Абиссинец - Подшивалов Анатолий Анатольевич
Получил письмо от Маши (сегодня – день писем!), пишет, что соскучилась и передает мне горшочек с целебной мазью, чтобы я мазал ей руки и лицо. Маша сообщала, что составляет амхарско-французский словарь и ей хотелось бы, чтобы я добавлял туда русские слова с указанием, как надо произносить (транскрипция будет французской). Прислала мне тетрадку, сшитую из четырех сотен листочков – пока до буквы К. Написал ей в ответ, что все у меня в порядке, она молодец и я поладил с ее отчимом.
Потом пошел к Мэконныну и рассказал о том, что принял решение подать в отставку с царской службы. Но на это еще должен согласиться негус, поэтому жду известий от Ильга – обычно послы просят главу иностранного государства утвердить их отставку через министра иностранных дел, а Альфред и есть такой министр. Рас расстроился и сказал, что я ломаю себе карьеру при царском дворе и все из-за какого-то авантюриста (он выразился крепче, как выражаются марсельские матросы). Я сказал, что карьера для меня не главное, я и здесь князь, а богатство у меня с должностью не заберут. Мэконнын ответил, что хотел бы для Маши европейской цивилизованной жизни, но я его успокоил, пообещав, что я с Ильгом скоро здесь еще лучше все устрою (да нет, не устрою, нельзя так сразу через триста лет развития общества прыгнуть, это только коммунисты обещали отсталым народам, а где они сейчас эти коммунисты… а отсталые народы все такие же отсталые, даже, наоборот, что-то потеряли, приобретя сомнительные европейские ценности). Но если не страну всеобщего счастья с молочными реками в кисельных берегах, то крепкую и независимую державу здесь построить можно, уж как минимум итальянцам сейчас плюх накидать, а там видно будет.
Потом пришел посыльный от Ильга и сказал, что негус ждет меня через час.
С помощью Артамонова облачился в парадный посольский мундир с орденами (в последний раз такую красоту надеваю). Сел на лошадку и в сопровождении казаков доехал до шатра. Менелик не стал устраивать официальных церемоний, тем более что, кроме него, в шатре был только Альфред Ильг.
Негус сказал, что услышал от Альфреда о том, во что вылилась авантюра с попыткой взятия форта, и ему очень жаль, что я получил неприятности в результате этого и моя дипломатическая карьера сломана. В качестве компенсации он предлагает мне место советника по военным и коммерческим проектам в ранге министра с вознаграждением 500 золотых в месяц с чином царского Фитаурари [2], каковой «абиссинский мундир» я могу носить хоть с сегодняшнего дня, если приму его предложение (ну не в «песочнике» же мне ходить или в мундире со споротыми петлицами). Я сказал, что согласен, и негус встал и повелел, чтобы фитаурари рас Аруси Александр подошел к нему. Я подошел и опустился на одно колено, как при посвящении в рыцари. Негус поверх мундира надел мне через голову что-то вроде золотого «слюнявчика», на плечи набросил лемпт из леопардовой шкуры с золотой оторочкой, а на голову возложил головной убор в виде шапочки, которую я носил, когда был фитаурари Мэконнына, но отделанную золотом и тоже с пучком павлиньих перьев. Я встал и отдал честь по-европейски, что понравилось негусу.
Подошел Ильг и вручил мне небольшой круглый щит, также с золотой насечкой и кривую саблю, сказав: «Поздравляю, Александр, теперь ты – настоящий абиссинец».
– Теперь поговорим о твоих людях, фитаурари Александр. Я хотел бы принять на службу казаков, что они скажут, если их командир будет получать 12 золотых или 120 талеров в месяц, а офицеры – по 8 золотых, младшие офицеры (то есть унтер-офицеры, уточнил я) – по 5 золотых и простые казаки – по 3 золотых. Дополнительно они могут брать трофеи и пленных и сами продавать их казне или купцам, но пушки и современные ружья и револьверы – только казне. Выплаты за трофеи передаст Альфред, – Ильг вручил мне бумагу.
