениво зевая во всю волосатую пасть.
Олег, если честно, и сам не знал, почему начал прислушиваться. Может быть, от общей напряженности… Говорили те двое очень тихо, но, как и у всех подростков, слух у Олега был острее, чем у взрослых.
— …Не знаю, — шептал, похоже, старший, — может, он за ней пришел и они из одной бражки.
— Он еще щенок, — возражал младший.
— У него огненный бой. Настоящий.
— Может, еще не заряжен… Давай скрутим его и отдадим Капитану в Трех… в Виард Хоран.
— Ты дурак. Капитан возьмет и его, и наши головы, чтобы мы никому не разболтали о том, что его выжлоки затравили не всех… Нет, если уж не отпускать его, то лучше оставить себе. Он весит больше трех пудов, молодой и нежный…
— Хорошо, давай сделаем так… Будет запас.
Олег ощутил ужас. В висках заколотилась кровь; к счастью, он не успел ничего подумать, потому что иначе додумался бы до неконтролируемых воплей. В голове металась туда-сюда только одна мысль: «Вот так заглянул на огонек…»
Те двое вошли обратно. И не сели, а встали у входа.
— За ночлег и еду надо платить, бойра, — сказал старший. Средний нехорошо скалился.
— Если вы не даете этого бесплатно, я могу уйти, — ответил Олег, стараясь, чтобы голос не дрожал. Неожиданно появилось понимание того, что от его хладнокровия зависит сейчас одна простая вещь — останется ли он жив. От абсолютного, полного хладнокровия… Удивляясь сам себе, Олег, пользуясь тем, что повернулся к двери боком, расстегнул кобуру.
Все трое захохотали, и старуха присоединила свое карканье к их смеху.
— Ты не понял, бойра, — ощерился старший. Это была не улыбка — оскал зверя, почти такой же страшный, как у волка, и такой же мерзкий, как у вампира — Мы тут прячемся уже месяц. Мы истосковались по хорошей еде и женщинам… Правда, вчера нам повезло, но надолго этого не хватит. А ты очень красивый. И молоденький — не надо закрывать глаза, чтобы представить себе, что ты девка. Я даю слово — если ты нас ублажишь как следует, то в ближайшие дни мы обойдемся прошлой добычей.
— Если мы тебе не нравимся — можешь зажмуриться, — сказал сбоку младший.
И Олег мысленно поблагодарил его за то, что он напомнил о себе. Внутри мальчишки все скрутилось в тугой ком ужаса и отвращения. Он понял, что сейчас упадет в обморок… и это будет гибель. Поэтому он запретил себе падать. «Ты знал, что тут не рай, — услышал он в глубине сознания свой собственный голос. — Поэтому давай, дружок. Спасайся. И не веди себя, как девочка… иначе скоро ей и станешь… а потом превратишься в суп и бифштексы».
— Так как, бойра? — спросил старший, доставая нож.
Вместо ответа Олег быстро встал и шагнул к стене так, чтобы видеть сразу всех четверых. Наган оказался в его руке словно бы сам собой — никто больше даже не успел пошевелиться. Глаза мужиков стали расширенными и испуганными.
— К ним. Быстро, — не узнавая своего голоса, приказал Олег, чуть шевельнув стволом в сторону младшего.
— Да, бойра. — Губы у него дрожали, он повиновался мгновенно. — Ради милости богов, не стреляйте, бойра…
— Он у тебя не заряжен, — процедил старший. — Пустая игрушка.
— Брось нож, — приказал Олег…
…Нож с гулом, похожим на гул вентилятора, пролетел по воздуху и со стуком ушел в стену — в стороне от качнувшегося влево мальчишки. Одновременно Олег выстрелил — рефлекторно нажал спуск. Он увидел распластавшееся над столом в прыжке тело и выстрелил в него второй раз, в упор, увидев, как рыжее пламя расплющилось о грязную ткань рубахи, обугливая ее.
Грохот. Треск. Младший бросился к выходу — слепо выставив руки. Олег выстрелил ему в спину, потом — в четвертый раз — в черную тень — и полетел на пол, сбитый тяжелым ударом. Упал по-борцовски — на локти.
Старший полз к нему. Нижняя челюсть отвисла, изо рта лилась кровь — черная, как деготь, голова моталась.
