Ильяс Найманов - Защитник Монолита
— Готов? — устало спросил ученого сталкер.
— Готов. — почти перестав трястись от озноба ответил тот. — А что с этими? — спросил он, имея ввиду ушедших вслед за сталкером и не вернувшихся бандитов.
— С этими? С этими все. Только один остался, но и тот уже не бандит. — поворачиваясь спиной к товарищу и сверяя направление с ПДА ответил сталкер, чувствуя как притороченный к поясу артефакт «снежинка» ослабевает, а вместе с этим начинают проступать легкие, пока еще только намеки на горящие в ногах от долгого перехода, почти бега мышцы, да накатывает пока еще не заявившая во весь голос о себе жажда. — Пошли потихоньку, идти далеко.
— Идемте Бобр, как я рад вас… тебя видеть. А что с тем одним оставшимся? — спросил по внутренней связи ученый.
— Снорк он теперь, Валер. И не спрашивай, как так получилось, не смогу объяснить. Вон он погляди. — сказал сталкер не поворачиваясь лицом к ученному и указывая рукой в сторону.
Приглядевшись ученый различил из-за пелены дождя фигуру сидящего на четвереньках человекообразного ссутулившегося создания в насквозь промокшей бандитском прикиде и с противогазом на голове. Уродливость формы головы внушала недоумение.
— Бобр, а что это у него с головой? — косясь на мутанта спросил растерявшийся и удивленный ученый.
— Что у нас у всех с головой? — неожиданно для себя задумчиво переспросил сталкер. — А ты про это? Это у него фонарик под противогазом, он его так одел, прям поверх.
— А что ж не снял?
— Не до этого видать было. — отстраненно ответил сталкер. — Ну все, наука, ходу. Мне тебя еще Сахарову вернуть надо, у нас договор. Чувствую «снежинка» устала, ей теперь бы несколько дней полежать, подзарядиться… а то перегорит… ну посмотрим, пусть повисит еще.
Наука вздохнула и, пошатываясь, побрела вслед за сталкером, подсвечивая фонариком его рюкзак. Снорк неслышной и практически невидимой тенью следовал за ними чуть в стороне и позади.
Вся оставшаяся дорога до Янтаря, заняла два дня. Небольшой отряд из двух людей, движущихся с настойчивостью зомбированных спотыкаясь и падая от усталости и недосыпу, не разговаривая и не позволяя себе задерживаться нигде более чем на полчаса под проливным дождем, как специально не прекращающимся все два дня перехода утром в предрассветных сумерках выбралась под свет прожекторов на Янтарь. Бобр вначале проверял пользуясь новым обретенным зрением состояние следующего за ним ученного, постепенно понимая что с ним, начали происходить какие-то перемены. Вначале Валерий перестал спрашивать, затем отвечать на вопросы, затем начала проявляться недостаточная координация, он стал чаще спотыкаться, падать, подволакивать то одну, то другую ногу, постепенно забредая в сторону. Затем сталкер каким то образом, неосознанно несмотря на пси-защиту костюмов подключился к ведомому и стал подсказывать и поправлять непослушное тело, заставляя его идти, не задерживаясь, одновременно все меньше находя в сознании человека признаки самого человека. Вместо ощущения Валерия, веселой, умной и компанейской личности, из его сознания словно из тумана выступали новые черты бессмысленного, тупого и холодного существа, которым он не являлся. Через день похода, до Егора дошло, что человек идущий за ним полностью переменился, и идущий за ним человек как будто больше напоминает насекомого, холодно и пристально глядящего ему в спину из под непроницаемого забрала шлема. «это же паук…» — пронзила ужасная мысль сталкера, вместе с пониманием того, что ментальный паразит, отложенный в Рыжем Лесу не погиб вместе со смертью его родителя, а выжил и теперь, находясь в сознании ученного вытесняет его личность, одному ему известным способом. Больше сталкер не оборачивался на бывшего товарища. Измученный долгим переходом сначала с бандитами, потом долгим возвращением обратно, затем уже прямой дорогой до Янтаря, несмотря на поддержку «снежинки», которая отдавая себя уже не светилась невозможно холодным синим светом, а больше напоминала речной сизый голыш, Бобр словно заведенный двигался на Янтарь, заставляя идущего за ним не отставать и тщетно стараясь уловить хоть какой-то проблеск прежнего человека в серой хмари чужого рассудка. Снорк прячась и держась на расстоянии следовал за ними, точнее за сталкером.
