Джон Френч - Ариман: Первый принц
— Ложь.
— Как говорится, победа, обретенная посредством лжи, не стоит ничего. Я дам тебе только правду. Если ты откажешься, я заберу у Ктесиаса причитающееся мне и уйду. Я не причиню тебе вреда. Пошли, Ариман. Разве тебе не хочется узнать, что я могу предложить?
Мне хотелось закричать в тишину, последовавшую за словами демона. Хотелось предупредить Аримана, сказать ему бросить меня судьбе, которую я сам на себя навлек. Я ждал, что он откажет демону и уйдет. Но молчание затягивалось, и я почувствовал улыбку демона.
— Покажи мне.
— Как пожелаешь.
По тьме поползли пятна красно-оранжевой ржавчины. Цвета росли, распадались и сплетались в прямые линии, пока черноту без остатка не поглотил плоский узор безумных расцветок.
— Говорят, все начинается с песни или света или крови. Все это неверно, даже в качестве метафор, — я слышал демона, но его голос доносился позади меня, как будто он и Ариман стояли у меня за спиной. — Все начинается не с искры или грома фанфар. Все начинается со случайности.
И пока демон говорил, изображение передо мной приобрело объемность. Равнины иззубренного охряного и коричневого цветов выросли в горы. Озера синевы и кудряшки белизны раскрутились в небо, подернутое облаками. Узлы черных линий и кусочки кости стали башнями и плитчатыми дорогами, окруженными зданиями с каменными фасадами. Зеленые кляксы переросли в густые лиственные деревья, а полоски грязноватых цветов — в реки, текущие с гор через город.
— Я не узнаю это место.
— Нет, хотя выглядит знакомым, верно? Я мог бы выбрать небольшую обсерваторию в родных мирах эльдар или первый некрополь некронтир. На самом деле неважно, где оно, важно только то, что там происходит. Это город, правивший небольшой частью мира. С его башен взирали короли, осмеливаясь думать, будто правят всем, чем только можно править. В то же время жрецы подле них глядели в небеса и мечтали узнать все, что только можно узнать.
— Если ты пытаешься намекнуть на мою гордыню, то твои метафоры нелепы.
— Вовсе нет. Я не указываю на твое высокомерие, Ариман. Люди, которых ты видишь на улицах, облачены в синие, красные и золотые одеяния, и они не гордятся своими заблуждениями. Их доминирование в мире для них всего лишь факт. Никто не гордится фактами. Нет, люди этого города имеют что-то другое. Не желаешь взглянуть поближе? Если заглянешь им в глаза то, возможно, увидишь это.
Наверное, Ариман кивнул, ибо город стал ближе. Люди, которые казались такими крошечными, стали крупнее. Разноцветные пятна превратились в развевающиеся мантии.
Я начал слышать голоса, продолжительные потоки звуков, которые я не понимал, но отлично воспринимал. Каждая фраза была обрывком отсеченной жизни. Затем мы оказались среди них: я, незримое присутствие Аримана и демона. Запахи пота, специй и застоявшейся воды смешивались, пока толпы проходили достаточно близко, чтобы можно было коснуться отдельных людей.
Мы взмыли снова и заскользили по крышам зданий. На вершине высочайшей из башен мы подлетели к женщине, в одиночестве сидевшей под навесом из дерева и ткани. На ее лице только-только начали проступать линии возраста и морщинки. У нее были темные глаза, зрачки походили на две точки цвета отполированного кедра и слоновой кости. На низком столике перед женщиной лежали листы пергамента, а в руке она держала абак из бронзы со стеклянными костяшками.
Женщина не сводила глаз с бумаги, костяшки щелкали туда-сюда по счетной раме. Мы увидели, как подошедший слуга в блестящей стеклянной маске бесшумно поставил у ее локтя кувшин с ароматизированной водой и кубок. Женщина даже не посмотрела в ту сторону, и вода осталась нетронутой.
— Она способна обратить в ничто любую часть жизни людей, виденных нами на улицах, и может сделать это одним только словом. Люди зовут ее Солнечной Царицей, ибо она — родительница всего сущего. Люди в далеких землях с трепетом пересказывают молву об ее гневе. Как и ее предшественники, она сокрушала врагов и отнимала их территории. Здесь, в этом крошечном срезе существования, она не человек. Она — богиня, и через пару мгновений она лишится самого ценного.
— Это демонстрация твоей силы? — спросил Ариман. — Ты убил их и обратил все созданное ими в прах.
