Серж Юрецкий - Полигон
Название-то какое — Полигон. Испытательная площадка. А ведь правильное, только вот экспериментирует тут её Величество Природа. Всё встало с ног на голову и обращаться вспять желанием не горит. Растения и зверьё за двенадцать лет так изменились, что одними только написанными на эту тему диссертациями запросто железнодорожный вагон набьешь. Люди тоже преобразились, некоторые и людьми быть перестали. Чисто биологически. Для таких и название придумали — снорки. Снорки — это те, кто окончательно мутировал под воздействием излучения. Интересно, сколько отмерено мне?
Я закончил собирать приемник и теперь зевал во весь рот. Вдруг снова захрипел домофон.
— Всплеск окончен, по тревоге отбой. Можно закурить и расслабиться.
Это у Марка юмор, типа, такой. На самом деле отыскать курево на Полигоне практически нереально. Не поставляют табак в научные лаборатории, наш единственный канал связи с внешним миром. Однако пора, сейчас перекличка начнется. И точно: уставший голос Марка стал вызывать всех, называя номер квартир по порядку. Когда подошла моя очередь, я ответил привычной фразой:
— Четырнадцатый в норме. Рогов и хвоста не обнаружено.
— Смотри, Кирюха, дошутишься! Вот отправлю к тебе сердитых дядек с топорами… — ворчит явно для галочки, в голосе кроме усталости сквозит облегчение. — Тридцать второй, ответь дежурному!
Молчание и тихое потрескивание динамика.
— Тридцать второй! Михалыч, твою мать! Мужики, проверьте срочно!
Схватив старого «ижака», я выскочил на лестничную площадку. Снизу раздались топот и хриплый мат: Серёга Косач и Ванька Пластун откликнулись. Ступени мелькают серыми полосами. Облезшая коричневая краска перил, тяжелое дыхание парней. Широкий, словно шкаф, Косач с пикой в руке тяжело бухает сапогами впереди меня. И как только успел вырваться вперед?
Тридцать вторая квартира. Дверь приоткрыта. Пластун, с ружьем наперевес, осторожно заглянул внутрь, проскользнул ужом и ломанулся на кухню. Серый распахнул дверь ванной, отскочил на всякий случай.
Михалыча мы нашли в спальне сидящим в кресле перед распахнутым окном. Мертвого. Я протянул руку и закрыл пожелтевшие глаза. Попасть под Волну в чистом виде чревато необратимым изменением или смертью.
Из коридора раздался голос Пластуна, докладывающего дежурному. Я посмотрел на покойника. Вот и ещё один ушел.
Глава № 2
Тремя годами ранее
— Идите сюда, мои ма-а-аленькие, идите, мои хоро-о-ошие… — Усевшись на коричневой от ржавчины газовой трубе, я водил стволами вертикалки, выцеливая первую жертву. Псы, однако, подходить не спешили, устроившись в полусотне метров, в густом кустарнике. Умные твари, ничего не скажешь, прямо партизаны.
На ладонь капнуло холодным, потом вокруг меня ржавые бока трубы пошли тёмными пятнышками. Я чертыхнулся и натянул капюшон. Только дождя для полного счастья не хватало. А так все есть: шкалик самогона в кармане и душевная хвостатая компания, ожидающая моего возвращения. Хорошо сидим, короче. Слева от меня белым кубом возвышался кирпичный домик газового хозяйства, от него серой змеей уползала грязная асфальтная дорога. Заброшенный детский сад с выбитыми стеклами и снятой оградой. Пустующий хлебный ларек. Две скамейки. Перевернутый на бок мусорный бак с пробившимся через асфальт кустом ежевики. Серый прямоугольник панельного дома. Слегонца покрасневший от ржавчины автомобиль у подъезда. Есть где спрятаться. Но добежать я успел только до трубы и теперь сижу на ней как дурак. Охренеть ситуевина.
А ведь стая-то непростая: среди псов затесался самый настоящий волколак. Я успел приметить серебристую спину с характерной черной полосой вдоль хребта. Это уже совсем паскудно: волколак куда умнее обычной собаки. А значит, мои шансы стремились к нулю. Охотничек, блин! Нахрена только подрядился очистить окрестности лаборатории от псов?
Я оттянул правый рукав и взглянул на закрепленный на запястье экран ИПК. Все одно к одному: сеть пропала, связи нет. Етун твою мать! Хотя ну их в задницу, етунов этих. Не к ночи будут помянуты.
