Федор Вихрев - Пулеметчики. По рыцарской коннице – огонь!
В отличие от обычной полковой разведывательной команды, насчитывавшей по штату восемьдесят шесть конных разведчиков, в отряде штабс-ротмистра была почти сотня человек, в том числе «охотники» – добровольцы из казачьих сотен и саперы из крепостной саперной роты. Командир полка поглядывал на этот «партизанский отряд» с некоторым неодобрением, но, во-первых, командовал «партизанами» прикомандированный офицер, который подчинялся полковнику только по службе, а во-вторых, несколько блестяще проведенных боев сделали «охотников» и их командира весьма популярными персонами как в крепости, так и в газетах. Поэтому командир полка предпочел отстраниться от непосредственного командования, тем более что ему хватало забот. Так что штабс-капитана Орлова он своими распоряжениями не донимал, и конно-охотничья команда вела, по сути, «свою войну», терроризируя противостоящие части германского ландвера неожиданными набегами.
Едва стемнело, в окопах передового охранения полка стало людно. Несколько казаков сосредоточенно готовились «навестить» германские окопы и снять охранение.
– Мужик, подь на-час (на минутку), – подозвал к себе проводника хорунжий Григорий Мелехов. Отведя крестьянина в сторонку, он несколько минут что-то увлеченно с ним обсуждал. Потом собрал в кружок пластунов и что-то рассказал им, показывая куда-то в сторону позиций германцев рукой. После чего первые казаки начали выбираться из окопов. А хорунжий подбежал к Орлову и, отдав честь, доложил:
– Усе готово, вашбродь. Первые пошли, а мы следом. Мужик сказал, что справа от нас овражек есть, так мы, вашбродь, им к пулеметной точке подберемся.
– Хорошо, хорунжий, действуйте. Жду сигнала. С богом!
– Есть, вашбродь! – Небрежно отдав честь, Григорий бегом вернулся к своим и одним из последних исчез в темноте…
Пока часть казаков бесшумными тенями пробиралась по овражку, указанному проводником, выбравшиеся первыми по-пластунски добрались до окопчиков с охранением. Тем временем штабс-ротмистр по ходу сообщения вернулся к стоящему в полной готовности отряду.
Взяв из рук денщика поводья своего Орлика, Алексей осмотрелся. Вокруг в практически полной тишине, изредка прерываемой легким, еле слышным звоном упряжи или глухим перестуком обернутых тряпками копыт о землю, двигались всадники. Все терпеливо ждали сигнала.
И он поступил. Подбежавший унтер Овчинников даже не успел открыть рот, когда Орлов уже скомандовал.
– На конь! Вперед, марш!
Задумка, как признавал в глубине души Алексей, несла большую долю риска, и при других обстоятельствах начальство, что полковое, что крепостное, вряд ли разрешило бы так азардовать[3]. Одно только преодоление линии германских окопов в конном строю чего стоило. Но Орлов считал, что риск вполне оправдан, все же ландвер, пусть и обстрелянный, – это не кадровые части. А добраться до позиций осадной артиллерии пешком за короткую летнюю ночь они просто не успевали.
И риск вполне оправдался. На участке просачивания казаки-пластуны вырезали часовых и захватили пулеметное гнездо. Поэтому отряд проскочил передовую линию без задержек и помех. Если кто-то из германцев и видел скачущих прямо через окопы почти незаметных в неверном свете луны всадников, то, похоже, принял их за привидения. Тревога так и не поднялась.
Не останавливаясь, на ходу, казаки подобрали на свободных коней группу Мелехова. И конно-охотничья команда, практически бесшумно топоча по земле обернутыми тряпками копытами коней, устремилась в тыл немецкой армии…
До позиций осадных мортир добрались без происшествий.
А вот тут получилось совсем не по плану. Если в указанном проводником месте расположения артиллерийского склада было тихо и группа Мелехова спокойно принялась за свое привычное дело – вырезать караул, то у орудия кипела работа. Грохотал локомобиль, горело несколько электрических фонарей, гремел инструмент. Солдатики, облепив гигантскую мортиру, ремонтировали невидимые в темноте повреждения.
– Разъядись оно тризлозыбучим просвистом триездолядской свистопроушины, – не сдержавшись, выругался Орлов. – Что будем делать? – передавая бинокль прапорщику Сергееву, спросил он скорее самого себя, чем субалтерн-офицера.
– Атакуем, Алексей Евграфович! – азартно заметил Сергеев.