— Нет, нет, нет… Это царство просуществует еще пять столетий. Через тысячелетие оно охватит всю планету, на которой родилось. Через три тысячи лет оно будет сжигать планеты, что противятся ему. Через десять… Что ж… Это уже другая история.
Вдруг я заметил что-то краем глаза. За, вне, на краю синего купола неба заблестела новая звезда.
— Я понимаю.
— Отлично.
Звезда увеличивалась, с каждой секундой становясь все ярче. Где-то на улицах бормотание толп разорвал крик. Звезда превратилась в неровную белую сферу.
Еще один возглас и еще. Женщина, которая была царицей, нахмурилась и подняла глаза. Взглядом отыскала раздувшуюся звезду. Мгновение она просто смотрела, а затем бросилась по плитчатой крыше, на ходу крича своим слугам. Крики переросли в вопли ужаса, вершину здания заполонили фигуры и кричащие голоса. Звезда походила теперь на второе солнце.
— Хватит. Мне не нужно видеть всего этого.
— О, но ты увидишь. И ты сам молил меня показать то, что я могу тебе предложить. Смотри же!
Звезда перестала быть звездой. Она стала вопящей стеной из белого света, которая протянулась по небу. А затем она докатилась до города, и крики страха сменились гробовым молчанием. Подергивающийся полог света ударил в небесную твердь. На ней расцвели сполохи огня и дым. Огромное копье из почерневшего металла пронзило пламя, будто акулий плавник перевернутое море. А затем, так же быстро, как появилась, звезда исчезла. Минуту спустя она превратилась в угасающую точку на другом краю горизонта.
И тут все разом закричали. Царица стояла среди гама молча и недвижимо, глядя на абак.
— Теперь ты понимаешь?
— Огонь вдохновения, падающий с неба. Проявление чего-то настолько великого и ужасного, находящегося за гранью понимания, что оно открывает людям глаза на границы своих познаний. Если ты знаешь меня так же хорошо, как заявляешь, то тебе следовало бы знать, что такая иллюстрация мощи просвещения — бессмысленна.
— Да, но… Нет. Взгляни на ее лицо. Действительно посмотри ей в лицо. Подумай о силе, что читалась в тех глазах. Там было и беспокойство, само собой сомнение, но что в них появилось теперь?
— Страх, решимость, злость, любопытство.
— А чего там теперь нет?
— Я… Я не…
— Уюта невежества, Ариман. Простого комфорта от незнания того, какие кошмары и возможности способен предложить им мир. Мнения, будто все в этом мире понятно, оценено и известно.
— Зачем мне показывать это?
— Считай это даром, предупреждением, предложением.
— В незнании нет никакой ценности.
— Нет? Ты уверен? А не хочешь увидеть то, что я покажу тебе дальше?
Демон задавал вопрос не ради ответа. Город, царица и звук новорожденного просвещения исчезли.
Стоявшая перед нами фигура склонилась над кафедрой, танцующее пламя озаряло и скрывало в тени его лицо. На ней была черная мантия с белой каймой. По ткани бежали пиктограммы, свиваясь золотыми и серебряными стежками.
— Смертность означает быть сотворенным из моментов прошлого, которые, накапливаясь, создают настоящее.
Фигура разворачивала на столешнице кафедры пергаментный свиток. На первый взгляд она казалась человеком, но это было не так. Позади нее на увенчанном короной каркасе висел комплект багрово-белой брони, словно изображение рассеченного человека. Я знал его. Знал голод и сосредоточенность взгляда. Знал улыбку, которая коснулась его губ, когда он пробежался глазами по свитку. Я знал, что в этот момент он еще не подозревал, что ждало его в последующие века. Я знал его лучше, чем брата или отца. Он был мною.
— И в чем тут ценность? Я помню былого Ктесиаса. Я помню их всех, живых и мертвых.
— Верно, они живут в твоих воспоминаниях, все павшие мертвецы, все призраки ошибок и несбывшихся грез.
Из дыма начали появляться новые очертания, наброски доспехов, конечностей и лиц. Легион потерянных разрастался в бесконечность. Я увидел знакомые лица, которых не видел уже много столетий. Кхалон, Хатор Маат, Фосис Т'Кар, а за ними сотни других, тысячи, десятки тысяч.
— Вот, значит, какими ты их видишь, Ариман? Взвешенная мудрость в глазах, благородство в облике, идеалы просвещения в каждом вдохе. Так возвышенно, так ошибочно, достойно чего-то, достойно всего, достойно спасения.
