Галина Громова - Бухта Надежды. Первый шторм
– Да дядька его, с женой. И детей двое. Старшая Людка и младший Мишка.
– Дядь Коль!!! Ты где? – продолжал звать родича паренек, но звонкий лай пса заглушал все звуки. – Да заткнись ты уже! – гаркнул на пса Юрка – лай порядком нервировал, звеня в ушах.
Ох и противные же эти мелкие собачонки! От горшка полвершка, чуть больше кошки, а визгу как от сирены массового оповещения населения.
– Кого там чорты прынэслы? – донесся из недр дома недовольный голос.
– Да мы это! – обрадовался паренек раздавшемуся голосу. – Я – Юрка!
Входная дверь распахнулась.
– Юрка?! Ты, что ль? – перешел на русский язык обитатель дома, хотя своеобразный акцент, присущий жителям южных регионов, все равно чувствовался.
На пороге появился заросший бородатый мужик с одутловатым красным лицом, которое выдавало человека, любящего приложиться к бутылке. А судя по амбре, которое плыло впереди едким облаком, разъедающим глаза, этот самый «дядя Коля» либо только что оторвался от стакана, либо еще не отошел от вчерашней попойки. Волосы мужика, уже давно не стриженные, взлохмаченные, с нитками проступившей седины, торчали в разные стороны.
– Я, дядь Коль, – подтвердил свои слова Юрка. – Ты помнишь дядю Костю? Брата моей матери…
– Да помню, конечно… Мы тогда на свадьбе твоей мамки с твоим папкой нехило погуляли, – почесал подбородок Николай.
– Да уж… два выбитых зуба и синяк под левым глазом в суммарной сложности. Так что можно сказать, что погуляли-то нехило.
– Ну а яка свадьба-то без драки? – усмехнулся в бороду Юркин родственничек.
– Ну значит, знакомство у вас крепкое и проверенное временем, – усмехнулся Степан.
– А ты кто? – уставился на Степу селянин. – Я тебя не знаю.
– А я Степан. Так, мимо проезжал.
– А-а-а.
– Дядь Коль, а где тетя Маша? – не дал возможности задать вопрос Юрка. – Где Людка? Мишка?
Мужик от этого невинного вопроса даже в лице переменился, словно уксуса глотнул.
– Машка-то моя… – Он горестно вздохнул и смахнул внезапно накатившуюся слезу. – Померла Машка… Вчера схоронили.
– А дети где?! – чересчур эмоционально спросил Константин, у которого перед глазами сразу же пронеслись страшные картины, которые он видел еще в городе. Мирная сельская жизнь абсолютно не вязалась с происходящим повсюду. – Где дети?!
– Да у кумы дети… – отмахнулся бородач. – Я их еще позавчера туда отправил! А вы чего здесь?
– Коль, ты совсем, что ли, не в курсе, что происходит?! – удивился Константин.
– Да в курсе я, в курсе. Машка-то из города эту заразу привезла. Ее в автобусе грызнули, вот она и скончалась, а потом очнулась и полезла кусаться.
– А как…
– Да как-как… – перебил Костю бородач. – Топором. Я с бодуна конкретного был – у соседа теля родилось, вышел водички попить. А тут она бросается на меня с бешеными глазами. Я и сам не помню, как приложил ее по темечку. Потом испугался, что все… закроют меня лет так на десять… а потом уже менты из райцентра приехали и рассказали про непонятно откуда взявшихся мертвяков. Я даже сначала не поверил, да и соседи все откровенно над ментами смеялись, но мною же убиенная жена была живым тому подтверждением. А еще меня даже в кутузку не забрали! Представляете? Сказали только, что от таких бешеных подальше держаться надо, и укатили восвояси.
– Ну а в селе как? Есть у вас зомбаки-то? – допытывался у родича Константин.
– А я знаю? – задрав голову, почесал шею Николай. – Я жену свою покойную поминал… – И тут же его голос задрожал, переменившись. – Как же я теперь без нее-то… Машки своей… – чисто по-бабски заголосил пьяный мужик, абсолютно не стесняясь неожиданных гостей.
Мужчины переглянулись, не зная, что делать.
– Так, Коля, давай приходи в себя, поедем к куме твоей, заберем детишек и произведем обмен информацией.
– Чего? – не сразу понял родич, унявший соленую воду, льющуюся из глаз.
– Того! Собирайся давай! Потом попричитаешь…
В машине Юрке пришлось потесниться – все же еще один пассажир, плюс баулы Степана, которые вытеснили из багажника канистры с топливом.
Кума Юркиного дядьки жила совсем недалеко – на соседней улице. Хотя в этой деревеньке из-за ее размеров все были друг другу соседями и жили друг от друга недалеко. Той деревеньки-то было – пять улиц, пересекающихся меж собой…
На звук подъехавшей машины, разнесшийся среди тихой местности как гром, выскочила из отдельно стоящей кухни хозяйка – плотная тетка в теплом байковом халате, с накинутой поверх него меховой жилеткой мехом внутрь, на ногах женщины красовались черные калоши, без которых в деревне по весне было просто не обойтись.
Женщина прищурила глаза, присматриваясь к подъехавшей машине, и не узнала ее – вроде ни у кого из местных такого дорогого автомобиля не было. Максимум – отечественная «шестерка», дребезжащая, как консервная банка, начиненная болтиками, и громыхающая на всех колдобинах местных дорог. Но как только женщина заметила вывалившегося из задней дверцы Колю, которого все еще шатало от выпитого, тут же вышла из кухни на улицу, прикрыв дверь, чтобы не выпускать тепло, и направилась к калитке, по дороге загоняя в огромную деревянную будку с жестяной крышей выскочившего из нее большого пса неизвестной породы, чем-то напоминающего овчарку. Пес, обиженно поджав хвост, сломанный еще во времена былого щенячества, юркнул в отверстие своего домика, не понимая, почему на него накричала хозяйка, если он исправно нес свою службу, предупреждая, что ко двору подошли люди с незнакомым ему запахом.
– Коль, цэ ты? – на присущем южным регионам Украины суржике спросила женщина.
– Та я, я! Дэ дети? – последнее слово было сказано на чистейшем русском языке, который неминуемо наложил свой отпечаток на говор южных и восточных регионов страны.
– Дэ-дэ… В хати, телевизор смотрять!
– Погукай йих! – оперся на поперечную балку калитки Юркин дядька по отцу.
– А шо такэ? Ты чого прыйшов?
– Та не шо! Погукай, кажу! – рассердился Коля, даже ногой топнул от нахлынувших чувств.
– Та ты проспысь сначала! Пэрэгаром аж сюды нэсэ! Розкомандувався тут! – возмутилась тетка такому тону.
– А ну цыць, кума! Чого розийшлась?!
– Я тоби поцыкаю! Пыв тры дни, Марию погубыв, а тэпэр за дитьмы п’яный прыйихав… Ще й на мэнэ пащэку{Пащэка (укр.) – если переводить на литературный язык – рот, ну а если более понятно – хавальник.} розкрывае!
– Та чого ты завэлася на пустому мисци?
– Я шо, трахтур, шоб заводытыся?
– Ну так и нэ бурчи!
– А я и нэ бурчу! – не сдавалась кума.
– От и нэ бурчи! А дитэй все ж покличь!
На всю эту перебранку из дома, стоявшего напротив летней кухни, выглянул мужик в белой майке, растянутых трениках и с одностволкой в руках.
