Игорь Николаев - Железный ветер
— Как замечательно, сейчас вы мне поможете! Я буду рисовать с вас настоящего морского волка!
Дориков почувствовал, как сердце дрогнуло, на мгновение сбившись с ритма. Но следовало быть крайне осторожным, за ее милой непосредственностью могла стоять лишь простая симпатия к приятному попутчику.
— Ну какой же я волк, — усмехнулся он в ответ, — я скорее «осьминог».
Она недоуменно подняла бровь, он поспешил объяснить:
— Так уже лет сорок называют нас, глубоководников. Еще когда сошел на воду первый гражданский «ныряльщик» Райана. Дескать, как осьминоги — ползаем по дну и собираем для своих гнезд разные предметы. А военные подводники, соответственно — «крабы».
— Нет, осьминог — это не романтично, — капризно надула губы Ксения, — я нарисую настоящего морского волка! Скорее, нужно сделать первые наброски, пока дирижабль не прошел мимо, его обязательно нужно зарисовать вместе с вами, так композиция будет закончена.
Спохватившись, Дориков обозначил легкое движение рукой, предлагая принять ее ношу. Девушка благосклонно позволила ему взять приемник, но мольберт оставила. Сергей аккуратно поставил аппарат на какую-то приземистую техническую пристройку — скорее всего блок вентиляционных шахт, — закамуфлированную панелями «под бамбук», в японском стиле. Включил, стараясь не сбить прежнюю настройку, и маленький, но мощный динамик, чуть скрипнув, издал громкую, пронзительную трель саксофона. Играло что-то американское, с отчетливыми джазовыми мотивами, удивительно гармонирующее с окружающим миром и его собственным радужным настроением.
— Сергей, посмотрите, как красиво! — Ксения восхищенно указывала вверх. На мгновение Дорикову показалось, что сейчас, охваченная избытком чувств, она запрыгает на месте, подобно маленькой девочке.
Он посмотрел вверх. Действительно, «Гинденбург», как и обещал вчера капитан, проходил над ними, даже ниже обычных четырех-шести сотен метров, считавшихся рабочей высотой тяжелых дирижаблей. Пассажирский гигант лениво шинковал воздух огромными винтами.
Пятипалубное чудо немецкого дирижаблестроения было величаво и монументально, как и положено представительской машине, купить билет на которую может позволить себе лишь несколько тысяч человек на всем земном шаре.
Окружающие оживились, раздались приветственные возгласы, многие оживленно замахали руками. Даже чопорная дама с собачкой указывала в небо рукой, затянутой в кружевную перчатку. Оказалось, что «Гинденбург» поднял приветственный флаг — процедура ранее стандартная при встрече судов представительского класса, но уже почти три десятилетия как необязательная. Тем не менее капитаны старой закалки, к каковым, несомненно, относился командир дирижабля-гиганта, обычай свято блюли. Разумеется, «Гинденбург» ничего не поднимал, да и не мог поднять по техническим причинам. По правому борту снежно-белой полосой было спущено огромное полотнище без всяких символов и надписей — давний знак добрых намерений и пожелания удачного пути.
«Гордость» издала длинный протяжный гул главного судового ревуна, приведший в экстаз многочисленную детвору. Высоко над рубкой неожиданно полыхнуло огненно-яркое, прекрасно заметное даже в этот пронзительно солнечный день пламя салюта «по форме три» — сиренево-синий, красный, изумрудно-зеленый.
Дориков одобрительно усмехнулся в усы. Да, капитан «Гордости» превзошел самого себя, на древний обычай он ответил еще более древним — приветствие фейерверком было давным-давно исключено даже из «Фламандского» статута мореходства, а вот смотри-ка. Старый морской волк и помнил, и припас соответствующие заряды, и оперативно приказал организовать стрельбу из файр-бомбомета.
Хороший капитан, хороший корабль, хорошая жизнь.
Инженер посмотрел на улыбающуюся, безмятежно счастливую Ксению и тоже почувствовал себя очень-очень счастливым человеком.
Саксофон, вытягивавший финальную, уходящую уже в ультразвук ноту, внезапно захлебнулся, утонул в пронзительном вое помех. Приемник захрипел, защелкал и умолк. Мгновение Сергей недоуменно смотрел на него, а затем почувствовал резкий укол в левом запястье. Толстая синяя искра опоясала металлический браслет наручных часов, больно обжигая кожу.
Мерная, едва заметная дрожь корабельного корпуса, двигатели словно пошли вразнос, то выдавая на валы полную мощность, то работая почти вхолостую.
Повсюду на палубе люди вскрикивали, трясли руками, отбрасывали металлические предметы. Ксения пискнула, испуганно взъерошив густую шевелюру, резко бросила на палубу какой-то сверкающий предмет. С легким стуком по доскам покатилась заколка для волос. Пальцы девушки дрожали, легкий дымок поднимался от ее густых русых прядей.
