Победив, заточи нож - Тюрин Виктор Иванович
– Кто такой? Почему ты убил заместителя прево?
Упав на колени, я стал плакать и рассказывать, что мой дядька дальний родственник господина Обрио, поэтому я пришел к нему, чтобы попросить хоть какую-нибудь работу, но когда пришел, то увидел, что хороший господин Антуан Обрио был уже мертв. Увидев убитого, я от избытка чувств потерял сознание и упал на пол, где меня и нашли ваши доблестные солдаты. Стражники тут же подтвердили, что нашли меня лежащим на полу.
– Ты врешь, висельник! Признавайся!
Но в его криках и угрозах не было ненависти к убийце, каким он должен меня представлять. В ответ я продолжал ползать на коленках, плакать и кричать, что ни в чем не виноват. Капитан со злости плюнул на пол, потом приказал мне всыпать как следует, а затем отвести в тюрьму. Меня снова немного побили, но без особой злобы, после чего сержанты повели меня в тюрьму, собрав при этом изрядную толпу зевак. За время нашего следования я узнал, что зарезал пекаря вместе с женой и тремя детьми, отравил свою жену с любовником, убил и ограбил купца – торговца коврами. Тюрьма меня тоже не сильно удивила – успел насмотреться раньше. Получив пару раз деревянной дубинкой по ребрам от надзирателя, я был отправлен в камеру, битком набитую людьми. Грязный, заплеванный пол, мерзкая вонь. Что будет со мной дальше, я прекрасно знал. Пройдя через камеру пыток, я дам признательные показания, а затем меня повесят.
То, что я сейчас ощущал, трудно передать словами. Во мне все перемешалось: злоба, страх, растерянность, непонимание ситуации. Меня снова переиграли. Я снова допустил ошибку. Только в чем был мой прокол? Я попытался абстрагироваться от окружающей обстановки, чтобы обдумать положение, в которое попал, но тут кто-то из заключенных попытался схватить меня за плечо, тем самым дав выход клубившейся внутри меня злобе. Спустя несколько минут рядом со мной на замызганном полу лежало три скрюченных тела, завывая на разные голоса, а остальные обитатели камеры прижались к стенам, стараясь держаться как можно дальше от меня. Короткая драка дала мне разрядку и привела в чувство. Его убили, значит, он что-то знал, а кто-то боялся, что Обрио может рассказать. Возникает вопрос: почему его не убили раньше? Немного подумав, я пришел к выводу, что за ним следили, но не напрямую, а через любовницу, которую ему специально подсунули. Даже если так, подумал я, но он же не полный идиот, чтобы рассказать своей подруге о встрече с королевским шпионом. Или я что-то опять не понимаю?
«Из-за какой-то продажной суки идти на виселицу… Удушить бы стерву!» Но я сумел подавить свой гнев в зародыше. Не время, нужно было думать, как отсюда выбраться. Объяснять кому-либо, что я слуга короля и за меня отомстят, бессмысленно. Судя по всему, местная мафия всех здесь к себе привязала, а это значит, что меня удавят в камере еще до судебного разбирательства. Надо попробовать связаться с Фурне. Пусть сунет деньги кому только можно, чтобы задержать следствие хоть на несколько дней, а сам тем временем отправит весточку в Тур. Дьявол! У меня же печатку стражники украли!
Так или иначе мне надо было что-то делать. Для начала я попробовал предложить деньги тюремщику, но вовремя успел убрать руку с решетки, иначе бы он точно сломал мне пальцы дубинкой. Врезал так по решетке, что аж гул пошел. Ночь была жуткой, к тому же я боялся, что на меня могут наброситься сокамерники. Заключенные стонали, храпели, ругались и чесались. Вши и блохи закусали меня до кровавых расчесов. Под утро вдруг кто-то жутко захрипел, окончательно сломав и без того хрупкий сон. Народ закричал, прибежала охрана и надзиратели, после чего из камеры вытащили труп. Отчего человек умер – было непонятно, да никто и не доискивался до истины. Умер Максим и хрен с ним.
Спустя какое-то время к нашей камере подошел старший надзиратель, судя по тесаку и связке ключей, висевших на поясе. В отличие от дядюшки Гастона, постоянно улыбающегося любителя пирушек, этот был высокий и жилистый мужчина, с костистым и бледным лицом и ничего не выражающим взглядом. Он пробежал глазами по лицам заключенных, и я заметил, что народ постарался как можно дальше отодвинуться от решетки, при этом старались смотреть куда угодно, но только не ему в глаза.
