Павел Зло - Последний отчет
- И то верно. Чувствую, какое-то оно будет захудалое - подытожил генерал, не обращая внимания на пристально смотрящего полковника. Нащупав в портфеле алюминиевую фляжку, он сделал из нее пару глотков, пощурился, да так что несколько раз его передернуло. Видно доброй крепости было ее содержимое - с любопытством и расположением заметил про себя полковник пребывавший в приподнятом настроении от того что с генералом можно так, по-простецки.
- Ну как идет подготовка к празднику? Укладываетесь в сроки? - поинтересовался генерал.
- Вот готовим музык, репетируем. Агитплакаты доделываем. И знамена уже пошили. Лишь бы погода не подвела.
- Да, - согласился гость. Одно наладишь, другое подведет. Во всем нужен глаз да глаз. Слышал, снежную бурю обещают, представляешь?! Генерал в очередной раз приложился и снова заговорил, даже не "притронувшись" к чаю. Твои-то не подведут?
- Не должны вроде. Все идет по плану, в сроки укладываемся. Нет, не должны.
Генерал снова полез за фляжкой. Полковник по запаху уже определил: генерал оправлял себя водкой. Такая беседа непременно сводила официальную сдержанность, которую он не слишком любил к более свободной манере общения, допуская в ряде случаев панибратство. Полковник хотел было спросить о семье детях-сорванцах или жене-хозяйке. На худой конец расспросить про Москву-матушку, которая все также ли исправно хорошела год от года. Но вместо фляжки генерал вынул бледно-желтый конверт с подписью за номером части и небрежно швырнул его в сторону полковника. Только когда конверт окажется перед ним, полковник, заметит штамп в углу с пометкой "ОСОБО СЕКРЕТНО"
- Вот здесь, - указал пальцем генерал в своей ведомости. - Распишитесь в получении.
Полковник слегка оторопел, на конверте отметился особый штемпель. В таких конвертах могло быть все что угодно кроме плана учений.
- Что это? - озадачено, спросил полковник.
- Похоже, еще одна язва тебе. А вот что конкретное сказать не могу. Сам понимаешь секретность такая... Вот генеральские погоны сменял на погоны посыльного - распоряжение генштаба, не поспоришь. Ну, ты почитай на досуге, - выкинул он, слегка покачнувшись влево - А мне долго задерживаться не с руки, езжать дальше надо.
Полковник краем глаза подметил в генеральском портфеле еще с десяток таких конвертов.
- Прощай полковник, дорогу знаю, - сказал напоследок генерал и вышел прочь.
Полковник аккуратно ножом срезал пломбу и достал приказ.
Зачитываю:
Приказ N331 от 03.04.86:
Приказом генерального штаба армии военные части, получившие письма, в лице своего начальства должны отобрать не менее полдюжины солдат. Основные требования к солдатам - их три:
Первое - группа годности: солдат признается подлежащим к отбору, если имеет коэффициент не ниже "А".
Второе - солдат подлежащий отборку должен на надлежащем уровне владеть навыками стрельбы, иметь хорошую выносливость, иметь высокий иммунитет к основному роду заболеваний.
В предисловии к третьему пункту было указано, что ни при каких условиях отобранным солдатам не должны разглашаться требования данного пункта.
Третье - они должны быть сиротами: людьми, которых никто не ждет.
Наличие семьи и всего остального указывалось в наших личных делах. Полковник всю ночь просидел у себя в кабинете, перебирая папки.
По требованию набралось шестеро: Леха Палый, Саня Щербатый, Серега Штык, Юрка Бес, Боря Толстый и, конечно же, я - Вадим Сикорский. Никогда не думал, что моё детдомовское прошлое может вообще чему-то способствовать, так уж меня воспитали. И не только меня, а вообще всех кто прошел эту школу - рассчитывай только на себя.
После утреннего построения ни слова не говоря нас, погрузили в крытый грузовик и отправили в 131 часть, как говорилось в приказе. Оттуда нас уже должны были перенаправить в другое место - к пункту назначения, координаты которого в целях секретности на руки нам не выдавались.
Ехали мы долго, около пяти часов. Погода часто сменялась с плохой на несносную. Всю дорогу не проронили ни слова, будто берегли силы. В 131 часть прибыли уже под вечер. С погодой там было еще хуже - местами лежал серый палевый снег и ветер выл не замолкая. Из кузова грузовика в темноте виднелись очертания казарменных бараков опоясанных колючей проволокой "Егоза", в окнах некоторых из них уже горел свет, видимо, остальные не заселенные отводились нам.
