Олег Верещагин - Чужая земля
— Неразрешимость этой задачи оскорбляет мой гениальный мозг, — глубокомысленно высказался Игорь. Соскочил с передка старого джипа, стоявшего тут же с вывернутыми внутренностями и заблокированным генератором, решительно подошел к стенду и вытянул над статуей руки. Жест был шутливым, Борька уже открыл рот, чтобы отпустить словечко-другое… и осекся, притих, увидев золотистое свечение, формирующееся в середине ладоней Игоря и стекающее с них тяжелыми каплями. Лицо иного дворянина стало похоже на камень само, только на лбу выступил пот, а зрачки дико расширились, сияние обволокло лежащий предмет сверкающим коконом. Игорь видел фокусы дворян с биоэнергетикой, но такого — никогда.
Музола щелкнула, перегорая. Свет мигнул, погас, загорелся снова, но дрожжа и неуверенно. Отключилась блокировка; генератор начал свою методичную работу — в джипе заработала часть приборов. Борька ощутил, как волосы по всему телу встают дыбом, а на голове — отчетливо потрескивают.
— Не сработало, — Игорь, опустив руки, отошел в сторону, вытирая локтем мокрое лицо. — Ну и…
— И…к… рь… — довольно странно окликнул его Борька.
— А? — Игорь оглянулся. И приоткрыл рот.
Статуи не было. На стенде слабо возился живой человек. Живой парнишка, одетый в форму. Его грудь шевелилась тоже — он дышал. Потом, не открывая глаз, перевалился на бок и, прежде чем оцепеневшие мальчишки успели его подхватить, упал на пол и остался лежать.
— Умер? — пискляво, но одновременно хрипло спросил Борька. Игорь заметил, что рука лежащего мальчишки ползет вдоль бедра к рукояти ножа на поясе, тоже ставшего "настоящим".
— Нет, не ум… — начал Игорь и осекся. Мальчишка стремительно крутнулся на полу, одним движением сразу переворачиваясь, вскакивая, выхватывая нож и отпрыгивая к стене. Там он застыл, глядя вокруг ничего не понимающими, огромными от этого непонимания серыми глазами, поводя ножом ("полевкой", почти такой же, как у Игоря). Сейчас было хорошо видно то, что нельзя заметить на статуе — худоба мальчишки, въевшаяся в кожу грязь на руках и лице…
— Не подходить, — негромко, но резко сказал мальчишка по-русски.
6.Степке Рощину было всего три года, когда началась Третья Мировая. Его родители погибли при бомбежках Ставрополя, но мальчишке повезло. Он остался в живых и попал не в руки новоявленных рабовладельцев, сектантов, людоедов или просто безумцев, которых тогда было полным-полно. Сперва его подобрали казаки, потом — передали ребенка на воспитание в один из интернатов движения «РА», худо-бедно объединявшего остатки лежащей в руинах России, ставшей полем бесконечных битв банд, отрядов самообороны, похожих на те же банды, дружин новоявленных феодалов — короче, всех со всеми, под низким серым небом, откуда сеялись радиоактивные дожди, переходившие в снег, среди брошенных городов и остановившейся техники. Противникам России досталось куда больше — в который раз русские просторы спасли страну и народ.
Степка, впрочем, над этим не задумывался. Он не помнил другого мира и научился стрелять раньше, чем читать, а в десять лет впервые убил человека… если только можно назвать человеком члена людоедствующей банды, рассматривавшей интернат как источник пищи. С двенадцати лет мальчишка со своими друзьями и сверстниками регулярно принимал участие в операциях «РА» по умиротворению и наведению хотя бы подобия порядка на впавших в дикость землях. Как и все остальные, он очень смутно представлял себе будущее, за которое сражался и жил настоящим — войной, холодом, вечным недоеданием, смертями, короткими перерывами на отдых в относительно безопасных местах, где можно было поспать раздевшись и в кровати, есть с тарелки и даже мыться. Вряд ли он понимал и свою роль в становлении мира Игоря и Борьки, потому что просто не задумывался об этом, когда ночевал в снегу у костра или преследовал человеколовов в калмыцких степях, где приходилось пить конские кровь и мочу.
То, что изменило его судьбу, случилось зимой. Ничего более точного Степка сказать не мог — он не помнил счета "от Рожества Христова", существовавшего до Третьей Мировой и, конечно, ничего не знал о Галактической Эре. Но он сказал, что ему недавно исполнилось пятнадцать, и Игорь грубо подсчитал, что, если Третья Мировая в своей активной фазе шла примерно полтора года, прежде чем рухнули основные сражавшиеся государства, то это была зима 12-го года Безвременья, когда Петр Романов только-только начал объединять вокруг себя разрозненные здоровые силы России.