– Атакуем… атакуем, – задумчиво повторил штабс-капитан. – Ничего другого, похоже, не остается. Мореманы нисколько не соврали, как видите. Орудие они повредили, но, очевидно, недостаточно, раз его так споро ремонтируют.
– А завтра опять палить начнут, – добавил Сергеев.
– Вот именно, – заметил Орлов. – Значит, так. – Он несколькими словами объяснил план прапорщику и двум старшим унтер-офицерам. После чего некоторое время спешившиеся взводы добирались до назначенных мест.
А потом для немецких артиллеристов наступил ад. Меткий огонь из темноты, взрывы самодельных бомбочек быстро проредили их ряды. Уцелевшие еще в панике разбегались в разные стороны, когда к делу приступили саперы. И через некоторое время уцелевшие немцы поняли, что до этого было всего лишь чистилище, а ад… ад следовал за ним. Два грандиозных взрыва снесли с лица земли склад со снарядами для «Больших Берт» и несколько орудий, а ударная волна от этих взрывов донеслась даже до русских окопов.
После этого случая, а затем повреждения еще нескольких тяжелых орудий огнем российской крепостной артиллерии, среди которой была стодвадцатимиллиметровая гаубица во вращающейся бронебашне и две стопятидесятидвухмиллиметровые морские пушки, германское командование отвело «Большие Берты» и двенадцатидюймовые мортиры «Шкода» за пределы досягаемости защитников крепости. А потом начались еще более жестокие и кровавые бои, и о пропавшей команде почти забыли…
«6 августа 1915-го стало для защитников Осовца черным днем: для уничтожения гарнизона немцы применили отравляющие газы[4].
– Все живое на открытом воздухе на плацдарме крепости было отравлено насмерть, – вспоминал участник обороны. – Вся зелень в крепости и в ближайшем районе по пути движения газов была уничтожена, листья на деревьях пожелтели, свернулись и опали, трава почернела и легла на землю, лепестки цветов облетели.
– Полуотравленные брели назад, – это уже другой автор, – и, томимые жаждой, нагибались к источникам воды, но тут на низких местах газы задерживались, и вторичное отравление вело к смерти.
Германская артиллерия вновь открыла массированный огонь, вслед за огневым валом и газовым облаком на штурм русских позиций двинулись не менее семи тысяч пехотинцев. Но когда германские цепи приблизились к окопам, из густо-зеленого хлорного тумана на них обрушилась… контратакующая русская пехота. Зрелище было ужасающим: бойцы шли в штыковую с лицами, обмотанными тряпками, сотрясаясь от жуткого кашля, буквально выплевывая куски легких на окровавленные гимнастерки. Это были остатки 13-й роты 226-го пехотного Землянского полка, чуть больше 60 человек. Но они ввергли противника в такой ужас, что германские пехотинцы, не приняв боя, ринулись назад, затаптывая друг друга и повисая на собственных проволочных заграждениях. И по ним с окутанных хлорными клубами русских батарей стала бить, казалось, уже погибшая артиллерия. Несколько десятков полуживых русских бойцов обратили в бегство три германских пехотных полка! Ничего подобного мировое военное искусство не знало. Это сражение вошло в историю как «атака мертвецов».
Глава III. Прощай, Норфолк! За честь Короны мы умрем
Солдат воспитан для войны, не станет нас – и мир не обеднел!
АлькорНорфолкский пехотный полк[5], выделенный в числе других частей для участия в Дарданелльской операции, седьмого августа высадил в бухте Сувла на полуострове Галлиполи 1/4-й и 1/5-й батальоны. Затем эти части приняли участие в наступлении на деревню Кучук-Анафарта. Двенадцатого августа 1915 года командующий десантом генерал-лейтенант Йен Гамильтон отдал приказ о дальнейшем наступлении в долине Анафарта с целью установления единой линии фронта высадившихся войск. В наступлении принимали участие части австралийско-новозеландского и девятого армейского корпусов, включая подчиненную девятому корпусу пятьдесят четвертую пехотную территориальную дивизию. В состав этой дивизии входила и сто шестьдесят третья бригада, среди батальонов которой был и первый дробь пятый батальон Норфолкского полка…
Наступил день, ясный, безоблачный, в общем, прекрасный средиземноморский день, какого и следовало ожидать в это время. Однако было одно исключение: в воздухе висели шесть или восемь туч в форме круглых буханок хлеба. Все эти одинаковые по форме облака находились прямо над высотой шестьдесят. Наблюдатели англичан заметили, что, несмотря на легкий ветер, дувший с юга со скоростью пять-шесть миль в час, ни расположение туч, ни их форма не изменялись[6].