Мы неспешно вылезли из грузовика, благо никто нас не гнал. Не представившийся офицер, стоявший в стороне, и наблюдавший за нами жестом указал на плац к общему построению. Присоединившись к шеренге, мы еще какое-то время ожидали пока очередные группы солдат, вываливающиеся из подъезжавших фур, не вольются в строй теперь уже наравне со всеми. На лицах вновь прибывших читались недоумение и глубокая растерянность, что и сидели в нас. Зачем и за что нас согнали сюда? Эти и тому подобные вопросы сидели у нас в головах, затеняя собою все остальное. Вот сейчас раздастся приказ, и погонят нас как стадо во тьму и лес, частоколом выглядывающий на горизонте острыми пиками темно-зеленых елей. Но приказ не звучал. От холода полу озябшие, мы пританцовывали в попытке хоть как-то согреться. Наконец все словно устали бояться. Из шеренги вдруг начали доноситься разговоры, я бы даже сказал разговорчики. Солдаты так и знакомились там - на плацу. Построение было достаточно формальным и вольным. Кто-то, пользуясь этим, закуривал, втягивая белесые руки в рукава армейских тулупов. До тех пор пока в раз шеренгу не рассекли перекрестные лучи прожекторов. Вся линия как по команде выпрямилась во весь рост. Пару раз лучи мощных прожекторов проскользили по нам. Мы замерли будто вкопанные. В темноте зашумели дизельные моторы - звук нарастал, и прямо перед нами вспыхнули несколько пар ярко-красных стоп-сигнальных огней. Тут кто-то громогласно скомандовал:
- Разрешаю выдать личное снаряжение!
Задняя створка грузовика откинулась и нам начали выдавать вещмешки.
Несмотря на строгий приказ не раскрывать мешки до завтрашнего утра я не видел ни одного солдата, кто бы дождался и беспрекословно выполнил приказ. Той же ночью казарма стояла на ушах. Среди блока папирос Прима, банок консервов Завтрак туриста и плитки шоколада Аленка - содержимое вещмешка, непринужденно дополняла бутылка Русской водки - и тут стало ясно, чего же командование так боялось. Той же ночью все невыясненные вопросы были отложены в долгий ящик.
Ночь предстояло провести в той самой армейской шарашке, а утром нас должны были забрать очередные грузовики и доставить к новому месту. Серега Штык разложил свой покер и вместе с Юркой Бесом и Саней Щербатым кидались в углу на фофаны. Леха Палый жрал консервы внаглую уничтожал запас, попутно разговаривая с каким-то хмырем. Боря Толстый уже час безвылазно сидел в туалете. До переезда он плотно поел и видимо на ухабистых дорогах стряс содержимое желудка.
- Сикорский! - обратился ко мне некий бритый хрен в очках, - Ты чего как не свой? Не признал что ли? Это ж я - Андрюха Мальченко (Хохол).
Хохол в нашем детдоме был самым лютым. Пока вся его родня сидела в тюрьме он отбывал срок в нашем детдоме до тех пор, пока его, как и меня, не забрали на срочную. Помню, он неплохо дрался, к тому же в рукаве всегда таскал заточку, которую самостоятельно смастерил как запасной вариант решения всех возникших проблем. Выражение кровные узы сильнее любого расстояния как раз про него. Думаю, не уйди он на срочную семья точно бы воссоединилась где-нибудь под Магаданом.
- Садись родня, отметим, - подзывая меня к своей компании, радостно сказал он.
Мы с ним братанулись. На табурет выставили: водку, батон хлеба, колбасу. В общем, скинулись по общей нужде и потребности. Хохол, не скрывая приподнятого настроения при виде знакомого с детства лица, ширил улыбку с каждым разом все больше и больше. Вскочив с места, Андрей начал с тоста, как и в те юные годы, когда он пил из горла и был все также лаконичен:
- Ну, давай налетай! - выпалил он, и мы принялись метелить поляну с яствами.
Утром пришли грузовики. Нам выдали патроны и личное оружие. Надо сказать, что у солдата советской армии личное оружие одно - АКа74.
Боря Толстый как-то не по-доброму на них покосился, но делать было нечего, пришлось лезть. Хохол протирал запотевшие очки, как всегда в таких случаях они у него запотевали:
- Кто пил? - недоуменно спросил он.
Я шмыгнул носом, а голова по-прежнему болела...
У Сани Щербатова весь лоб был испещрен синими отеками. Сразу было видно, кто вчера проигрался в покер. Он то и дело прикладывал ко лбу холодный пятак, в слабой надежде на чудесное сведение синяков до приезда на место. Беса, наколотившего вчера с десяток фофанов, отнюдь не мучили муки совести. Вместо этого его пробило на "Ха-ха" при виде Щербатова и всю дорогу он ухмылялся. Палый и Штык ехали в другой фуре.
