Кирилл Партыка - Эпицентр
— Они меня на гоп-стоп решили взять объяснил я. — Но стреляешь плохо — сиди дома.
— Ладно. — Жека махнул рукой. — Комод, когда узнал, сперва напрягся. А когда разобрался, что они на тебя залупнулись, только плюнул. Знать должны, с кем связываются. И тут ты Муштая от дерева спас. Муштай сказал, чтоб ни одна падла тебя не трогала.
— А одна все-таки тронула вставил я. Но Жека пропустил обидный намек мимо ушей. Не хотел он лезть на рожон. И не только потому, что Муштай запретил.
— Дак насчет Кошек, если ты не в курсе…
— Излагай разрешил я.
— Мы тут в одной лавке заторчали. В ней пойло еще осталось. Одни на «еже» дежурят, другие в лавке отдыхают. А там Кошка с котенком была. Котенок уже большенький. Мы их шуганули. А ночью появляется целая стая. Сколько их, черт знает. Только глаза светятся. И глаз этих до хрена и больше. Мы за волыны, вышли, кричим: брысь, короче! Колян шмалять хотел, но я ему не дал. Я-то в курсе… А потом, понимаешь, они вдруг как завоют все вместе. Такой звук, что аж волосы дыбом. Но воем-то меня не проймешь. А только почудилось, что выводят они какое-то слово. Будто поют по-дикому.
И не только мне почудилось, пацаны тоже врубились. А они все воют. И отчетливо так слышно: убирайся, убир-райся!
— Ты подожди. — перебил я. — По-твоему, они разговаривать умеют? После пойла в лавке с воробьями беседовать не пробовал?
— Коней придержи! — обиделся Жека. — Они в отдельности разговаривать не могут. Но когда хором… Я реально не бухой был, и пацаны при памяти. Все слыхали. Они воют, как обычные коты, а слово, в натуре, слышно.
— И что вы им ответили?
— Сам с ними разговаривай. А мы собрались и из той лавки реально свалили.
Сейчас другую базу оборудовали Он неопределенно мотнул головой в сторону ближних домов.
— Больше не приходили?
— Не, отстали.
— Ну так должен понимать, почему я вокруг поехал через вашу территорию.
Давай-ка ежа убери, некогда мне.
Жека обернулся, подал знак своим. Двое сноровисто убрали шипастую ленту с мостовой.
— Ну бывай. Он протянул мне руку.
Я звонко хлопнул ладонью об его ладонь и изобразил салют. Что бы он там ни плел про свое дружелюбие, но не исключалось, что рукопожатие — уловка, чтобы выбить у меня телефон, которым я их пугал. А потом можно было вообще ждать чего угодно, судя по расстрелянной машине.
Жека понял, ухмыльнулся:
— Ладно, езжай.
Не сводя с него глаз, я забрался в кабину, тронул с места и миновал «заставу» Урок беспрепятственно.
Улицы города стали удивительно похожи одна на другую — всюду запустение; трава, лезущая сквозь асфальт; слепые окна; наглухо запертые или распахнутые настежь двери, разбитые витрины магазинов с сорванными металлическими жалюзи, осколки стекла на тротуарах. Баннеры, стоявшие прежде вдоль дорог, сейчас почти все были повалены. Вывески, которые еще уцелели, заросли грязью. Остатки гигантских рекламных плакатов на стенах зданий из последних сил звали в турпоездки по экзотическим странам, приглашали стать клиентом банков, сулили пластиковые окна и фирменные двери в кредит. Но истошный крик этих зазывал давно превратился в предсмертный шепот. И повсюду желтоватый налет, вид которого даже сейчас вызывал у меня внутреннее содрогание.
Над парадным какой-то фирмы красовался потускневший транспарант: «С праздником, любимый город!» В свое время отцы любимого города расплодили столько всяких праздников, что предприниматели, от которых требовали праздничных украшений, устали следить за знаменательными датами и вывесили универсальные плакаты, которые не снимали круглый год. Судя по ним, горожане жили в условиях перманентного празднества, которое закончилось… так, как закончилось. Поздравительный транспарант красовался над мертвой улицей как издевательство или все тот же сюр.
Я вел машину все так же осторожно, поэтому издалека заметил Хищное Дерево.
Оно почти ничем не отличалось от прочих, высившихся вдоль обочин. Разве что оттенком листвы, в котором зелень едва заметно была подцвечена кровью.
В машине Дерева можно было не опасаться. Однако оно запросто могло повредить стекла, да и отмывать белую едкую гадость — удовольствие сомнительное. Я повел джип по противоположной стороне дороги. И все же, когда я поравнялся с псевдодеревом, оно плюнуло в меня длинной струей белесой пены, ветви его дружно качнулись в мою сторону, и тогда обнажились острые крючки на их концах. У его подножия грудами валялись иссушенные тушки птиц, крыс, еще каких-то мелких зверьков. Кошки с самого начала научились обходить Хищные Деревья стороной и ни разу не стали их добычей. Но для беспечного пешехода это была верная смерть.