– Ваше императорское величество, я сегодня же доведу эти сведения до своих людей, так как не позже двух дней должен отправить телеграмму российскому дэджазмачу генералу Обручеву, а он непосредственно докладывает царю. После этого был милостиво отпущен и запрыгивая в седло (а точнее залезая, хотя у меня уж получается значительно лучше, чем месяц назад, не говоря уже о полугоде), попросил казакам по возвращении позвать ко мне подъесаула Нечипоренко.
– Ваше высокородие, а мы вас хотели к себе пригласить, повечерять. Браты наши вернулись, которые с бароном и Лаврушкиным ушли, живые все, вот радость-то, только один немного пораненный, но до свадьбы заживет. Фершал наш тоже вернулся, а вот доктора убило, жалко. Там много артиллеристов побило, страсть! И Лаврушкин вам пакет прислал, а сам не приехал, боится, значит, хотя пулеметы и пушки вернул, те, что остались, сейчас их чистят и на склад поместят.
– Хорошо, спасибо, братцы, за новость, хотя и печальная она, уж доктора-то как угораздило, он же в бой не ходил, некомбатант [3] же он, вообще-то.
Пришел Нечипоренко, принес пакет от Лаврентьева.
– Аристарх Георгиевич, у меня новость, не знаю хорошая или плохая… В общем так, я ухожу в отставку… Погодите, выслушайте сначала до конца. В связи с известным вам инцидентом, в результате которого погибли наши товарищи, а часть их попала в плен, а были они в русской военной форме со знаками различия, начальником Главного Штаба предложено немедленно снять русскую военную форму. Те, кто пожелает, могут перейти на службу к абиссинскому негусу, а при возвращении восстановиться тем же чином в Российской армии. При этом негус согласился взять на службу казаков, вам предложено жалованье в 120 талеров или 10 золотых (дальше я повторил то, что только что услышал от негуса), и казаки могут продавать трофеи. Те, кто не захочет этого, могут покинуть Абиссинию и вернуться первым же пароходом в Россию. Я согласился пойти служить к негусу и хочу услышать ваше мнение и решение казаков. Мне надо отправить донесение не позже завтрашнего вечера.
Нечипоренко откозырял и сказал, что соберет свой казачий круг и приглашает меня, так как казаки давно уже решили, что я – удачливый и умный атаман, а как же без атамана решать.
– Да уж какой из меня атаман, я ведь не казак по рождению, это скорее вы – наш Ермак Тимофеевич!
– Александр Палыч, не в рождении дело, а в духе, что внутри человека, а он у вас – атаманский.
– Да, и еще, пока я посол и начальник миссии, хочу подписать вам наградные листы за бой с кочевниками. Вам на Георгия офицерского (правда, хочу предупредить, что Дума в мирное время может не одобрить, но распишу красочно, авось, пройдет), сотнику – Анну 3-й степени с мечами, а хорунжему, поскольку у него пока наград не было, – Анна 4-й степени на шашку. А вы, Аристарх Георгиевич, уж расстарайтесь казаков к Георгиевским крестам представить – это для тех, кто непосредственно в бою был, а тем, кто не стрелял и под пулями не был – к медали «За храбрость» на Георгиевской ленте.
Потом передал подъесаулу на память о походе трехствольное охотничье ружье, на которое он всегда заглядывался.
Вечером сидел в кругу казаков, сегодня у них были диг-диги со свежими пшеничными лепешками: оказалось, станичники нашли где-то огромную гомбу [4] с отбитым горлом и сделали из нее тандыр и пекут себе лепешки на внутренней стороне гомбы.
Сначала встал самый старый унтер – старший урядник и сказал, что я, конечно, атаман удачливый и они за моей спиной горя не знали и живы остались, но воевать за эфиопского царя им как-то не с руки… Другой с одной лычкой приказного [5], согласился с мнением заслуженного казака и сказал, что надо домой ехать. Третий спросил, а что за трофейные выплаты обещали. Озвучил: за пушку или пулемет – от 50 до 200 золотых; за ружье – многозарядное – 5 золотых, однозарядное – 1 золотой; за пики-сабли от талера до пяти, в зависимости от качества; за пленного аскари – талер, за европейского солдата – 3 талера, офицера – от 10 до 500 в зависимости от звания, за генерала – 1000 талеров. Казаки загудели – расценки им понравились. Добавил: за лошадей, ослов, верблюдов – от 30 до 70 талеров.
