Алексей Бобл - Воины Зоны
Я попятился к котельной, глядя в сторону ворот войсковой части, посреди которой мы находились. Одна створка валялась метрах в трех от будки КПП, другая накренилась, упершись углом в бетонку.
Военная база - еще советских времен, судя по всему, здесь дислоцировалась мотострелковая бригада. Одними из первых бойцов этой части бросили устранять аварию на ЧАЭС… и что с ними стало потом? Наверное, никакого «потом» не было у тех солдат, все полегли от радиации. А базу вновь расконсервировали, когда образовалась Зона, и квартировали на ней военных, которые несли охрану Периметра. Того, самого первого Периметра, давно поглощенного Зоной. Его остатки, остовы военных построек да развалины КПП, до сих пор стоят на старых асфальтовых дорогах и служат ориентирами для местных бродяг.
Я огляделся. Вон, левее боксов для бронетехники, здание штаба в три этажа, за ним плац и казармы личного состава. А в штабе у нас что? Правильно, в штабе есть грамотное бомбоубежище, скорее всего еще и переоборудованное под реалии первой Зоны. Средства связи там могли сохраниться. И, конечно, хитрый замок… Но замок для нас с Лабусом не проблема, мы люди обученные, военные, вернее сказать, на временной службе у Объединенного Командования, а сокращенно - ОКа. Нас называют военными сталкерами, но мне такое выражение не нравится. Сталкеры - это те, кто бродят по Зоне, ищут артефакты, всякие диковинки. Их только нажива интересует. Stalker stalkeris lupus est, как говорил наш особист, большого ума мужчина, помнивший с института несколько латинских сентенций и любивший при случае щегольнуть ими. Сталкер сталкеру волк, стало быть. На глаза нам обычные сталкеры стараются не попадаться, знают: у военсталов приказ стрелять без предупреждения.
- Двинем к штабу, - сказал я Косте, и он кивнул.
Началось все рано утром, небо только-только посерело - самый сон. Нас подняли по тревоге, которая оказалась ложной. Кто-то из спецов умудрился набить морду французскому инспектору, зарулившему с «дружественной проверкой» складов ракетно-артеллирийского вооружения в расположение батальона. Наши вооруженцы укомплектовали отряды натовскими стрелковыми системами (не иначе взятку получили, сволочи), а народ стал роптать по этому поводу, не каждому такое понравится. Вот и зачастили проверяющие. Француз, конечно, сразу нажаловался в штаб ОКа. Мол, попытка международного терроризма и посягательство на либерально-демократический образ жизни. И вот - батальон торчит в полной выкладке на плацу, вдоль строя выставлены пулеметы, знамя на флагштоке, командир прохаживается с обиженным французским гражданином, морщит лоб и показывает свои внушительные кулачищи тому, кто посмеет ухмыльнуться. А глядеть без улыбки на инспектора трудно, два свежих синяка вокруг глаз делают его похожим на задумчивого филина.
Минут пять командир и инспектор ходили вдоль строя, и вдруг лягушатник ткнул своим холеным пальчиком в Лабуса, мол, этот его бил ночью. А я точно знаю, что Костя дрых на своей койке и не ведал, что в лагере творится. Нет, не подумайте, что это я сам иностранцу рожу набил - просто я в это время занимался очередным циркуляром из ОКа, сидел за столом, где расстелил большую карту района. Стол возле дверей стоит, и если бы напарник куда-то отлучался, другого пути у него не было, кроме как мимо меня пройти. Ну ладно, собрался я выручать нашего санинструктора, даже рот успел открыть, как вдруг - бац! - тревога. Уже боевая. Комбат натовского инспектора за ворота, а мы на погрузку к своему Ми-17 - и в воздух. Костя весь полет ругался, мол, он этому парижанину казнь через мапупу устроит за клевету, когда вернется, а мы кивали и соглашались, что будем стоять рядом и аплодировать. Мапупа - это у Лабуса любимое словечко такое, которое он произносит, когда его обуревают особо сильные чувства.
Лабус появился в группе, когда нашего санинструктора хорошо помяло - вынесли мы его из Зоны, и умер Паша, царство ему небесное. Терпел, все говорил, что сдохнуть готов, но только не в Зоне. До болота к Доктору было не дотянуть, да и неизвестно еще, на месте ли он и согласится ли военстала лечить. И вообще, мутное место эти болота, попасть туда сложно, выйти - еще сложнее. Мы потащили Пашу в сектор ответственности ооновских миротворцев, но не успели.
Я к смертям привык. Это не значит, что совсем равнодушно их воспринимаю, нет, но как-то… сдержанно, что ли? И не потому что сам себя намеренно сдерживаю, просто гибель товарищей теперь вызывает какую-то глухую горечь - тихую, угрюмую. Зона обтесала меня, срезала острые углы и выступы.
