Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром
Из всего этого следовало, что Сверхцивилизация, к которой принадлежал Антон, и Сверхцивилизация аггров, и еще десятки подобных же образований в данной трехмерности, в трехмерностях иных порядков, которые были или еще только будут, а также прочие мыслимые и немыслимые миры, существующие в четырех— и более мерных континуумах, — всего лишь артефакты, продукты, а может быть, и отходы «мыслительной» деятельности каких-то совершенно непредставимых существ.
Осознание всего вышесказанного полностью исчерпало интеллектуальные возможности Антона, а может быть, некий проникший в его мозг информационный импульс ничего, кроме этого, не содержал, но его распространившаяся на миллионы парсек и миллиарды лет личность практически мгновенно вновь сжалась до пределов естественной локализации.
Он проснулся, или очнулся, на том же роскошном, прикрытым фиолетовым мехом ложе и, обессиленный, только и успел перевести в слова и мыслеобразы исчезающе малую часть открывшейся (или открытой ему) истины.
Если все это не было бредом, галлюцинацией, вызванной переутомлением или наркотическим действием редчайшего вина с планеты Ланлинь, то понятным становилось очень и очень многое. За исключением одного — неужели та самая сверхцивилизация в состоянии заметить столь исчезающе малую частицу реальности (в одной из многих реальностей), как отдельный человек?
Ну а если посмотреть с другой стороны, даже земная наука может во время грандиозной эпидемии выявить и рассмотреть одну-единственную чумную палочку и отыскать песчинку, попавшую в гигантский механизм… Для них, наверное, нет вообще ничего невозможного. Особенно если поступки мыслящих элементарных частиц, считающих себя венцом творения, вызвали какие-то значимые деформации в их умозрительной реальности…
А перед тем, как заснуть по-настоящему, Антон успел спросить себя, как теперь, возможно ли продолжать жить как в ни в чем не бывало, зная, что и ты сам, и весь вообще мир — не более чем эманация чьего-то разума? И ответил — а почему бы и нет? Велика ли разница — быть продуктом прихоти Бога, сцепления случайных атомов или интеллектуальных игр существ, которых нельзя ни вообразить, ни увидеть?
Пожалуй, можно предположить, что вместе с дарованным Знанием суперсущества позаботились и о том, чтобы восприятие знания не привело объект воздействия к непереносимому шоку.
Утром же Антон долго пытался понять, было ли что-нибудь вообще, кроме яркого сна-фантазии на космогоническую тему?
Такое решение значительно облегчило бы дальнейшую жизнь, однако жизненный опыт и иные, более глубинные чувства подсказывали: правда ему открылась или нет, но лучше впредь исходить из возможности если и не именно такой картины мира, то из предположения, что некие высшие силы и уровни существуют, что они контролируют ситуацию, и что, наконец, очередная встреча с ними — не за горами…
Глава третья
…Снова Воронцов с Антоном сидели на полукруглом диванчике у открытой балконной двери адмиральского кабинета, где для Дмитрия вся история и началась. Только теперь кабинет выглядел, как во время работы Морского министерства над Большой судостроительной программой после русско-японской войны. Всюду разложены альбомы, справочники, чертежи и рисунки, на столе и подоконниках — несколько великолепно выполненных моделей трансатлантических лайнеров, реально существовавших или скомпилированных из разных прототипов. На резном столике в углу похрюкивал кофейник, сквозь полуоткрытую дверь соседней комнаты виднелся край дивана с наброшенным на него пледом — Воронцов, поглощенный работой над проектом, здесь же и ночевал.
Антон с обычной слегка вальяжной манерой очень уверенного в себе человека, которому и черт не брат — такой тип иногда встречался среди высокопоставленных и в то же время интеллигентных, слегка вольнодумных партийных работников, — повествовал о своих похождениях в Метрополии. Еще не зная истинной причины столь неожиданной откровенности, но догадываясь, что причина есть, Воронцов с интересом слушал хлесткие, злые оценки, почти в щедринском духе, нравов и манер галактической бюрократии. А Антон просто давал выход эмоциям, до того подавляемым дисциплиной и осторожностью.
Терять ему теперь было нечего, да вдобавок Дмитрий был для него одним из тех немногих, кто мог разделить удовлетворение от выигранной, как бы там ни было, партии.
Сомнения же и мрачные мысли здесь, на Земле, словно бы отошли в туманную даль. Тем более что ничего особенно неприятного Инструкция в себе не содержала. Во время беседы с Бандар-Бегаваном Антон предполагал гораздо худшее.
