Александр Зорич - Пилот на войне
Я обозревал кормовые дюзы, пропахшие горелым хризолином, и были они размером с маленький небоскреб. Плетение ажурных ферм посадочных опор — исполинские сталактиты под брюхом, свисающие с высоты двадцатиэтажного дома. Над головой чернеет выступ внешней посадочной палубы, и в ее тени можно спрятать полк пехоты. Также видны ближайшие бортовые надстройки — испаритель радиатора и цитадель из трех спонсонов для башен с лазерпушками противокосмической обороны.
Всё. Остальная часть огромной туши теряется в полумраке.
Охватить ее взглядом невозможно!
Стометровые поезда-заправщики кажутся червяками по сравнению с титаном. Ну а люди на его фоне просто превращаются в микробов.
Мне туда, под брюхо, где виден трап.
О да! Трап виден даже в этом титаническом контексте! Его просто невозможно не заметить! По масштабам сия конструкция напоминает железнодорожный мост — двухсотметровый сегмент днищевого бронирования, вываленный вниз на штангах гидравлических приводов. В распахнутую пасть грузового порта устремлена аппарель для техники шириной с хорошее шоссе, окаймленное линиями эскалаторов. По бокам возвышаются четыре лифтовые башни для оперативной приемки личного состава.
Лифт поднял меня в стальное чрево.
Потом была пробежка по коридорам, мимо двигательного и реакторного отсеков, прямиком в девятый, где обретался корабельный госпиталь.
— Ну-с, молодой человек, разоблачайтесь, — сказал военврач.
Меня всего просветили, истыкали присосками датчиков, сцедили цистерну крови (пьют они ее, что ли?). Мочу только на вкус не пробовали, хотя кто их знает, медицинских роботов?
Долго пришлось пялиться в окуляр проверки зрения. Еще дольше отвечать на хитрые вопросы психологического теста.
Словом, взяли в оборот Андрея Румянцева, будто не война на дворе, а тепличный мир.
Через три часа я снова стоял голенький перед владыкой медицинских комбайнов и клистирных трубок.
— Справились? Ну и ладненько. — Сухопарый мужчина, аккуратно выбритое лицо, антикварные очки с диоптриями, белый халат, маникюренные ногти. В воздухе пахнет больницей, хотя вот было бы странно, если бы пахло чем-то еще!
— Присядьте. — Доктор возил стилом по рамочному планшету, периодически хватаясь ладошкой за экран и стаскивая файлы на планшет стационарный, встроенный в стол.
Наконец он оторвался от священнодейства.
— Ну-с, молодой человек, ничего утешительного.
— В смысле? — не понял я.
— В прямом. К боевым полетам в таком состоянии я вас допустить не могу.
— Это как понимать?
— Буквально.
— Не согласен! Я буду жаловаться!
— Имеете право. — Доктор, чья холеная мордашка вдруг стала до чесотки ненавистной, отодвинул планшет и активировал голограмму с какими-то таблицами. — Уверяю, любой врач в Городе Полковников мою резолюцию подтвердит. Вот взгляните.
Он принялся тыкать стилом в парящий экран.
— Крайнее истощение организма. Крайнее. Я вообще не знаю, как вы столько продержались! Любой богатырь на вашем месте давно загремел бы на больничную койку. Далее. Критическая степень передозировки стимуляторов. Ваша кровь буквально кипит от таких препаратов, как илон, протомульген, гистрокс и так далее…
— Так в бою их скафандр колет! Я же не сам! — возмутился ваш покорный слуга.
— Я о чем и говорю: вы успели такого навоевать, что, имейся возможность, вы бы у меня первым транспортом полетели в санаторий! Судя по результатам тестирования нервных клеток и синапсов головного мозга, минимум полгода вы провели в состоянии постоянного боевого стресса. Без квалифицированной медицинской поддержки. Плюс к тому — следы нанооперации на коре мозга. Латки на сердце, латки на печени. А вы ни разу не очищали кровь! Пусть даже элементарным плазмаферезом! И наконец, я обнаружил следы… мнэ-э-э… соединений милленина. Вы в курсе, что это очень опасный наркотик? Надеюсь, вы его не употребляли в чистом виде?
— Да что вы такое говорите! Это… это меня проверяли на психосканере! Кололи тетратамин! Если вы не в курсе, его из милленина получают.
— В курсе… Какой ужас! Ну вот, а вы говорите «боевые полеты»! После такого! С учетом войны… я нарушаю клятву Гиппократа, молодой человек. И отстраняю вас от боевых полетов всего на две недели! Учебные вылеты разрешаю. И каждый день, слышите, каждый день являться в госпиталь! Не спорьте! Один пропуск — и я вообще вас комиссую! Вы понимаете, что вы практически при смерти?! А если вы, пардон, загнетесь в ложементе?! Мне ведь за вас отвечать! А что будет делать ваш ведущий?
