Роберт Говард - Конан из Киммерии
Покончив с едой, Конан поднялся и пересел поближе к огню.
— Я не стану подвергать тебя лишней опасности своим присутствием, Сервий, — сказал он без обиняков. — Рассвет застанет меня далеко от твоих владений.
— Государь! — Сервий умоляюще вскинул руки, но Конан лишь отмахнулся.
— Твоя верность и твое мужество мне отлично известны. И то и другое превыше всяких похвал. Но если мой трон захвачен Валерием, укрывать меня для тебя — верная смерть.
— У меня нет сил для открытого неповиновения, — признался Сервий. — Жалкие полсотни воинов, которых я мог бы вывести в битву, — что солома на ветру против их войска… Ты видел руины владений Эмилия Скавона?
Конан угрюмо кивнул.
— Ты же знаешь, он был самым могущественным вельможей этой провинции, — продолжал Сервий, — Он наотрез отказался присягнуть на верность Валерию. Немедийцы за это сожгли его в собственном доме. Тогда мы, уцелевшие, поняли бессмысленность сопротивления, тем более что и жители Тарантии не стали сражаться. Мы покорились, и Валерий оставил нам жизнь, хотя и обложил налогом, который наверняка разорит многих. Но что нам оставалось делать, государь? Мы ведь думали — тебя больше нет. Многие бароны погибли, другие томятся в плену. Армия разогнана и разбита, а наследника у тебя нет. Нас некому было возглавить…
— А куда смотрел Троцеро де Пуантен? — резко спросил Конан.
Сервий беспомощно развел руками:
— Правду сказать, его полководец Просперо встал во главе небольшого войска и принял бой. Отступая перед Амальриком, Просперо безуспешно побуждал жителей встать под свое знамя. Увы, государь, после твоей кончины всем сразу вспомнились прежние свары и междоусобные распри. Вспомнили и о том, как Троцеро со своими пуантенцами когда-то прошелся по этим землям не хуже Амальрика — с огнем и мечом. Бароны не пожелали признать главенства Троцеро. Какие-то люди — не иначе шпионы Валерия — кричали на улицах, что граф Пуантенский, дескать, сам подумывает об аквилонской короне. Все разом принялись сводить старые счеты… Если бы у нас был хоть один наследник династии, мы бы немедля короновали его и пошли за ним на немедийцев. Но такого человека не нашлось… Бароны, сохранившие тебе верность, нипочем не желали избрать из своей среды короля: каждый мнил себя ничем не хуже соседа, каждый опасался честолюбия остальных. Прости, государь, но ты был для них чем-то вроде веревки, удерживающей вместе вязанку хвороста. Не стало веревки — и развалилась вязанка. Если бы у тебя был сын, бароны сплотились бы вокруг престолонаследника. Но вышло так, что их любовь к родине не обрела зримого символа… Что же до купцов и простого народа — они более всего страшились безвластия и опасались, как бы не вернулись прежние дни раздробленности и усобиц, когда каждый барон устанавливал у себя свои собственные законы. Эти люди ратовали за то, что, мол, скверный король все же лучше, чем вообще никакого, — даже Валерий, который худо-бедно в родстве с прежней династией. Потому-то никто и не преградил ему путь, когда он подъехал к городским стенам во главе войска, закованного в стальные латы, и ударил пикой в ворота Тарантии, и алый дракон Немедии реял над его головой… Вообрази, государь: люди тотчас распахнули ворота и бросились перед ним на колени! Они отказались помочь Просперо и не заперлись в городе. Они сказали: Валерий будет лучшим королем, чем Троцеро. Они утверждали — и так оно и есть, государь, — что бароны навряд ли подчинятся Троцеро, зато Валерия многие из них примут охотно. Они решили переметнуться к Валерию, чтобы таким образом избегнуть и ужасов междоусобной войны, и ярости немедийцев. Просперо уехал на юг с десятью тысячами своих рыцарей, а всего через несколько часов в город вступила немедийская конница. Немедийцы не погнались за Просперо. Они заняли Тарантию и короновали Валерия.
— Стало быть, дым старой ведьмы показывал правду, — пробормотал Конан, и по его спине снова пробежал холодок. — А что, уж не Амальрик ли короновал Валерия?
— Да, в большом королевском зале, и говорят, что кровь после резни едва высохла у него на руках.
— И как же процветает народ при его милосердном правлении? — с гневной насмешкой поинтересовался король.
