Макс Острогин - Здравствуй, брат, умри
Грибами я и питался. Я-то ничего, я и на рыжиках могу, а Волку туго без энергии пришлось, ребра быстро стали просвечиваться. У меня ребра тоже просвечиваются, но мне это хорошо, мне жиреть нельзя. А Волку мутно без мяса, он же волк, хищник, убийца почти.
Да и язва от зайца у него разболелась, стала красной, гладкой и блестящей. Такой блестящей, что даже смотреться можно при боковом свете. Я пробовал его лечить, плевал на рану, землей присыпал и крестики царапал — все как Хромой учил, да только не помогало это, рана краснела и краснела, стала как ягоды. Тут уже ничем не поможешь: укусил заяц — дней десять надо, а то и двадцать, чтобы зажило. И отлежаться хорошо. Меня прошлой весной укусили — я неделю как жидкий ходил, заяц зверь на редкость дрянной и безнравственный, ему палец в зоб не клади.
Заяц укусил, Волк заболел. Стал вялым и медленным, из-за этого все и получилось. Да, если бы его тогда заяц не укусил, все по-другому случилось бы, я в этом просто уверен. Я думал, что удастся перетерпеть, но не удалось. Надо было поворачивать сразу, как только мертвый лес пошел, но я решил, что это ненадолго. День, два, и живность появится…
Но она не появилась даже через пять дней. Зверье куда-то откочевало, даже белки и те не трещали. Волк вообще стал уже толщиной с собственный хвост, лапами так еле-еле перебирал, даже загремели они у него, и слюна густая пошла, желтоватая. Мы шагали по лесу, в лесу все не так было — деревья с иголками, а я люблю, когда с листьями, березы-осины, а не елки-палки, мох под ногами, а мне нравится, когда травка, и дальше тоже. Мы шагали-шагали, и вдруг Волк остановился. Надо было понять, что что-то не так, но не понял я… Отупоумел с голодухи, дисфункция мозга, экстракция. Волк зашевелил носом, в глазах у него закрутилась желтизна, и он сделал шаг.
— Спокойно, Волк, — сказал я, — стоять…
Волк остановился. Пригнул голову, и нюхал воздух над землей, и уши положил на спину.
— Спокойно, Волк…
Нос у Волка задергался вполне особым образом, так он дергался только на диких.
Диких мне только не хватало!
Я присел, положил руку на его хребет, почувствовал, как он дрожит, пополз пальцами к ошейнику.
Но Волк не утерпел, сорвался, побежал.
— Стоять! — прошипел я.
Но было уже, конечно, поздно.
Волк скрылся между можжевеловыми кустами, исчез совсем. Волки — они всегда исчезают, вот есть — и тут же нет, такая порода у них.
Волк ушел.
Я кинулся за ним, но остановился почти сразу, башка заработала все-таки. Я чувствовал — не все тут в порядке… Дикие, дикие, зачем мне дикие, мне сейчас с дикими встречаться совсем ненужно…
Тявкнул Волк. Коротко, сразу же замолчал, будто пасть ему заткнули, сломали челюсти. Понятно.
Понятно. Так, понятно все…
Я опустился на мох. Некстати как все это, почему не потом, почему не через месяц… Вытащил из-за спины арбалет, вложил стрелу. И сразу же стал целиться. Только целиться было некуда — впереди один низенький можжевельник, ягодки так блестят синими боками, скушать хочется.
Волк тявкнул еще раз.
Волк попался, точно. Но еще жив, жив, поэтому я поднялся и пошел к нему. Медленно, тут нельзя было спешить. Потому что впереди была опасность. Настоящая. Смертельная.
Других ведь и не бывает.
Я смотрел. Смотрел вперед — и сразу по сторонам, как учил Хромой. Чтобы видеть все, каждый листок, каждую паутинку.
Я дышал носом. Как можно глубже. Чтобы слышать.
И ртом дышал, чтобы воздух проходил через язык — это тоже хороший способ.
Слушал. Мог бы и не слушать: дикие — они бесшумные, бесшумнее волков даже. Ничего не слышно, ничего не видно, только деревья, и все. Птичка чирикнула бы, что ли, птички не любят диких, дикий проходит, а птичка обязательно квакнет, не удержится, птичка друг…
Кровь. Я услышал. Это была кровь, кровь ни с чем не спутать. Сладкий, сладкий запах. Я сместился вправо, прижался плечом к дереву. Лиственница. Из нее раньше строили корабли или бани, что-то строили. Ждал, считал удары сердца.
Сердце работало не так. Через запин. У меня с детства сердце запинатое, это нестрашно, я читал в книжке про сердечные болезни, экстрасистола называется, в пятьдесят лет меня начнет мучить легкая одышка…
Лучше бы оно все-таки не запиналось, я так со счета сбиваюсь, а до пятидесяти ведь еще дожить.