Вновь включился приемник, но теперь он издавал лишь мерное, на одной ноте гудение.
— Сергей… — растерянно произнесла Ксения.
И Дориков, забыв обо всех условностях, шагнул к ней, крепко беря за руку. Девушка прижалась к нему, ее била сильная нервная дрожь.
Прямо по курсу сгущалась темная, почти черная гряда низких мрачных туч. Они появились словно из ниоткуда, конденсируясь прямо из воздуха, звенящего тревогой. Вертикальная молния, яркая, сотканная из множества бледно-сиреневых щупалец, располосовала грозовой фронт. Затем еще одна, и еще. Всполохи небесного огня слились в стробоскопическое мерцание.
И неожиданно закончились.
— Что это все? — почти шепотом спросила она.
— Не знаю, — честно ответил он, так же тихо, словно опасаясь призвать что-то очень опасное и враждебное.
Гудение радио прекратилось, динамик издал резкий щелчок и неожиданно произнес череду коротких, рубленых слов на каком-то гортанном языке, незнакомом Сергею.
Zeugen… angriffsspitze… fliegerlos… geheimhaltung…[2]
— Смотри! — воскликнула девушка, указывая ему куда-то за борт, в небо.
Сергей добросовестно уставился по направлению ее указующего пальца, но, сколько ни щурился, ничего не заметил, только какие-то точки на призрачной грани соприкосновения неба и воды. Может быть, птицы, а может быть, просто обман зрения.
Пора проверить зрение, подумал он, разумеется, сорок семь — не возраст, но глаза уже не те, что раньше. Новые глаза — это, конечно, чересчур, но провести коррекцию роговицы не помешало бы.
— Не вижу, — сказал он напряженно.
— Да нет же, — произнесла она, сжимая его ладонь, — посмотри внимательнее, там какие-то планеры. Они как будто водят хоровод над самой водой.
Сергей снова всмотрелся вдаль. Действительно, точки приблизились. Теперь совершенно точно можно было сказать, что это не обман зрения и, пожалуй, не птицы. Разумеется, на таком расстоянии невозможно было рассмотреть никаких деталей, но неизвестные объекты обладали характерными ломаными линиями, выдающими творение рук человеческих. Их расплывчатые силуэты дрожали и трепетали низко-низко, над самой водой, бликуя и отсвечивая полированными плоскостями, как будто и в самом деле стрекозы водили свои охотничьи танцы.
Планеры приближались. В считаные секунды их можно было уже без труда сосчитать и рассмотреть более-менее детально. И тогда Дорикову стало очень… тревожно. По спине прошел морозец, скребя кожу колкими остренькими лапками. Эта же неосознанная тревога охватила всех присутствующих на палубе — неутихающий доселе жизнерадостный шум пассажиров сам собой буквально за несколько секунд сошел на нет, лишь удивленные возгласы да ровный рокот судовых машин нарушали тишину на палубе.
Их было семь, может быть, восемь, машин, схожих по размерам с двухместными русскими «Витязями» или американскими «Хоуками», идущих косым строем в одну линию, разрезая прозрачный воздух непривычно длинными плоскостями, поблескивая прозрачными каплями фонарей-блистеров.
Прежде всего, планеры приближались очень быстро, невероятно быстро. Дориков был не очень хорошим знатоком воздушных аппаратов, но манера движения, очертания гиропланов и их менее распространенных братьев — гироциклов была ему хорошо знакома. Эти же машины буквально пожирали сотню за сотней метров со скоростью и целеустремленностью небесных акул. Кроме того, инженер не видел ничего сколь-нибудь схожего с привычными движителями — винтами или барабанными приводами. Планеры держались в воздухе, словно велением божьим, лишь странный пронзительный свист, похожий на звук разрываемой плотной бумаги, сопровождал их стремительный полет, разносясь далеко вокруг. Инженер никогда не слышал ничего подобного и, по-видимому, он был не одинок.
Но если отсутствие пропеллеров еще можно было списать на обман зрения или техническую новинку, то сам по себе внешний вид аппаратов даже не столько удивлял и поражал, сколько по-настоящему пугал. Они были странно, неестественно перекошены — кабина сдвинута влево по отношению к центроплану, а сразу за ним с ощутимой асимметрией вправо вырастал уродливый цилиндрообразный «горб» с непонятными выступами, заканчивающийся сложной конструкцией, похожей на рулевое оперение, но нестандартных пропорций. Как бы в продолжение «горба» вровень с кабиной по ее правому борту торчал «пучок» из трех или четырех длинных палочек странного гофрированного вида. Лишь окраска у машин была похожа на обычную, знакомую — серо-синяя, более темная сверху, снизу — светлее, но оттенки краски были более яркими, контрастными.