— Валерий живет как завоеватель в покоренной стране, — с горечью ответил Сервий, — При дворе полно немедийцев, из них же составлены дворцовые войска, в цитадели стоит крупный гарнизон немедийских воинов. Воистину, государь, наступил Час Дракона! Немедийцы гуляют по улицам развязной походкой господ. Они бесчестят женщин и ежедневно грабят купцов, а Валерий то ли не хочет, то ли не может их приструнить. Нет, он всего только пешка, он марионетка, а за ниточки дергает кто-то другой. Умные люди с самого начала предвидели, что так оно и случится, а теперь и народ стал понимать, что к чему. Амальрик с сильной армией отправился по внешним провинциям — усмирять непокорных баронов. Увы, единства между баронами как не было, так и нет. Они боятся и ненавидят друг друга больше, чем Амальрика. Вот он и раздавит их поодиночке, одного за другим. Во многих замках и городах сразу поняли это и сдались без боя. Тем, кто сопротивляется, приходится плохо. Немедийцы рады утолить свою давнюю ненависть. К тому же их ряды постоянно пополняются аквилонцами, которых гонит к ним голод, жадность или нужда. Чего, собственно, и следовало ожидать.
Конан печально кивнул, глядя, как багровые отсветы пламени играют на дубовых панелях, покрытых замысловатой резьбой.
— Итак, в Аквилонии есть король: безвластия, которого все так боялись, удалось счастливо избежать, — помолчав, проговорил Сервий. — Валерий и не думает защищать подданных от своих союзников-немедийцев. Сотни людей, которым не удалось заплатить назначенный выкуп, уже проданы кофским работорговцам.
Конан резко вскинул голову, синие глаза вспыхнули смертоносным огнем. Подобно железным молотам, сжались его кулаки, он витиевато выругался.
— Да, — сказал Сервий, — белые мужчины и женщины продаются в рабство, как во времена усобиц. Им суждено влачить жизнь рабов и рабынь во дворцах Турана и Шема. Да, Валерий стал королем, однако единения, на которое так надеялся народ, нет и в помине. К тому же Гандерланд на севере и Пуантен на юге еще не покорены, да и на западе держатся некоторые провинции, чьи бароны заручились поддержкой боссонцев. Но эти провинции далеки и серьезной угрозы для Валерия не представляют. Если им сильно повезет, они смогут отстоять свою независимость, но в наступление не перейдут. Здесь, в центре страны, Валерий и его чужеземные рыцари гораздо сильнее.
— Пусть радуется, пока может, — мрачно сказал Конан. — Ему недолго осталось. Народ скоро прослышит, что я жив, и поднимет восстание. Мы отобьем Тарантию еще прежде, чем подоспеет со своими армиями Амальрик. Мы выметем эту падаль из королевства поганой метлой…
Сервий молчал. Тишину нарушало только потрескивание дров.
— Ну? — воскликнул Конан нетерпеливо. — Что сидишь, повесив голову, и смотришь в огонь? Ты не согласен с тем, что я говорю?
Сервий не отважился посмотреть ему прямо в глаза.
— Ты сделаешь все, что под силу смертному человеку, мой государь, — отвечал он. — Я бывал с тобой в битвах и знаю, что перед твоим мечом склоняется любое существо из плоти и крови.
— Что ты этим хочешь сказать?
Сервий поплотнее запахнул подбитый мехом камзол и содрогнулся, хотя у огня было тепло.
— Поговаривают, — прошептал он, — будто причиной твоего падения послужила черная магия.
— Ну и что с того?
— Как что, государь? Разве под силу смертному человеку бороться против магии? Кто этот скрывающий свое лицо чужестранец, с которым Валерий и его приспешники, по словам верных людей, совещаются чуть не каждую ночь? Тот, что появляется и исчезает столь таинственно? До меня дошли слухи, будто это — страшный волшебник, умерший тысячи лет назад и возвратившийся из пучин смерти, дабы свергнуть короля Аквилонии и восстановить на троне династию, наследником которой является Валерий.
— Какая разница? — гневно вырвалось у Конана. — Я ушел из лап демонов, что слоняются по бельверусским подвалам, а потом — от демонщины в горах. Если народ поднимется…
Сервий покачал головой:
— Твои вернейшие сподвижники в восточных и центральных провинциях перебиты, бежали или томятся в застенках. Гандерланд на севере и Пуантен на юге отсюда слишком далеки. Боссонцы отступили в свои западные пределы. Понадобятся долгие недели, чтобы собрать и сосредоточить силы. Прежде чем ополченцы соединятся, Амальрик уничтожит их порознь.
— Но неужели восстание в центральных провинциях не склонит в нашу пользу чашу весов? — воскликнул Конан. — Захватив Тарантию, мы продержались бы в ней до подхода гандеров и пуантенцев, Амальрик там или не Амальрик!