Костю приняли в группе хорошо - он оказался свой в доску. В объединенном учебном центре Лабус подписал контракт на три года. У него с личным фермерским хозяйством какая-то заморочка вышла, думал он, выбирал, между иностранным легионом и нами, и предпочел Зону, точнее, Объединенный Командный центр, к которому наш батальон прикомандирован. Вот так и попал после обучения в нашу группу для дальнейшего прохождения службы в должности санинструктора.
Во все он вник быстро, хватило двух месяцев, трех выходов «в поле». В нашей группе младше тридцати двух никого нет, мобисты комплектовали подразделения по признаку предыдущего места службы. То есть служил в ГРУ - попадешь к спецам, служил в ВДВ - к десантникам, никто не обижался. Хотя на этой почве в пункте временной дислокации батальона иногда возникали шовинистские споры, переходящие в проверку навыков рукопашного боя. «Но надо же им пар как-то выпускать», - всякий раз отвечал комбат в штабе ОКа, когда после очередного выяснения отношений больше всех страдал контингент российских миротворцев, попавший под горячую руку военсталов. Еще в состав подразделения входили три группы, состоящие из бывших бойцов бригад ГРУ, а так же взводы радиоэлектронной разведки и борьбы.
Мы с Лабусом сдружились, хотя и не похожи. Так часто случается, разные по характерам люди находят друг у друга что-то общее, только одним им видимое и понятное.
После взлёта почти все задремали, не спали только командир, я и Костя. Он постоянно поправлял грузовой контейнер возле ног и приглаживал ладонью ежик волос с заметной проседью - в общем, нервничал. Придвинувшись ближе, я сказал ему в ухо:
- Не суетись.
Лабус хмыкнул.
- Тебе легко говорить. А у меня только три учебных прыжка в центре подготовки. В составе группы вообще ни одного.
- Ну вот и прыгнешь в первый раз. Это все ерунда, меня сама задача смущает.
- А что такого? - удивился он. - Район довели, цель ясна…
- Вот именно. Район есть, цель - упавший вертолет… Только слишком глубоко прёмся. - Я поправил ремень подвесной системы, сел удобней. - И десантируемся парашютным способом… Таких акций не проводилось еще вообще ни разу. И кого забирать не уточнили.
- Чего? - он придвинулся ближе, не расслышав последние слова за шумом двигателя.
- Говорю: кого точно мы там забрать должны - не знаем. Жив ли он, или может кто из экипажа не разбился - тоже. Ну и в Зоне так глубоко ещё не работали, понимаешь? Это тебе не на Янтарь по тревоге летать или пешочком с научниками по проверенным маршрутам ходить к Периметру.
- На том вертолете маяк должен стоять.
- Стоит, так что с того? Это ж Зоне, а не полигон в учебке. Тут бывает, что электроника работает отлично, а бывает - вырубается на фиг.
До места летели минут сорок, потом из кабины показался штурман и кивнул командиру - пора. Командиру нашему, бывшему капитану ВДВ, около тридцати пяти, крепкий среднего роста мужик с обычным лицом и неожиданно яркими синими глазами. Шуток он не понимает, улыбается крайне редко, зато обладает повышенным чувством ответственности за подчиненных. А еще - скрупулезный очень, расчетливый и методичный.
Он тоже кивнул, все поднялись со своих мест, проверили снаряжение, поправили подвесные системы. Прыжки мы совершали только на «Пи-Ди», они надежные и груз достаточно большой с собой можно взять. Были на базе еще и «Парафойлы», но те давно пылились у зампотыла батальона в складской палатке.
У каждого в группе был грузовой контейнер с рюкзаком внутри, штатный набор: оружие, боеприпасы, вода, медикаменты, запас провизии на трое суток, средства связи.
Когда командир вновь кивнул, я подошел к двери, отодвинув створку - рокот винтов сразу стал громче - и занял место выпускающего. В салон ворвался ветер.
Внизу был красно-желтый осенний лес. У другой двери сидел пулеметчик с «ПК», в хвосте был еще один, в случае чего нас прикроют с воздуха. Когда под машиной началось свободное от деревьев пространство, штурман повесил на трос карабин c фалом, прицепленным к громоздкому контейнеру, затянутому в брезент. Присел, нажал круглую кнопку. В окошке под прозрачным пластиком замигал красным диод - сканер-маяк включился. Такие устройства нужны, чтобы парашютисты не попали в аномалию во время приземления. Штурман вытолкнул установку за борт, и фал вытянул следом купол грузового парашюта. Вертолет заложил круг.