Убедил, короче говоря.
Прав доктор! Уж как я куролесил по космосу… Начиная с битвы за Шварцвальд, считай, без перерыва! Всё время: X-прыжок, скафандр, флуггер, вылет, бой, посадка, X-прыжок, маневр, перегрузка.
И дикие нервы.
С утра началось.
Зря меня мучили сомнения, смогу ли я встроиться обратно в военфлотские рамки. Смог, будто и не выгоняли меня из ВКС без права на возвращение. А не смог, так помогли бы — у нас с этим просто.
В 6.30 сыграли побудку. На корабле утро, товарищи офицеры!
Товарищи офицеры, спавшие штабелями в казарме, посыпались с нар. Я вернулся с медкомиссии рано, когда помещение еще пустовало — все тянули служебную лямку. Так что я занял свободную койку, покидал нехитрый скарб в рундучок и задрых. Никого то есть не видел.
Под низким подволоком играет рожок. Подъем, гвардия занебесья! Я прыгаю с верхнего яруса, намереваясь приземлиться поближе к ботинкам, напяливаю комбинезон и взгляд утыкается в чью-то до омерзения знакомую спину. Белобрысый затылок, слегка оттопыренные уши…
— Венька! Оршев! — закричал я так, что в мою сторону заоборачивались.
— Я, я, — сказала спина и повернулась не менее знакомым анфасом. — Я тебя, Румянцев, с самого вчера наблюдаю. А ты без сознания.
— Здорово, брат!
— Здорово!
Мы обежали лежанку и обнялись. Оршев нахлобучил мне пилотку на глаза, а я сунул в благодарность ему кулак под ребра. Засмеялись.
— Ты живой! — констатировал я, захлестнув на талии пояс.
— Живой. — Оршев — само радушие. — А мы уж и не чаяли тебя увидеть, Андрюха! Тебя же в Котлин законопатили в том году!
— Кхм, — раздалось позади, и мы автоматически исполнили поворот «кругом» — столько могучей повелительности было в том звуке. — Поздоровались? В две шеренги, становись!
Это он, наш боевой командир — Бердник Григорий Алексеевич. Орел! Невысокий, но ладный, чисто выбрит, а серый комбез ухитряется носить словно драгоценную парадную форму.
Мы затопотали в проход меж нар и скоренько построились. Много, между прочим, знакомых лиц!
Алексей Чубин — мой одногруппник и частый оппонент в преферансных баталиях. Вахтанг Арташвили — с нашего потока, записной пошляк, бабник и по совместительству — грузин. Серьезные, неузнаваемые, похудевшие.
Ну и несколько матерых мужиков из строевого состава, встретившего Наотар. К сожалению, не все. Неудивительно — война.
— Равняйсь! Сми-и-ирно! — скомандовал Бердник. — Ставлю боевую задачу на день. Пять минут на умывание, потом строем в столовую. Прямо оттуда — на летное поле. Товарищи Чубин, Оршев, Арташвили, Кербитьев, Земской поступают в распоряжение лейтенанта Румянцева…
Он указал глазами на меня.
— …которым усилили нашу любимую эскадрилью. Он эксперт по «Дюрандалям» — будете с этого момента осваивать технику под его руководством. Соответственно, Румянцеву вменяется драть хлопцев нещадно, чтобы матчасть отскакивала от зубов. Вот в таком акцепте. Вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись!
В утреннем сиянии световых панелей родилась каблучная дробь, шелест заправляемых коек и суета сует.
Пока принимали пищу и сенокс, удалось выяснить, что наш курс здорово поредел: Шишонок ранен — отправлен в госпиталь, Балаян погиб, Васипов погиб, а Аристарх Скорыня пропал без вести. Предположительно — в плену.
— Всех в Кларо-Лючийской оборонительной, — закончил Чубин.
— Это когда мы отступление наших из Синапского пояса прикрывали, — уточнил Оршев.
Так я узнал имя операции, прошедшей мимо, пока подлый Румянцев отрабатывал доверие и погоны в составе ЭОН.
— Тяжко пришлось? — Вопрос глупый, но я его задал.
— Да нормально пришлось. Всё как в учебниках. Черный космос, метки на тактике, захват-пуск, маневр-уклонение. В общем, вертись как умеешь. А не умеешь — до свидания. Веришь — нет, ни одного клона не видели!
— Зато Оршев на обтекателе две звезды нарисовал, — похвастался за товарища Чубин.
— Эх, кажется, все хорошее на сегодня уже закончилось. — Михаил Кербитьев на другом краю стола проглотил кружок твердокопченой колбасы.
Напитав бренные тела завтраком, мы потянулись прочь из столовой, от вкусных запахов и грохота тарелок к холоду, скафандрам и взлетной полосе.