— Ыыыы… ыак, — завывал он, и Олег ощутил, как пальцы сомкнулись на его щиколотке — так, что, казалось, хрустнула кость. Мальчишка дернул ногой — кроссовка слетела, — быстро подогнул под себя ноги, поворачиваясь юлой на мягком месте, приставил ствол ко лбу врага и нажал спуск.
Из затылка старшего ударила тугая струя крови. Опала. Пробитая голова ткнулась в пол, в быстро расползающуюся лужу.
Олег вскочил мгновенно, шарахнулся от этой лужи. Странный терпкий запах — запах крови — наполнял комнату. Застыла у котла старуха. Среди обломков стола лежал, разбросав руки и ноги, средний из троицы, его рубаха на груди дымилась. Младший корчился на полу — подволакивая ноги и правую руку, скреб доски левой. Пуля пробила ему позвоночник у крестца.
Олег задумчиво склонился над полом. Открыл рот. И почти с облегчением начал блевать, думая только об одном — не заблевать себе ноги. Но все равно брызгало — уже желчью из пустого желудка — на джинсы, на кроссовку, оставшуюся на ноге, на носок… Потом, шатаясь, он подошел к углу, где в ведре темнела вода, долго полоскал рот. Им овладело тяжелое равнодушие, он не понимал, почему старуха воет, ползая по полу от тела к телу, обнимает их и целует. Потом она завизжала, потрясая кулаками:
— Ты убил моих детей! Проклят будь! Будь проклят! Чтоб ты не мог умереть — хотел и не мог! Убийца и ублюдок убийц! Горский пес! Выкидыш рыси! Чтоб ты не мог умереть, даже если станешь просить об этом всех богов! Проклят будь! Пусть Морана приготовит тебе ложе, холодное, как труп и вечное, как моя боль! Ты убил моих детей!
— Они хотели меня изнасиловать, а потом зарезать, как свинью, и съесть. — Олег сплюнул. — На что ты жалуешься, идиотка?! Я должен был дать им с собой расправиться?!
— Да! Должен был! Должен! — Старуха била кулаками в пол, головной убор слетел, седые пряди мотались вокруг ее страшного лица. — Они были добрые! Добрые! Добрые — мои дети, мои сыно…
Она внезапно вскинулась, перекосила рот и без единого звука кучей тряпья повалилась на пол. Теперь уже настоящей кучей тряпья — совершенно безжизненной.
— Инфаркт. Вредно волноваться в ее возрасте, — пробормотал Олег и на миг испытал острое отвращение к самому себе — только что убившему трех человек. Но разжевать эту мысль он уже не успел, потому что услышал стук.
* * *Сперва Олегу показалось, что размеренно и целеустремленно барабанят в дверь. Натянутые нервы отозвались, как гитарные струны, — не сводя с нее глаз, парень откинул защелку барабана, выдвинул шомпол, начал поспешно выколачивать гильзы, чтобы перезарядить оружие и встретить ночных гостей огнем, кто бы они ни были. Но не успел он затолкать в освободившееся гнездо первый длинный цилиндр патрона, как понял — стучат не в дверь, а где-то за его спиной.
Олег повернулся, готовый встретить нападение. Удары продолжались — и он наконец понял, что они несутся из-за кровати, а точнее — из-под нее. Впечатление было такое, что кто-то колотит ногами в доски пола, как во входную дверь.
Сунув револьвер в кобуру, мальчишка подошел к кровати и, взявшись обеими руками за край, потянул на себя. Кровать повернулась неожиданно легко. Если был Олег был любителем былин, он бы нашел сравнение — примерно так действовала ловушка, в которую пытались поймать Илью Муромца во время его знаменитых трех поездок. Но Олег этой былины не читал — он увидел просто люк в полу, даже дверь, скорее, запертый на металлическую вертушку. Это люк вздрагивал от ударов. Кто бы там ни был — его дух заключение не сломило.
Олег снова достал револьвер и, ногой откинув вертушку, предусмотрительно шагнул в сторону. Очень вовремя — изнутри по люку влепили особенно мощно, он со страшным грохотом откинулся, ударившись в стену, и Олегу открылась прямоугольная гробоподобная яма, аккуратно обшитая досками. В этой яме лежал человек — свет свечей был рассеянным, падал косо, и Олег не мог толком понять, что он собой представляет, этот пленник людоедской семейки. Человек дергался, а короткое яростное мычание дало Олегу понять, что у него еще и рот заткнут. В крышку своей «камеры» он лупцевал связанными в щиколотках и под коленями ногами — Олег успел заметить, что пленник босой и удивился силе ударов.