Вернувшихся встретили заботливые руки Долговцев и врачей Янтаря. Обоих сразу поместили под карантин под неусыпный контроль высокообразованной братии. На ученном, под поляризированным забралом шлема практически не было лица. Валерий похудел, глаза впали, волосы на голове снялись вместе с капюшоном, да и тело его словно выцвело и обескровело, покрылось серыми разводами, редкий пушок на груди выпал и отстал вместе с бельем. Ученный не мог говорить, но реагировал на звук, голос, мог глотать пищу. Их поместили в специальную, предусмотренную для таких случаев комнату, где персонал, вернувшийся из Зоны в измененном состоянии оставался до излечения или перевода в исследовательский комплекс, куда всегда отправлялась мутационная фауна. Несколько врачей в прозрачных пластиковых костюмах кололи вернувшегося коллегу препаратами и беспрестанно проверяли рефлексы. Но разделенный со своим товарищем прозрачным стеклом Бобр, видел, как все дальше и дальше уходил в никуда ранее населявший эту оболочку человек, и все более и более тело населял чужеродный разум, заставляющий захваченное им тело судорожно сокращаться, дышать то с долгими, похожими на стон выдохами, то вдруг учащенно и грудная клетка словно сорвавшаяся в галоп, начинала ходить ходуном, вызывая пиковые всплески и зашкаливания на следящих приборах и лихорадочную суматоху вдруг появляющихся врачей. В конце концов, уже совершенно непохожее на Валерия тело, пытающегося выкрутится из удерживающих его ремней увезли.
Сталкера Бобра, тем временем тоже наблюдали, через немигающий зрачок камеры наблюдения, беззвучно застывшей прямо над его головой, и регулярными посещениями одного из врачей, закатывающему ему веко, чтобы на миг ослепить фонариком, пощупать пульс, очередной раз рассказать под диктофон и пляшущий на листке бумаги карандаш, все что сталкер видел в рыжем Лесу, все его догадки о случившимся с Валерием. Бобр выложил все как есть, о встрече с бандитами и исходе ситуации он, конечно же умолчал.
Кроме крайней усталости, физического и нервного истощения никаких других болезней найдено не было и спустя три дня сталкера перевели с карантина на общее положение. Сталкера рассчитали по полной, в приемном окне рыжий красавец в белом халате, выдал под роспись его премиальные сто штук, на которые сталкер долгое время тупо пялился, соображая что делать.
К этому времени Егор полностью пришел в себя и с тревогой каждые два часа расспрашивал всех и вся о его попутчике. Сахаров как назло, то ли отсутствовал в бункере, то ли был крайне занят и не показывался, в любом случае вниз к минусовым уровням не пускали усиленные в два раза внутренние посты Долга. То есть если в прошлый раз дежурили в коридорах по одному шкафу в полном бронепакете и полном вооружении, то теперь и без того тесные проходы бункера иногда заслоняли две здоровенные детины, не вступавшие ни в какие переговоры, сурово сверлящие глазами шатающегося в гражданском, похудевшего сталкера Бобра.
Долговцы, казалось игнорировали его, да и ему самому совершенно не хотелось с ним разговаривать. Бобр просто не мог сразу понять иногда задаваемые ему вопросы, словно его спрашивали на чужом языке, интонационно он вроде понимал как его спрашивают, но спустя несколько секунд, как только он понимал что именно его спросили, всякий интерес в несостоявшемуся собеседнику пропадал и сталкер либо отмалчивался, либо невпопад кивал головой или вымученно улыбался. Через пару дней таких бесцельных блужданий внутри бункера от вечно занятых и пугающихся его ученных, которые с его приходом и получением аквамаринового самописца казалось забегали по коридорам в два раза быстрее, а самое главное отсутствия хоть какой-то информации о состоянии Валерия его уже стало тошнить от серых стен от этого стерильного воздуха да и от себя самого.
Только один раз, стоя на нулевом этаже, глядя через плечо загородившего ему дорогу долговца на минус первый уровень он услышал звук бьющейся посуды, страшный женский крик и какие-то непередаваемо противные то ли всхлипывания, то ли чавканье, после чего завыла внутренняя сирена и несколько невидимых сталкеру добрых молодцев, топоча ботинками бросились на шум. После чего герметичная обрезиненная дверь, перед сталкером закрылась и он остался стоять, с надеждой, но безрезультатно приложившись ухом к стальной перегородке, которая конечно же не выдавала ни одного звука с той стороны.
Странные звуки с минус первого уровня стали последней каплей терпения в и без того наполненной дурными предчувствиями и неясными сомнениями душе сталкера, и он решил уходить с безопасного островка ранее как он думал надежды, а теперь просто чуждого и выталкивающего его места. А еще сталкеру с того момента, как он пошел на поправку начался сниться один сон. Точнее снов было множество, обычных сталкерских сновидений, от которых одни просыпаются с криком, другие в холодном поту, а третьи со слезами на глазах, но это был особенный, другой.