Итак, той зимой отряд из десяти кадетов на двух старых ГА366 — чудовищах, работавших на бензиновом топливе! — вывозил боеприпасы с обнаруженного в Ставрополе забытого склада. Развалины города считались местом относительно безопасным — там давным-давно вымерло почти все живое, а то, что осталось, не могло представлять особой опасности для ребят, которые были хорошо вооружены, подготовлены и безжалостны.
Степка не смог толком объяснить, кто напал на них. Для него это были просто «бандосы» — так он называл бандитов — причем тоже неплохо вооруженные, а главное — многочисленные. Вражда между «витязями» «РА» и любыми бандами была зоологической, пощады тут никто не давал — и не ждал. Этот случай не был исключением. Кадеты попытались прорваться. Бандиты подбили из самодельных гранатометов оба грузовика, вынудив ребят спасаться на территории развалин. Трое были убиты сразу, один тяжело ранен в ноги. Вскоре у раненого началась гангрена, ампутация (кинжалами, под истошные вопли несчастного) уже не помогла. Сразу после нее парень впал в бессознательное состояние и так и умер, даже не понимая, что вокруг друзья, пытающиеся хоть чем-то ему помочь… хотя помочь они могли лишь одним: не бросать его и оставаться рядом до самого конца несмотря на то, что умирающий был обузой.
В течение двух недель бандиты гонялись по развалинам за тающим крохотным отрядом. Потери банды перевалили за сотню — кадеты куда лучше умели драться, их спаивали дисциплина и дружба. Но в конце концов погибли еще четверо, а пятого взяли в плен и замучили с тупой, страшной жестокостью, характерной для того дикого, похожего на ночной кошмар, времени.
Мальчишки остались вдвоем — Степка и Олег Роменски, македонец по национальности. Почти без патрон, голодные, они прятались в городе еще четверо суток, продолжая нападать на маленькие группки врагов, пока не попали в засаду. Олег был ранен двумя пулями в спину, и Степан утащил его на себе от погони, но это не помогло — на следующее утро Олег умер. Прожил целую ночь, задыхаясь и выплевывая кровь… а потом — умер, и Степан остался один. Он совсем не боялся смерти, но приходил в отчаянье от того, что ему почти нечем драться…
Потом был "Каменный Гость". По крайней мере, так можно было догадаться, хотя сам Степка пожимал плечами — он просто… ну, так, наверное, чувствует себя завязшая в янтаре муха, утонувшая целиком, но еще живая. Он не видел, не слышал, не чувствовал, однако жил какой-то частичкой сознания и испытывал ужас — постоянный и давящий. Сколько так было — кто знает… а потом он просто понял, что лежит на какой-то штуке, похоже и на разделочный лоток на бойне (он видел такие вещи, и знал, что с ним могут сделать). Ну и повел себя соответственно.
Все это Степка Рощин рассказывал, сидя в углу на полу — замедленно, как говорят люди, испытавшие сильнейшее потрясение. Временами он умолкал, начинал дико озираться, щипал себя за руки и щеки и вообще вел, как ненормальный.
А когда договорил — вдруг начал плакать, сжавшись в комок и накрыв голову руками.
Игорь и Борька, конечно, были поражены «оживлением», но их шок быстро прошел — они жили в мире, где происходили еще и не такие чудеса, причем делал их человек. А вот этот плач… Ни тот, ни другой никогда еще не видели плачущим своего сверстника. Но, если Борька просто смешался, то Игорь подошел, встал рядом на колени и положил ладони на виски Степки.
Почти сразу тот затих и, последний раз удивленно всхлипнув, оторвал лицо от колен, огляделся вокруг мокрыми глазами.
— Не надо плакать, — тихо, но твердо сказал Игорь. — Мы русские. Ты русский. Вокруг Россия. А она на все века одна. Не пропадешь.
— И потом, — вмешался Борька, — ты прости, но… но у тебя и там никого… как бы… не было.
— Были, — возразил Степка. — Были друзья. Такое бывает редко — чтоб настоящие друзья…
Борька и Игорь переглянулись. Настоящие друзья — редко? Заговаривается, бедняга…
— Но они уже умерли, — сказал Борька. — Почти три века назад, или даже больше.
— Но для меня-то — совсем недавно! — вскрикнул Степка. — Месяца же не прошло… Боже, три века! — он вдруг издал странный звук — то ли хихикнул, то ли кашлянул.