– Кого тут вчера посадили по имени Клод?
За моей спиной раздались облегченные вздохи. Я еще ничего не знал о нравах в этой тюрьме, но этого человека здесь явно боялись.
«Заказ? На меня? Оперативно сработали. А что? Забьют, а потом вынесут ногами вперед, как того бедолагу».
Вот только здесь не спрячешься, поэтому пришлось откликнуться:
– Меня зовут Клод.
Тот смерил меня взглядом, потом чуть повернул голову и крикнул:
– Жюль! Живо сюда!
К нам бегом подбежал тюремщик и чуть ли не стал по стойке «смирно» перед своим начальником. По его лицу было видно, что он был готов выполнить любой приказ старшего надзирателя. Тот прикажет, он забьет меня до смерти и даже глазом не моргнет. Нет, такой смерти я не хотел, вот только выбирать мне не дали.
– На воспитание его! – отдал он странный приказ, но надзиратель, впрочем, как и я, прекрасно поняли, что он хотел сказать.
Меня отвели в местный карцер, своего рода каменный мешок. Их было четверо человек, трое из них надзиратели. Они со мной не разговаривали, ни о чем не спрашивали. Просто избивали, спокойно и безжалостно. Первое время я пытался уворачиваться, смягчать удары, но куда там… Никогда раньше я так остро не ощущал свою беспомощность. Когда за ними захлопнулась дверь, я бессильно валялся на полу, пуская кровавые пузыри. Сознания не потерял, поэтому осторожно, сцепив зубы, чтобы не застонать от боли, принялся ощупывать себя. То ли мне повезло, то ли был дан такой приказ: они мне ничего не сломали. Правда, между ребер с правой стороны при вдохе разливалась саднящая боль. Мне дали полежать пару часиков, после этого дверь снова открылась и в камеру вошли двое охранников. Глядя на них, я подумал: «Вот и все».
Мысли в трещавшей от дикой боли голове вязли, словно в болоте. На душе было пусто. Наверное, в этот момент я сдался. Вот только вместо того, чтобы прикончить, они потащили меня из карцера наружу.
«Пытать?» – пришла следующая мысль.
Вот только и эта мысль оказалась неправильной. Протащив меня по всему коридору, они выволокли меня… на улицу, а затем закинули, словно куль с мукой, в телегу, стоявшую у дверей тюрьмы. Я шлепнулся на толстый слой соломы, уставившись в голубое небо. Возница, которого никогда прежде не видел, оглянулся на меня, потом ощерился беззубым ртом, довольно ухмыльнулся и снова повернулся ко мне спиной. Будь у меня хоть на треть больше сил, я бы попробовал сбежать прямо сейчас, но в моем положении о бегстве и думать было смешно. Я даже не пытался понять, что со мной и вокруг меня происходит. Сначала убийство человека, на которого я сильно рассчитывал, затем темная и вонючая тюремная камера, следом карцер и крепкие кулаки надзирателей, а потом бац! – и я лежу на телеге, под голубым небом и согретый лучами солнца. Неожиданно послышались шаги, но так как из-за борта телеги я не мог видеть подошедшего человека, то мне только оставалось ждать его появления. Стоило в поле моего зрения появиться физиономии Пьера Фурне, как я с невыразимым чувством облегчения выдохнул воздух. Только теперь я поверил, что оказался на свободе. Подойдя к вознице, Бретонец тронул его за плечо. Хлопнул кнут, заскрипели колеса, и телега стронулась с места. Бретонец в телегу не сел, а пошел рядом. Какое-то время мы молчали, потом писец спросил:
– Сильно отделали?
– Терпимо.
– Почти все, кто попадает в тюрьму, через побои проходят. Конечно, кроме дворян. Жак Патрэ, старший надзиратель, ненавидит преступников и таким образом показывает им, где их место. Когда я сам попал в тюрьму, тоже через это прошел.
– Как ты сумел меня вытащить?
– Все очень просто. Когда я понял, что тебя схватили, то сначала растерялся. Какое-то время шел в толпе за тобой, а потом решил: надо что-то делать. Стал перебирать своих знакомых и вспомнил о своем хорошем знакомом, который довольно неплохо знает прево. Я сразу отправился к нему, но стоило ему узнать, что речь идет об убийстве заместителя прево, как он задвинул мне такую цену, что у меня глаза на лоб полезли. Делать было нечего. Я проводил его к прево, где они решили с ценой и мне осталось только отвезти деньги. Извини, приятель, но от твоих денег почти ничего не осталось. Еще два перстня пришлось продать. Не жалеешь?
