Яна Завацкая - Сильнее смерти
Через секунду Кельм бессильно повалился на землю в параличе. Он не видел, что случилось с ребятами. Облачное тело с трепещущими контурами повисло над ним, сжатое шлингом. А Кельм больше не мог шевельнуться, не мог, как в страшном сне, когда пытаешься бежать, пытаешься напрячься – и не выходит ничего. Перебираешь ногами – и остаёшься на месте. Мозг отчаянно командовал мышцам, но те размякли. Шок отделения. Кельму хотелось кричать, но и этого он не мог. И тогда над ним появились дарайцы.
Кажется, первый раз в жизни он по-настоящему испугался.
Даже в первом бою было не так.
Тогда он мог двигаться, было страшно, но можно было что-то делать. Сейчас мышцы не слушались, а над ним страшной, тяжело дышащей горой нависал вангал. И ботинок с тяжёлой плотной подошвой. Кельм вдруг понял, что сейчас будет… Он зажмурился – это паралич ещё позволял, задержал дыхание. Ждал только одного – куда?
Удар обрушился на рёбра. Слёзы брызнули градом непроизвольно, Кельм закричал беззвучно от невыносимой боли в боку, но посыпались новые удары. Нельзя было свернуться, отползти, защитить хотя бы голову, ничего нельзя, он лежал на земле, беспомощный, растянутый, и его пинали и били прикладами, их было много, и каждый пытался достать проклятого гэйна, дейтрина, дринскую рожу, и очередной приклад своротил Кельму челюсть, а потом наконец затрещала лобная кость и всё погрузилось во тьму.
Во рту пересохло. Тело болело невыносимо. Особенно, отметил Кельм, правая рука. И челюсть справа. Рёбра с обеих сторон, и дышать можно было только поверхностно. Ещё болела голова. Собственно, больно было везде, но некоторые точки прямо горели огнём. И очень хотелось пить. В глазах стояла кровавая пелена, и через некоторое время он понял, что это, собственно, ресницы, они слиплись от крови. За пеленой он видел какой-то свет. Стену. Белую стену. Кафельную белую стену. А с другой стороны доносились невнятные звуки. Лежал он на чём-то твёрдом, похоже, что на полу.
Кельм осторожно повернул голову. Двинул левой рукой. Паралич прошёл, и теперь он мог бы двигаться – если бы не было так больно.
Он увидел Лени. Она сидела затылком к нему. Склонилась над кем-то. Кто-то там ещё лежал. Услышав движение, Лени обернулась к Кельму. Он едва не вскрикнул. Лицо Лени снизу и слева раздулось и потемнело. На правой скуле ссадина, запёкшаяся кровь. Сволочи, кровь плеснула в голову фонтаном, Кельм ощутил подступающую бессильную ярость. Какие сволочи! Он тяжело задышал. Собственные раны не злили. Всё в порядке вещей, а чего он ждал? А вот Лени… Пожалуй, ей досталось меньше, и это уже хорошо. В общем-то, у вангалов нет никаких причин её щадить. В общем-то, всё понятно… И всё равно – убил бы не задумываясь. Лени смотрела на него и чуть улыбалась, слева улыбка была перекошенной.
– Живой? Кель…
Она осторожно оперлась на руки. Ей тоже было больно двигаться. Поползла к нему.
– Там… кто? – спросил он. И тут же сообразил, что Шэм и шехин погибли на его глазах, и это воспоминание плеснуло новой тяжёлой болью.
– Вен, – ответила Лени, хотя он и сам уже понял, – ему плохо… не знаю, выживет ли вообще. Его ещё макой какой-то зацепило. И били.
– Ты-то как? – спросил он. Говорить было трудно, во рту и в глотке всё было сухим и шершавым, как наждак. Лени подползла к нему и легла рядом, на пол.
– Ничего, – сказала она, – мне получше вроде бы, чем вам.
– Здесь воды нет? – спросил он осторожно. Лени приподнялась.
– Не подумала я. Сейчас принесу. Есть.
Она снова поползла. Кельм попробовал следить за ней, но заболела голова. Где-то за его головой зажурчала вода. Значит, кран есть. Через некоторое время Лени вернулась. Принесла пластмассовую плошку с водой. Кельм примерялся так и этак – левой рукой он мог бы взять плошку, но очень трудно было поднимать голову, всё плыло сразу. Лени помогла ему напиться, придерживая голову. Потом отползла к Вену.
– Что… у него? – спросил Кельм. Вода блаженно разливалась внутри.
– Ожог у него, процентов двадцать. Чем-то зацепило… и знаешь, похоже, шок. Побили тоже сильно. А ничего не сделаешь… воду я пыталась вливать. Он без сознания… только молиться осталось.
– Мы в Дарайе, – сказал Кельм. И тут до него наконец дошла вся ситуация.
Они в плену, в Дарайе. Не где-нибудь на полевом пункте, не в руках у вангалов. Они уже в самой Дарайе. Скорее всего, в атрайде.
– Да, мы в атрайде, – подтвердила Лени, – я тоже теряла сознание… но потом, когда нас уже тащили сюда, я поняла. Кель, мне кажется, он умрёт…
Это для него самое лучшее, хотел сказать Кельм. И для нас, собственно, тоже. Но не сказал.