Разговор получился совершенно светский. Воронцов в нужные моменты задавал вопросы, и Антон на них отвечал, судя по всему — вполне искренне, затрагивая такие моменты инопланетной жизни, которых раньше предпочитал не касаться, а от излишнего любопытства собеседника умело уходил.
Словно бы невзначай возникла тема дальнейшей Антоновой судьбы.
— Боюсь, что довольно скоро нам придется расстаться. Хоть я теперь и Тайный Посол с неограниченными полномочиями, а фронта работ для меня, похоже, не найдется. Здесь я свою миссию считай что завершил. Так, кое-какие шероховатости устранить, и все. На других планетах, кроме Земли, настоящей работы тоже не будет, скучно там… да и интриганы всякие не успокоятся, найдут способ напакостить. Действительно наукой заняться, что ли?
Антон окончательно превратился в глазах Воронцова в нормального советского аппаратчика, за рюмкой водки рассуждающего в сауне о вариантах своей и чужих карьер. Был у него такой приятель, секретарь парткома пароходства, весьма толковый парень, жаль, что сел во время андроповской чистки рядов…
— А здесь пожить не хочешь? — спросил Дмитрий, не подначивая, а с дальним прицелом. — На покое. Тебе Земля вроде нравится. Придумай какую-нибудь подходящую отмазку, проблему важную якобы, и пересидишь смутные времена, пока нормализуется все у вас…
— Ну уж нет, упаси бог! Служил бы ты где-нибудь в Полярном или Северокурильске, получил бы адмиральские погоны с отставкой в придачу, неужели так бы и остался в своем бараке, ни в Питер, ни в Москву не захотел возвращаться?
— Бывает, что и остаются. И там не всегда плохо. На тех же Курилах, к примеру…
— Я ж и не говорю, что совсем плохо… Только ты про рыбалку небось вспомнил, про красоты дальневосточные, про пикнички со свежими крабами и медицинским спиртом? — Антон засмеялся и потер руки исконно русским жестом, будто и сам неоднократно принимал участие в таких офицерских мероприятиях. А ведь и принимал, наверное, под журналистской своей крышей или под какой-нибудь другой.
— Нет, и я про Землю вспоминать буду, и даже с тоской, а все равно база подводных лодок в скалах и трехэтажная вилла, пусть не на Палм-Бич, пусть в Гульрипше, — две большие разницы.
Воронцов не мог с ним не согласиться, пусть и трудно, эмоционально трудно было ему это представить. Если уж Замок и вся Земля со своими красотами и прелестями для Антона вроде лейтенантского щитового барака, в котором сам он прожил два года в Аниве… Посмотреть бы лично на тамошнюю жизнь. Дмитрий вспомнил свое первое впечатление от Нью-Орлеана, когда после военной службы сумел наняться третьим помощником на сухогруз и, преодолев Атлантику, сошел на берег, по уши напичканный душеспасительными речами помполита… Да-а… Но теперь уж не удастся увидеть чужие миры, натрепался тогда форзейль.
Но касаться этой темы больше не стал, спросил о другом:
— В чем все же ошибка была твоя? Не могли же тебя обвинить впрямую, что чужие шкурные интересы нарушил, о пользе дела радея? Было хоть что-то, к чему прицепились? Цивилизация же у вас там, не феодализм, в самом деле?
— Рискованное занятие — оценки цивилизациям давать. Особенно с марксистских позиций. Ты же мне не поверишь, если я скажу, что у вас в Союзе пострабовладельческий строй намного регрессивнее, чем в Древнем Риме? И правильно сделаешь, потому что все куда сложнее и… хуже. Вот и у нас. С одной стороны, действительно сверхцивилизация, даже Сверхкоммунизм, вашим языком выражаясь, а с другой — почище империи инков, до межзвездных полетов развившейся. Но я не об этом. Ошибок и мои предшественники, и я лично на Земле порядочно наворотили. Достаточно, чтобы вот лично меня из дипломатов таки выгнать. Не с той формулировкой, что мне клеили, но… Один мой умный коллега знаешь, что сказал? Совсем недавно, когда я уже реабилитирован был и обласкан. Что, покончив с агграми, я всю нашу цивилизацию в такое болото загнал… Поначалу я не понял, но потом разобрался. Не столько в своей конкретной вине, сколько в ходе его мыслей. Эта так называемая «война» сплачивала входящие в Конфедерацию народы, расы, давала им общую, якобы благородную цель, а также не давала проявляться… ну, по-вашему говоря, великодержавному шовинизму и тоталитарным тенденциям наиболее развитых и могущественных звездных систем. Вот как если бы Сталину на самом деле удалось самому, без союзников победить Гитлера году в сорок втором и установить советскую власть во всем мире… Чего от Новикова аггры и хотели.
