Данила Врангель - Славянский стилет
– Да это ж не бык! – засомневался водитель полуторки.
– А что, хорек? – рявкнул Загибайло. Но слово и дело было за командующим операцией.
– Что это с ней такое? – удивился тот. – Она что, и была такая длинная? Выросла, что ли? В длину. Половину трассы перегородила. Ну, уж это точно не бык! Да и наша ль корова? Не припоминаю. Что только вот теперь с ней делать? Эта хитрая зверюга нам уже третью ложную цель подбрасывает.
Корова глядела на них горящими глазами и не могла даже пошевелиться. Страх сковал ее тело от кончика хвоста до кончиков усов. Она догадывалась, что эта слепящая стена огня легла непреодолимым препятствием между нею и быком. В голове промелькнуло детство, ее мама, добрая теплая мама. Потом жизнь в стаде, первый теленок, нежный, с мокрым носом. Подруги коровы, тоже добрые и теплые, с шершавыми боками и, конечно, Бык! Черный красавец бык! Такой любви она не знала. Черный бык ушел, как молодость. Корова глухо замычала, совсем не коровьим голосом, и упала, не меняя положения, на дорогу. Мужики вышли из машины, подошли к животному. Тракторист, по совместительству ветеринар, оглядел, пощупал, вытянул беломорину, прикурил, пустил облако дыма и огласил диагноз: «Инфаркт миокарда. Разрыв сердца». Загибайло пробормотал: «Пули сэкономили. Умная, видать, была скотина. Знала, что от нее требуется».
Водитель полуторки недобро глянул на него: «Умник! Куда ее теперь отсюда переть? До бойни километров пять. На шее поволокешь? А остальные? Эта хоть на дороге. А к тем уже, небось, волчары в телогрейках подбираются. Так они позубастее натуральных будут».
В трех метрах от них за дорогой, возле самой реки, в густом кустарнике, окружившем большой серый валун, стоял бык. Всю стрельбу и все охотничьи проделки бригады скотобоев он рассматривал отсюда, прикрывшись тенью гранитной скалы, вросшей в песчаную почву с многочисленными пятнами лишайников. Нельзя сказать, что бык ничего не чувствовал, когда убивали коров. Он догадывался, что это связано с ним, и старые, верные пеструшки спасли ему жизнь, приняв огонь на себя. Даже последняя, неосознанной силой духа уйдя из тела.
Через реку по железнодорожному мосту, призывно горя окнами, помчался поезд. Черный Принц задумчиво глядел в огни мчащихся вагонов. Зла в нем не было. В нем была сила.
Яркие, весенние звезды нависли алмазной россыпью и отражались в воде тысячью светлячков. На горизонте горела алая полоса ушедшего солнца, последнего солнца этой весны. Бык поднял голову, посмотрел вдаль – сквозь звезды, сквозь время. Тяжелый черный взгляд видел нечто лишь ему понятное и постижимое. Неясные чувства говорили быку на непонятном или непонятом языке, и он, вникая в их мелодию, снова издал протяжный, низкий звук, полный горечи, но и любви одновременно.
Эта низкочастотная вибрация души немедля нашла адресата. Мэрилин открыла глаза и вскочила с постели. Что это было? Ей снился удивительный, счастливый сон. Редкий сон, который вроде бы вовсе и не сон. Который не передается никакими словами. Но этот звук, этот звук, это оттуда… Она не могла понять, где она. Здесь – или там, где только что была. И вдруг ее сердце стало. Будда! Это Будда! Они еще не убили его. Он жив!
– Ха-ха-ха! – потер руки директор, услышав знакомый трубный бас. – «Вот она, настоящая цель! Круги смыкаются в воде! Ложные цели подавлены, по курсу одна – настоящая. Огонь!!!» – Дай огонь! – Загибайло услужливо протянул зажженную зажигалку. Прикурив, расслаблено оперся о крыло автомобиля. Прищурился, так и не затянувшись, выпустил горький дым, посмотрел в направлении звука, взял винтовку, включил ночной прицел и сквозь его зеленые разводы стал осматривать местность. Григорий уже держал у плеча винтовку и смотрел в свой прицел, изучая каракули инфракрасного излучения. Ярко светящуюся фигуру Черного Принца увидели оба одновременно. По дальномеру до него было триста метров.
– А-а-а! Вон он! – завопил было Загибайло, но сразу же умолк, продолжая размахивать руками и указывая пальцем в ту сторону.
– Тише! Уйдет бык – уйдешь ты. Но гораздо дальше, чем ты думаешь.
Директор осторожно передернул затвор, подав в патронник проверенный временем трехлинейный калибр 7,62 и пуля плотно вошла в ствольную камеру, где удобно расположилась, приготовившись к полету.
