Сергей Тармашев - Ареал. Цена алчности
— Владислав Павлович, я наблюдаю уже две особи с явными признаками реакции на возмущения пси-поля, — произнесла она.
— Мы уже закончили, Мария Сергеевна, — доложил ассистент, — осталось лишь завести внутрь оборудование.
— Внимание всему персоналу! — повысила голос Лаванда. — На сегодня все эксперименты с живыми образцами приказываю прекратить, сбор биологического материала будет продолжен завтра. Владислав Павлович, я прошу вас внести соответствующие записи в вахтенный журнал, мне нужно ещё закончить некоторые дела.
— Да, разумеется, — ответил тот.
Иван опустил бинокль. Пожалуй, лабораторию стоит запереть, пока всё ещё тихо и спокойно. Он поглядел вниз, на учёных, затаскивающих сборочные аппараты-пылесосы внутрь здания. Перевалить довольно массивные устройства через бронированный порог для не отличающихся особыми габаритами научных сотрудников было задачей не самой лёгкой, и потому у входа возникла небольшая пробка. Сотрудники впряглись в аппарат вдвоём, чтобы втащить его внутрь. Ситуацию выправил Медведь. Могучий майор подошёл к возящимся людям и, посоветовав им не загораживать проход, не торопясь повесил пулемёт на грудь. После этого он играючи схватил в каждую руку по аппарату и за пару секунд перенёс их через порог, иронично вопрошая учёных, почему же они при всех своих высокоразвитых мозгах не догадались внести в конструкцию лаборатории более удобную форму порога. В ответ один из научных сотрудников лишь развёл руками, мол, это обычное для нашей страны дело: проектируют одни, мучаются другие. Изначально планировалось, что оборудование на колёсах будет перемещаться через грузовые ворота, но открывать такую огромную дыру в лабораторию ради нескольких «пылесосов» слишком долго и неразумно. Дольше потом придётся восстанавливать чистоту, а кое-где и стерильность…
Учёные скрылись внутри здания, и Медведь, внимательно осмотревшись вокруг, сделал Берёзову короткий жест.
— Чисто! — прошипел в эфире голос здоровяка. — Время четырнадцать ноль пять, запираю вход.
— Принял тебя, — ответил Иван.
Медведь зашел в лабораторию, и через секунду раздался звук закрывающейся бронедвери, сменившийся шипением воздуха в системе герметизации.
— Я закончил. — К Берёзову подошел работавший на крыше учёный. — На сегодня все необходимые мероприятия проведены, я вернусь завтра в это же время.
Иван кивнул, и они направились к входу в сторожевую будку. Лаванда все ещё разглядывала животных в перископ, и ассистент, обменявшись с ней несколькими фразами, спустился в лабораторию по трапу внутреннего люка.
— Вы закончили на крыше? — спросил Лаванду Берёзов. — Я могу запирать дверь?
— Да, запирайте. — Молодая женщина отстранилась от окуляров и посмотрела на встроенный в УИП хронограф. — Ваша смена заканчивается через час. Можно мне остаться здесь? Я хотела бы поговорить с вами о том случае с Дикобразом. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на несколько вопросов?
— Ответить не сложно, — пожал плечами Иван, — только боюсь, что мало чем смогу вам помочь. Я боец специального подразделения, а не учёный.
— Да, я знаю. — Лаванда склонила голову. — Но сначала я должна перед вами извиниться за свои слова и за поведение в целом. Я была не права и в своей иронии зашла слишком далеко за рамки разумной корректности. — Она виновато посмотрела на него: — Знаете, я тогда буквально вышла из себя, когда вы столь резко посоветовали мне прикусить язык. Бросила всё и помчалась искать на вас управу. Заявилась прямиком к руководителю ГНИЦ академику Морозову. Я работаю с ним с самого университета, Станислав Викторович был моим научным руководителем ещё во времена написания моей первой кандидатской диссертации. Он едва услышал мои возмущения, так сразу же повёл меня к генералу Рябову, начальнику службы безопасности. Я думала, что сейчас мы разнесём вас в пух и прах!
Лаванда сделала паузу и печально вздохнула. Было видно, что ей сейчас очень неловко. Она подняла глаза на терпеливо молчащего Берёзова и продолжила:
— Но вместо этого Рябов разнёс в пух и прах нас обоих. Он вывалил на стол четыре набитые папки с жалобами, не меньше пяти килограммов бумаги. И всё это были рапорты сотрудников СБ, возмущённых моим оскорбительным отношением к ним. Рябов заявил, что из уважения к Станиславу Викторовичу и моему личному вкладу в исследования ГНИЦ закрывал на это глаза, но сейчас моё высокомерие перешло все разумные границы. Он спросил, представляю ли я вообще, кем недовольна на это раз, достал ваше личное дело и зачитал несколько выдержек. Группа «Альфа», одиннадцать опаснейших операций, более тридцати спасённых жизней, правительственные награды, ранение, тяжёлая контузия, из-за которой вы попали в РАО. Вы едва не погибли, спасая тех женщин и детей, почти двое суток в коме… Я даже помню этот сюжет в новостях о террористах, перепуганные женщины с плачущими детьми на руках на фоне развороченного дымящегося дома… — Лаванда вновь печально вздохнула и закончила: — А я вела себя словно капризный подросток! Мне, право, очень стыдно. Я искренне прошу вас простить меня!
— Дело не в этом, — покачал головой Берёзов, — вы вольны относиться к людям так, как вам вздумается, но зачем, же оскорблять и унижать их только потому, что они делают свою работу и их работа вам не, но вкусу? Да, я понимаю, в нашей службе народ по большей части простой и часто грубый, но ведь они от этого меньше людьми не становятся. Если охранник не пускает вас в запретную зону или не подпускает к вам опасного зверя, пусть даже и при помощи оружия, он делает это не из вредности. Его прямая обязанность — обеспечить неприкосновенность запрещённого к посещению места и сохранить вам жизнь и здоровье! Разве обязательно в ответ на это вываливать на людей ведро помоев? Даже если они не служили в «Альфе» и не взрывались на фугасах террористов? Если вам не нравятся обязанности сотрудника, предъявите претензии руководству! У нас в инструкции прямо сказано: «любыми способами не допускать причинения вреда жизни и здоровью находящегося под охраной персонала РАО „Ареал“»! Боритесь с системой, если считаете нужным, зачем втаптывать в грязь простых людей? А если бы у меня не было такого послужного списка, вы что, добивались бы моего увольнения? Так, что ли?
Он укоризненно покачал головой, глядя на молодую женщину, и неодобрительно поморщился.
— Мне действительно очень жаль, — грустно ответила она, — я понимаю, моё поведение выставляет меня не в лучшем свете. Что тут добавить? Я сделала выводы и впредь постараюсь не допускать подобного. Но поймите и вы меня, Туман, я занимаюсь изучением мутагенных факторов «Ареала», и мне более чем необходимы живые образцы претерпевшей мутации фауны! А я из года в год получаю изорванные пулями трупы! В лучшем случае, израненных особей! Нелегко глядеть в глаза животным, умирающим на твоих руках! То, что они мутировали, не лишило их души! Они тоже страдают! И всё понимают! Более того, как раз они-то чувствуют намного больше, чем мы или другие земные живые формы! Вы же сами знаете! Иначе не смогли бы вывести Дикобраза из лаборатории!