Роберт Говард - Конан из Киммерии
Мощным взмахом весел он выгнал лодку на низкий берег и привязал к толстому корню, торчащему из земли. Потом окунулся в воду и смыл краску, возвращая своей коже естественный цвет. Достав из каюты аквилонскую кольчугу, раздобытую для него Хадратом, он натянул одежду и доспехи, Альбиона же облачилась в костюм для верховой езды по горам. Застегнув последнюю пряжку, Конан вновь оглянулся на берег… и вздрогнул, а рука метнулась к мечу. Ибо на берегу, под деревьями, стоял человек в черном. Он держал под уздцы изящную белую лошадку и гнедого боевого коня.
— Кто ты? — спросил король.
Человек низко поклонился ему:
— Я асурит. Я получил приказание и исполнил его.
— Как это «получил»? — поинтересовался Конан, но тот лишь поклонился еще раз:
— Я пришел, чтобы проводить вас через горы до первой крепости пуантенцев.
— Проводник мне не нужен, — сказал Конан, — я хорошо знаю эти места. Спасибо тебе за коней, друг, но мы с графиней привлечем меньше внимания, если поедем одни.
Человек вручил Конану поводья и забрался в лодку. Оттолкнувшись от берега, он направил ее вниз по течению, туда, где гремели вдали невидимые перекаты. Конан в недоумении покрутил головой. Потом посадил графиню в седло, сам сел на гнедого, и оба поскакали к горам, чьи зубчатые вершины казались башнями, подпиравшими небо.
Холмистая местность у подножия хребтов была теперь своего рода пограничьем и переживала темные и смутные времена. Каждый барон был сам за себя, повсюду беспрепятственно бродили ватаги разбойников. Пуантен еще официально не объявил о своем отделении от Аквилонии, но фактически превратился в самостоятельное королевство, управляемое наследным графом Троцеро. Предгорья номинально подчинялись Валерию, но он и не пытался штурмовать заоблачные перевалы с их твердынями, над которыми вызывающе развевалось малиновое знамя с леопардом.
Стоял тихий вечер. Король и его прекрасная спутница поднимались все выше по склону. И чем выше они взбирались, тем шире расстилались перед ними всхолмленные равнины предгорий, покрытые лиловыми тенями отгоревшего дня, украшенные мягким блеском рек и озер, золотом плодородных полей и белизной далеких сторожевых башен. А впереди, высоко-высоко, виднелась первая из пуантенских твердынь: суровая крепость, нависшая над узким ущельем, и малиновое знамя вилось над ней в чистой синеве неба.
Крепость была еще не близко, когда из-за деревьев появился отряд рыцарей в начищенных латах. Рыцари были настоящими южанами: высокими, темноглазыми, с вороными кудрями.
— Остановись, почтенный, — сказал Конану предводитель, — Зачем и по какому делу едешь ты в Пуантен?
— С каких это пор людей в аквилонских доспехах здесь останавливают и допрашивают, точно чужестранцев? — пристально глядя на него, спросил Конан, — Или Пуантен восстал?
— Самые разные люди едут нынче из Аквилонии, — хмуро ответил рыцарь. — Что же до восстания, если назвать этим словом неподчинение узурпатору, то да, тогда Пуантен восстал. Мы согласны служить памяти мертвого мужа, но не живому псу!
Тут-то Конан сорвал с себя шлем и, откинув густую черную гриву, прямо поглядел в глаза говорившему. Пуантенец отшатнулся и стал бледен как смерть.
— Силы небесные! — задохнулся он. — Это король! Он жив! Жив!
Его спутники недоуменно вгляделись… и разразились ревом изумления и восторга. Плотно окружив Конана, они выкрикивали боевой клич и в избытке чувств размахивали мечами. Шумное ликование пуантенских воителей могло насмерть перепугать несмелого человека.
— Троцеро заплачет от радости, увидев тебя, государь! — крикнул один из них.
— И Просперо! — добавил другой. — На нашего полководца с тех самых пор как будто и солнце не светит. Только знай клянет себя день и ночь за то, что не подоспел вовремя к Валкию и не погиб рядом со своим королем!
— Теперь мы вернем королевство! — заорал третий, вращая над головой громадным мечом. — Да здравствует Конан — король Пуантена!
Восторженные крики и лязг блистающей стали спугнули птиц, и они пестрой тучей снялись с ветвей ближних деревьев. В жилах рыцарей кипела горячая южная кровь, они жаждали лишь одного: скорее бы счастливо обретенный король вновь повел их к победам и славе.
— Приказывай же, государь! — кричали они. — Позволь, кто-нибудь из нас поскачет вперед и доставит в Пуантен весть о твоем возвращении! Пусть над башнями развеваются флаги, пусть розы ложатся под копыта твоего коня! Пусть красота и доблесть юга окажут тебе почести, подобающие твоему…
Но Конан непреклонно покачал головой.