Моё убежище, возвышавшееся над землёй буквой «П», становилось всё более скользким и холодным — того и гляди сорвусь. Из кустарника высунулась мохнатая башка, я тут же выстрелил. Не для того чтоб попасть: стрелок я неважный. Так, из вредности. Что странно, попал. Заряд картечи буквально вбил зверя в землю. Отдача толкнула в плечо, и внезапно я понял, что теряю равновесие. Взмахнул руками, пытаясь удержаться, но порыв ветра, ударивший в грудь, окончательно столкнул меня с трубы. Приземлился на спину, сквозь ткань «сидора» ощутив встречу с булыжником. И немедленно в стеклянных струях дождя замелькали бурые пятна. Стая не упустила своего шанса. Времени на перезарядку не оставалось. Я разрядил второй ствол в ближайшую тварь. Следующую псину встретил ударом приклада, потом перехватил ружьё за стволы и стал лупить им собак, как дубиной. Сбоку мелькнула серебристая тень, что-то сильно ударило в плечо, сбив с ног. Ружьё полетело в грязь. Я выставил вперед левое предплечье, защищая горло. Бешеные кругляши янтарных глаз, оскаленная пасть — вот всё, что я видел. Зверь вцепился в руку, дёрнул, разрывая мясо. Широкая лапа упёрлась мне в лицо, и коготь с хрустом вспорол кожу от виска к подбородку. Глаза тут же залило горячим и солёным. Волколак трепал меня, словно куклу. С трудом удалось достать нож. Тяжёлое лезвие скользнуло по жёсткой, как проволока, шерсти на шее, не причинив мутировавшему зверю вреда. Рука, сдавливаемая клыками, онемела, из разорванного рукава тёмными струями била кровь. Перед глазами померкло — понял, что теряю сознание. И тогда я срезал волколаку черный шарик носа.
Последнее, что помню, — это мрачное удовлетворение при звуках болезненного визга. А потом меня не стало.
Резкий запах, шибанувший в ноздри, безжалостно вырвал из забвения.
Михалыч убрал пузырек нашатыря.
— Очнулся, бродяга? А ты ничего, крепкий. Ещё бы чуть-чуть…
Голова кружилась, что-то сдавливало левую руку. Так и есть, забинтована — прямо поверх рукава, да ещё и ветки вместо шины вставлены. Везунчик я, однако.
Михалыч деловито укладывал походную аптечку в «сидор». Вася Кот, с сайгой наперевес, цинковал по кустам. Я сел. Голова закружилась сильнее, пришлось опереться о землю здоровой рукой.
— Что, штормит? Это от кровопотери. Через день пройдет. А вот рану твою придется Парацельсу показать. Я антибиотики вколол, столбняка можешь не бояться.
— Благодарствую. А где шавки?
Старый промысловик пригладил седоватую бородку, хмыкнул.
— Да как ты вожака порешил, так они хвосты поприжали. Иначе бы мы тебя нипочем не отбили. Стрельбу когда услыхали да мат твой забористый, сразу сюда поспешили.
— Я вожака завалил?! Это ж…
— Волколак. Знаем. Вон там валяется, ты ему нос срезал начисто. Чуть ли не единственное уязвимое место нашел. Молодца, Кирюха. Ладно, пошли на базу: пора к доку.
— Ща, погодь.
Я встал и, слегка шатаясь, подошел к поверженному врагу. Етун меня задери, здоровущая какая скотина! Достал из кармашка куртки мультитул, с трудом разложил в плоскогубцы. Левая рука онемела: наверное, Старый вколол обезболивающее. Я склонился над лапой и вырвал коготь.
Глава № 3
Настоящее
— Пьёшь?
Рита мягкой поступью подошла сзади и положила мне на плечи теплые ладошки. Кошечка моя…
— Не-а. — Я повертел стакан и плеснул из бутыля еще на два пальца. — Книжку вот читаю. Литра на два, с картинками.
— Хватит с тебя, Никольский. Старого этим не вернёшь.
Будто сам не знаю. Но до чего паскудно на душе! Друг всё же.
— Ты его руки видела? У него же когти отросли, как у кошака. В подушечках пальцев прятались. У тебя пока нет когтей, милая?
Рита уткнулась носом мне в шею, коснулась губами.
— Пока нет. Но если не прекратишь жрать самогон, и без них поцарапаю. И вообще, спать иди.
Развернувшись, я сгрёб её за талию, посадил к себе на колени. Отодвинул стакан в сторону. Рита тут же прижалась к моей груди — черные с отливом волосы рассыпались по хрупким плечам.
— Мне тоже страшно, милый. Очень. Страшно, что ты не вернёшься с очередного выхода, страшно оставаться одной. Это проклятая земля, Кирилл.
Словно в подтверждение её слов, за окном громыхнуло. Ударило в железную защиту. Потом ещё и ещё. Удары слились в бесконечную барабанную дробь.
Я погладил волосы Риты, вдохнул чуть горьковатый, такой родной запах. Она прижалась сильнее.
— Это всего лишь град, любимая. Всего лишь град. Пойдем спать — выход на сегодня отменяется.
В полдень я спустился на второй этаж, в лавку к Бекону. На самом деле никакая это ни лавка, конечно. Квартира. Берлога, как в шутку её называли. На выкрашенной в серый цвет стальной двери свежая надпись: «Плачу мало — беру ВСЁ». Юморист, блин.