Дикие. Скорее всего, это все-таки дикие. Устроили на меня засаду. Я их немного поубивал в начале лета, с тех пор они на меня обижаются. Мне кажется, они месть задумали. Тогда понятно, почему в этом лесу никого, всех разогнали, ни одно животное, даже енот вонючий, не станет жить рядом с дикими…
Я их не боюсь. Дикие, я вас не боюсь. Я человек, я не боюсь. Страха нет.
Страха нет. Все страшное уже случилось, впереди не может быть ничего страшного. Страха нет. Сердце, сердце мое успокоится.
Я достал еще одну стрелу, зажал ее зубами, поднялся, вышагнул из-за дерева. Никого. Дикие поодиночке не нападают, сразу стаей. Если стаей, то убежать тяжело.
Диких не было. Прячутся, отлично прячутся, они сами цвета такой лесной грязи, косматые еще, а в космах такие веточки застревают, листья прелые, шишки, мох прорастает, можешь стоять вблизи, а ничего не замечать. Ну, только по вони его можно определить, воняют они ужасно…
— Волк! — позвал я.
Можжевельники шевельнулись. Я прицелился.
Страха… нет, книга «Домашние настойки», там такой способ можжевеловой: возьмите чистую бутылку, на треть насыпьте ее можжевеловыми ягодами, доверху залейте подготовленной водкой…
Вот что такое водка, кто бы знал, где ее взять…
Волк. Показался Волк. Как только я увидел его, так сразу понял, что все кончено. Он катился. Полз. У Волка не было передней правой лапы, а другая лапа была сломана и вывернута. Волк не выживет. Если бы они были только сломаны… Я бы смог его выходить. Волк уже ломал лапу, мы тогда выжили, с трудом, но мы выжили. Сейчас нет, все, кончено…
Волк подполз ко мне. Проскулил.
— Все в порядке, — сказал я. — Все хорошо. Жди здесь.
Волк пискнул. Здоровый зверь, а пищит. Понимает, наверное, что все…
— Я скоро вернусь.
По следу шагать легко, на сером мхе кровь хорошо видна. И запах. Запах становился сильнее. Тоже кровь. Я начал считать шаги.
— Страха нет. Страха нет. Страха нет.
Древнее заклинание, каждое «страха нет» равно одному мгновению, а мгновение — это полторы полновесных секунды…
Тридцать шагов. Лес вокруг. Лес, только лес. Дикие могут прыгнуть, они как звери ведь…
Я остановился. Дальше нет смысла, я ничего не вижу, только лес, можжевельник, можжевельник.
Я почувствовал: букашки побежали по спине. Такие вообще букашки, по спине, по рукам, по шее, бегом, бегом, бегом…
Кто-то есть тут. В лесу передо мной кто-то был. Был, это точно, букашки перебрались внутрь организма. Все дикие. У меня на диких всегда такие букашки.
Сейчас.
Никто не показывался. Только лес кругом… И дикие. Они оторвали лапу Волку. Только они, дикие, так могут. Они ненавидят волков, убивают их при любой возможности. Да и волки тоже жрут диких, как кабаргу. За обе щеки, как сказал бы Хромой. В сыром виде, безо всякой тепловой обработки, какие у волков щеки — непонятно… Если сейчас выпрыгнут двое — я успею выстрелить только раз. Дикие — быстрые, надо приготовить огнестрел…
Огнестрел не пойдет, я же разрядил его, дурак, берег пружину, дурак…
Сейчас они выскочат.
Деревья. Тишина, ветер поверху. Видел каждую иголочку, каждую синюю ягоду, все увидел, все как-то натянулось…
Справа движение, я повернулся, куст с ягодами шевельнулся, я выстрелил. Стрела растворилась в зелени.
Ничего. Ветер.
Ничего.
Не попал. А может, наоборот, может, наоборот — я его прикончил, удачно так, в печень угодил. Или в горло. Не в голову, головы у диких крепкие, если попадешь в голову, только отскочит… А если в горло, то сразу…
Я стал отступать. Левой рукой достал нож. Если дикий сейчас выскочит, никакой нож, конечно, не поможет… Саблю я потерял.
Надо найти новую саблю. И нового волка, теперь мне понадобится новый волк…
Медленно, шаг за шагом, стараясь слушать. Стараясь нюхать. Кровь. И иголки…
Запах. Вернее, вонь. Так и есть, дикие, теперь уж точно. Дикие воняют страшно, хуже всякого зверья. Вонючие твари. Наверное, одиночка тут. Дикий на прогулке. И я его уложил. Удачно так, с первого раза. В горло. Если бы я в пузо ему влепил, ну, или еще неудачно как, то он бы вопил, как крыса… Мертвый дикий воняет в два раза хуже дикого живого, это мне еще Хромой говорил…
Хорошо бы посмотреть все-таки. Скальп ему ободрать. Хромой всегда, когда убивал дикого, снимал скальп. А потом вешал в лесу, возле нашего дома. Он считал, что скальпы отпугивают других диких. По мне, так это было совсем не так, мне самому казалось, что эти скальпы их только злят… Но с Хромым спорить было бесполезно, твердый был человек, ни сантиметра не уступал.