Расстояние было великовато для точного выстрела. Но продираться сквозь кусты, спотыкаясь о камни и пугая цель, которая вполне могла скрыться на этом участке пути, уйдя вдоль берега, а джип там не пройдет, – было бы тоже не совсем верным решением.
Недолго раздумывая, директор впился взглядом в окуляр оптики и затаил дыхание, выравнивая ось прицельной линии. Триста метров – это не триста миллиметров. Пятно быка плавало в окне прицела и никак не желало стабилизироваться. Обычно в момент произведения выстрела малейшее, микроскопическое отклонение ствола от оси прицела изменяет траекторию полета пули – и она, пройдя мимо, пусть в нескольких миллиметрах, бьет в скалу, пугает цель и та скрывается в глубине ночи, а там ищи-свищи. Где бык? Нет быка! Возможно, уже в Таиланде… Стрелок покрепче прижал приклад винтовки и сделал медленный выдох. Бык упрямо не желал оставаться в центре прицела. Директор почему-то вспомнил про геометрию Лобачевского, его теорию искривленного пространства, но хорошенько все взвесил и решил, что в этом случае Лобачевскому верить не стоит – надо прицелиться ровно, и вновь принялся ловить видоискателем зеленое пятно. В оглушительной тишине запищал комар и, исполнив стремительное крещендо, сел прямо на лоб директору, где подозрительно смолк. Григорий уставился на комара, тот глядел на директора, директор глядел на быка, а бык смотрел на Григория.
«Бах!» – командующий, бросив прицел, хлопнул ладонью по лбу, убив комара и разорвав кольцо их магической взаимосвязи. Оккультное жертвоприношение сработало. Напряжение спало, и цель теперь находилась в центре разметки. Замигал сигнал подтверждения точной наводки. Палец медленно, на выдохе потянул пусковой механизм на себя. Григорий, прикрыв пятерней рот, во все глаза смотрел в сторону реки и, привстав на цыпочки, ждал верного завершения священных манипуляций. Все затаили дыхание, в ночной тишине время остановилось. Зазвучала Музыка Сфер! А в кармане директора запищал мобильный телефон. Все оставались в исходном положении. Сотовый назойливо запищал еще раз. Снова ничего не изменилось. Телефон вызывающе повысил тон. Директор швырнул винтовку, встал, прошелся. Телефон снова запищал. «Да, – командующий хмуро прильнул ухом к трубке, глянув на номер звонившего абонента. – Да. Нет. Здесь. Да. Он отключил телефон, сунул в карман и глянул в темень горизонта, разом сникнув и расслабившись. Посмотрел на часы, на луну, зевнул и сказал, что дочь шефа зачем-то едет сюда. Надо ждать.
Отключив сигнализацию охранного периметра, Мэрилин мчалась по ночному шоссе в сторону бойни. Ее всю трясло, сердце выскакивало из груди. Она знала причуды своей натуры, но это было уже чересчур.
Колеса, взвизгнув на повороте, вынесли автомобиль на лесную дорогу. Машина мчалась по ночному лесу, выхватывая фарами стволы кленов, вязов, дубов, акаций, перепутанные зарослями чистотела, бузины, дикорастущего винограда и можжевельника. Всполохи света вызывали из чащи неясные тени, несущие воображению все, что угодно, чтобы мгновенно исчезнуть позади, не успев оформиться и стать тем, чем они были на самом деле.
Мэрилин добавила газу и малолитражка «Мерседес» врезалась огнем галогена во тьму с еще с большей скоростью, оставляя за собой облако пыли, завесой оседавшее на следы.
Она боялась, что его убьют до ее приезда. Директору в момент исполнения им своих функций верить нельзя, ибо он сам не ведает, что творит, а движется, как крыса по лабиринту. Да и цели у них, в общем, одни и те же: только директору сложнее, потому что стены его лабиринта – в его сознании, и разрушить их гораздо более трудно, вернее, почти невозможно. Потому что нельзя разрушить то, чего нет. Особенно если оно есть.
Вдали замелькали слабоосвещенные строения филиала мясоперерабатывающей районной промышленности. «Мерседес», совершив прыжок с резкого уклона, тем не менее, мягко упал на четыре точки опоры и, стал подниматься вверх по лесной дороге, которой еще недавно спускали на полуторке особей парнокопытного поголовья. Промелькнули молоденькие ели, грустно растущие в одиночестве ночи, прыгнул еще один сонный тушканчик, и машина выскочила на автомагистраль, уверенно вцепившись резиной колес в гранитные плиты шоссе. Вскоре вдали показался освещенный джип и возле него – группа людей. Неподалеку, поперек дороги, лежало тело животного, похожее на неестественно большую резиновую куклу. У Мэрилин все похолодело внутри, наступило ледяное спокойствие. Скинув газ, она неторопливо подъехала к джипу и, мягко притормозив, опустила стекло.