Это было правильно и логично. Лучше им было бы быть уже мёртвыми. Но сейчас он почему-то не испытывал ужаса, и ему даже хотелось жить. Атрайд – страшное слово, они это усвоили прочно. Но – такова уж человеческая плоть – Кельм сейчас радовался, что они не в руках у озверевших вангалов, которые убили бы их мучительно, но довольно быстро. Сравнительно быстро, конечно. Атрайд был цивилизованным местом. Кафель, искусственный свет, водопровод. Скорее всего, даже их облачные тела не разрушены. Обычная в таких случаях практика – перевербовка. Чтобы перевербовать человека, невозможно просто мучить его – скорее всего, их ещё и лечить будут, и разговаривать с ними, и кормить. В общем-то ясно, что это только продлит мучения, что лучше было бы умереть быстрее. Но вот прямо сейчас им не так уж плохо, и ближайшая перспектива – не самая кошмарная.
Девушка снова легла рядом с ним. Лицо к лицу. Глаза её остались нетронутыми. Милые, чистые, прекрасные глаза. Кельм захотел поцеловать Лени. Но сил не было. Он просто протянул левую руку. Провёл по её волосам. Лени всхлипнула, сразу утратив всё мужество.
– Лени… Ленникен, – сказал он, – что они сделали с тобой?
Она заметно вздрогнула. По щекам её побежали слёзы.
– Кель, – прошептала она едва слышно, – я люблю тебя. Люблю.
Кельм молча смотрел ей в лицо. Словно старался запомнить.
– Кель, что с нами будет?
Он хотел сказать «мы умрём», но не мог заставить себя это выговорить.
Первым забрали Вена. Он был ещё жив, хотя так и не пришёл в сознание. Двое охранников в синей форме, с «ТИМКами» и электродубинками на поясе, подняли и уволокли его куда-то. Через некоторое время пришли снова. Один из них подошёл к Кельму.
– Встать.
По-дейтрийски, но с сильным акцентом. Кельм неплохо знал дарайский, даже лучше обычного среднего уровня гэйна – у него были способности к языкам.
– Я не могу, – сказал он по-дарайски. Охранник снял с пояса дубинку. Но второй, быстро подойдя к нему, сказал что-то вполголоса. Кельм не разобрал – что. Оба дорша нагнулись и подхватили Кельма под руки.
– Кель, я люблю тебя! Не сдавайся! – звонко сказала Лени. Он хотел ответить что-то и не смог, острая жалость и любовь к ней стиснули горло. Да и глупо говорить, когда тебя волокут по полу.
Его тащили довольно долго. Потом остановились. Подняли и забросили на каталку, и дальше уже повезли. Люминесцентные лампы мелькали над головой. Лифт. Снова потолок – белый, рельефно отштукатуренный. Больница.
Это уже и была больница – действительно. Двое врачей – или это медперсонал, кто их разберёт, мужчина и женщина, в бледно-салатовых одеждах. Незнакомые приборы. Кельма переложили с каталки на стол. Одежду, что была на нём, разрезали и сняли. Привязали к столу ремнями. Но Кельм понимал, что его не пытать собираются, что его будут лечить. Другой вопрос – для чего, но лечить. Его осматривали. Делали рентген с помощью мобильной установки. Потом врач стал накладывать швы, разумеется, про обезболивание никто не подумал. Кельм зажмурился, сжал зубы и терпел. Это кончится, это скоро кончится. И это прошло. Зашили раны на спине, на пояснице, в паху (это было так больно, что Кельм уже не мог не стонать, а потом его вырвало водой). На руку наложили гипс, на грудную клетку повязку. Заклеили все раны и даже ссадины. Врачи переговаривались между собой, не обращая на Кельма особого внимания, работая с ним, словно с куском дерева. От боли он почти не понимал, о чём они говорят… что-то техническое, про его раны. Что-то про свои дела, какую-то вечеринку.
Потом Кельма переложили снова на каталку и увезли. В крошечную комнатку, два на полтора метра, на больничную койку. В левую руку ему воткнули катетер и подключили капельницу. Привязали к койке, а затем охранник прибуксировал в палату летящий по воздуху, в сверкающих петлях шлинга, облачный слепок – и Кельму вернули облачное тело.
Без него раны не заживают.
Кельм лежал и взвешивал свои шансы.
Болело дня два или три. Он монотонно повторял про себя молитвы по кругу – это отвлекало. Потом стало легче, прояснилась голова. Он вспоминал всё, что говорили в квенсене на уроках по Дарайе и по психологической защите. Их готовили к этой ситуации.
Шансов выбраться практически нет, Кельм это сознавал. Это единичные случаи – когда кому-то удавалось вырваться из атрайда. И то – это если организуют спасательную операцию, если речь идёт об известном агенте, например. Так было со знаменитым Вэйном. Но о них троих даже и не знает никто – пропали без вести. Может, боевики-вангалы унесли на одну из своих баз и замучили насмерть. Может, попали в атрайд – и в какой, их в Дарайе тысячи? Может, и даже скорее всего, их тела начисто сожжены виртуальным оружием. Их никто не будет искать. Их не найдут и не помогут.