— Кто подвергает сомнению вашу верность? — сказал он. — Дело только в том, что ветер, разносчик вестей, невозбранно летит через горы — и не только в дружественные страны. А им пока совсем ни к чему знать о том, что я жив. Проводите меня к Троцеро, но смотрите никому не открывайте, кто я такой.
Рыцари мечтали о триумфальном шествии, а получилось что-то вроде тайного побега. Ехали спешно, скрытно и молча, разве только шептали словечко-другое старшинам крепостей на очередном перевале. Конан ехал меж спутников, не поднимая забрала.
Горы были почти безлюдны: жили здесь только воины в сторожевых замках да беглые разбойники, объявленные вне закона. Пуантенцы не видели нужды в том, чтобы в трудах и муках добывать скудное пропитание, возделывая суровые скалы. К их услугам были прекрасные и щедрые земли, простиравшиеся южнее гор до самой реки Алиманы, за которой лежала Зингара.
За горами, в Аквилонии, зимняя стужа оголила ветви деревьев, а здесь зеленели травами роскошные луга, в которых паслись табуны коней и стада скота — гордость и слава Пуантена. Пальмовые и апельсиновые рощи радовались ласковому солнцу, великолепные пурпурные, золотые, малиновые башни богатых городов так и сияли. Это была страна изобилия и тепла, прекрасных женщин и неустрашимых воителей. Не только суровые земли способны рождать храбрецов. Жадные соседи издревле зарились на Пуантен, и сыны его были закалены беспрестанными войнами. С севера страну прикрывали хребты гор, но на юге лишь Алимана отделяла пуантенские равнины от равнин Зингары, и воды ее сотни раз окрашивались кровью. К востоку лежал Аргос, а за ним — Офир, и оба отличались высокомерием и алчностью. Мечи пуантенских рыцарей ограждали страну, и праздные минуты редко им выпадали.
И вот Конан прибыл в замок графа Троцеро…
Конан сидел на шелковом диване в богато убранном чертоге. Теплый ветер шевелил прозрачные шторы на окнах. Троцеро ходил по комнате туда и сюда, точно пантера по клетке. Это был гибкий, нервный мужчина с талией девушки и плечами бойца. Прожитые годы почти не оставили на нем отпечатка.
— Разреши нам провозгласить тебя королем Пуантена! — уговаривал он Конана. — Пусть эти ничтожные северяне влачат ярмо, в которое сами сунули шеи. Юг — по-прежнему твой! Живи здесь и правь нами среди цветов и пальмовых рощ…
Конан покачал головой:
— Пуантен благороден, как ни одна другая страна. Но и ему, при всем мужестве его сынов, не выстоять в одиночку.
— Мы поколениями оборонялись в одиночку, — возразил Троцеро с ревнивой гордостью, присущей его народу. — Мы не всегда были частью Аквилонии!
— Я знаю, — сказал Конан, — Но в те времена все королевства были раздроблены на мелкие владения, без конца воевавшие друг с другом. Теперь все по-другому. Дни герцогств и вольных городов миновали, грядет эпоха империй. Правителям снятся завоевания, и защититься можно только в единстве.
— Так давай присоединим Зингару к Пуантену, — предложил Троцеро. — Там теперь не менее полудюжины принцев, и все рвут глотки друг другу. Мы легко завоюем ее, одну провинцию за другой, и присоединим к твоим владениям. Потом с помощью зингарцев покорим Аргос и Офир. Уж если кто создаст империю, так это мы!
И вновь Конан отрицательно покачал головой:
— Об империях пускай мечтают другие, я же хочу лишь сохранить принадлежащее мне. Я не стремлюсь к тому, чтобы править империей, сколоченной огнем и мечом… Одно дело — когда народ вручает тебе трон и сам соглашается, чтобы ты им правил. И совсем другое — захватить чужую страну и властвовать с помощью страха. Чтобы я превратился во второго Валерия? Нет, Троцеро. Я намерен править всей Аквилонией — и не более. Или ничем!
— Тогда веди нас через горы, и мы выгоним немедийцев!
Свирепые глаза Конана благодарно потеплели. Но…
— Это стало бы напрасной жертвой, Троцеро, — сказал он. — Я уже объяснял тебе, что именно я должен сделать, чтобы вернуть королевство. Я должен разыскать Сердце Аримана.
— Но это же сумасшествие! — возмутился Троцеро. — Бредни еретического жреца! Бормотание свихнувшейся ведьмы!
— Не был ты в моем шатре перед Валкием, — мрачно ответил Конан и невольно покосился на свое правое запястье, где еще виднелись синие пятна. — Ты не видел, как обрушились скалы и погребли цвет моей армии. Нет, Троцеро, это не бред, и я в том убедился. Ксальтотун — не простой смертный, и противостоять ему можно только с Сердцем Аримана в руках. Так что я все-таки поеду в Кордаву. И притом один.