…Странно, что такой опытный тип, как Муштай, пахан всея выжившей братвы, так глупо попался, выйдя из своего «лендкрузера» прямо под деревом-вампиром. Ему здорово повезло. Струя ядовитой пены досталась охранникам, кинувшимся на выручку боссу. Когда я совершенно случайно проезжал мимо, ветви уже опутали его, вцепившись в тело острыми крючками, и прижали к стволу. Через пару минут сквозь кору пробились бы острые жгутики, впились в плоть, и высосанная до последней капли крови мумия
Муштая оказалась бы рядом с дохлыми крысами.
Признаться, я не сразу пришел ему на помощь. Уголовный пахан вполне заслуживал такой участи. Я видел столько смертей, что еще одна вряд ли могла меня смутить. Я бы наверняка проехал мимо. Но в последний момент сообразил, что вакантное место этого мерзавца, правящего братвой по понятиям, может занять тот же Комод или другой такой же беспредельщик, рвущийся к власти и кормушке. А власть криминального вождя на четвертом году новейшей — после Чумы — эры в наших местах была почти безграничной.
Ущемляли ее лишь Менты (которые немногим лучше), Святоши (которые немногим лучше по-своему) да Работяги (к которым я тогда и направлялся).
После короткого раздумья я нажал на тормоз.
Хищные Деревья больше всего боятся огня. Превратившись из обычных представителей флоры в растительных монстров, они сохранили миллионолетнюю память о своем злейшем враге, безжалостно уничтожавшем их во время лесных пожаров. Я вышел из машины, распахнул заднюю дверцу джипа, достал канистру с бензином и ветошь. Палка для факела отыскалась среди уличного мусора. Я не спешил, и когда приблизился к плененному Муштаю, прочитал в его выпученных глазах одновременно страх, ненависть и мольбу. Я щелкнул зажигалкой, факел ярко полыхнул. Едва пламя коснулось ветвей, они отпрянули с угрожающим скрипом и шелестом листвы. Я прижигал их, не слишком заботясь о том, чтобы случайно не опалить Муштая. Тот все так же молчал, поскрипывая зубами.
Ветка с крючком на конце мотнулась у самого моего лица. Древесный вампир не желал отпускать свою жертву. Я бросил факел и вернулся за канистрой.
Немного бензина на ствол позади Муштая — и к кроне взвился огненный язык.
Дерево затрещало, будто пытаясь вытащить корни из почвы, ветви беспорядочно мотались в воздухе, словно лапки гигантского раненого насекомого. Я еще плеснул горючего, и огонь загудел. Муштай сдавленно выругался — жар добрался и до него. Через секунду он упал на асфальт, вырвавшись из смертельных объятий, и на четвереньках отбежал прочь. Крона дерева ходила ходуном. С костяным звуком щелкал клапан, но заряд ядовитой пены был израсходован, а новая накопиться не успела. Я несколько раз щедро плеснул из канистры, сам рискуя опалиться. Огонь взметнулся ввысь, Дерево громко застонало, само превращаясь в гигантский факел.
Я помог Муштаю подняться. Он еще весь дрожал. Окинув взглядом умирающих охранников, спросил:
— Что с ними делать? Я пожал плечами.
— Разве что добить.
— А если врача?
— Лучше сразу патологоанатома. Не вижу смысла напрягаться.
Муштай зло глянул на меня.
— Конечно, не видишь! Не твои люди.
— Какая разница — мои, не мои… Если не пристрелишь, до вечера будут мучиться.
Он наконец узнал меня.
— Серый? Я кивнул.
— Откуда ты все про все знаешь?
— Много езжу, много вижу.
— Уверен, что уже не помочь?
— Сам, что ли, про Деревья не знаешь?
— Слышал. Но не наблюдал.
Муштай помедлил, потом достал из кобуры «макарыча». Три гулких выстрела раскатились в городском безмолвии. Три тела неподвижно застыли на земле, перестав дергаться в агонии.
Убрав пистолет, Муштай протянул мне ладонь:
— Считай, что я тебе должен.
Я ответил на рукопожатие, хоть якшаться с этим типом удовольствия мне не доставляло. Муштай сказал:
— Ты тут, было дело, двоих из комодовской бригады завалил.
Я насторожился Они первые стрелять начали. Он вдруг скроил кривую усмешку:
— Я знаю. Сколько раз говорил, чтоб, если гоп-стопом промышляют, фильтровали, кого тормозить. Я вообще-то не в претензии.
