Pferd Mantel - Колокола Обречённых
И тогда в Машиной голове возникли как-бы слова и картины. Не произнесённые и не услышанные, не написанные – нет, не такие. Просто возникли. И Маша узнала тогда, как устроен мир, и что Добро, и что Зло, как было, как есть и как будет. Она узнала, что есть Бог – огромный, добрый, милосердный, очень старый, но всемогущий, и есть Он – тот, что с давних времён сражается с Богом, Бог мог бы повергнуть его, но настолько добр, что даёт шанс на жизнь даже Злу, и сонмы добрых и злых существ, и смысл жизни, и ужас смерти, и Рай, и Ад, и что это – не какие-то конкретные места с координатами – нет, но они тут, в Царстве Господа, и как ночь меняет день, так и рай и ад, меняют друг друга здесь, на Земле. И что были и другие цивилизации, и есть сейчас – но не здесь, и будут, и жизнь была всегда и всегда будет. Узнала Маша и то, что происходит сейчас в каждой точке этой планеты каждую секунду – не больше и не меньше. И сердце девушки забилось.
….СМЕРТИ НЕТ……НЕ УМРЕШЬ НИКОГДА…..СЛУЖИТЬ ЛЮДЯМ….СЛУЖИТЬ БОГУ….НЕ БОЙСЯ МЁРТВЫХ, ОНИ ЖИВУТ ДРУГОЙ ЖИЗНЬЮ….ИДИ ПО ДОРОГЕ НА ГОРИЦЫ ДО КОНЦА…ПОЗНАВ ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ НЕ УМРЁШЬ НИКОГДА…ВОИНЫ БОЖЬИ СОЙДУТСЯ ВМЕСТЕ ТАМ, ГДЕ РАНЬШЕ БЫЛИ ВРАТА ВАВИЛОНА…ХРИСТОС УЖЕ НА ЗЕМЛЕ…ИДИ ПО ДОРОГЕ НА ГОРИЦЫ ДО КОНЦА… ИДИ ДО КОНЦА И БУДЬ С НИМ ДО КОНЦА… МЁРТВЫЕ БУДУТ ИДТИ ЗА ТОБОЙ… ВЛАСТЬ НАД МЁРТВЫМИ
Маша лежала посередине моста и рядом с ней лежал автомат. На закате она пришла в себя. Никакой фигуры больше не было. Вокруг стояли, лежали и сидели мёртвые. Бедные – подумала Маша, глядя на них.
Прошло две недели, и в день, когда красное солнце нового, страшного мира уже клонилось к закату, на передовой пост у Перелог, устроенный мужиками на мосту, из-за поворота, вышла странная пара: молодая девчонка, бормотавшая молитвы, прости Господи – в чём мать родила, босиком! – и старая мертвица, которая несла в руках АК-47. С пустым рожком. Мертвицу, понятное дело, мужики порубили на куски – а ведь странно, та даже не пыталась проявить свойственную этому племени агрессию, неизбежно посещающую этих при виде или наличии неподалёку живых людей. Да что там – никто не подумал… А девку – ту обмотали простынёй, найденной в ближайшей хате, и, как положено, на подводе в Село отправили. Привезли, святой водой обмыли, одели, накормили чем Бог дал. Спать положили.
Двое суток провела девка без сознания – а как очнулась, обвела мутными глазами комнату.
– Мама! Где моя мама?! Что вы с ней сделали?!
Спаси Господи.
ТЕПЕРЬ. Тверская область, Кушалино. Май 2017 года. Фёдор Срамнов: сборы.
Фёдор вышел на крыльцо по самой ранней зорьке. Как спал, так и вышел – в семейных трусах и майке. Кого стесняться в такую рань? Федя любил такие вот летние рассветы: с самого детства, из глубины души. Он присел на ступеньку крыльца, выщелкнул из пачки сигарету, размял её и чиркнул спичкой. Затянулся, выдохнул. Класс.
Вот взять всю эту ерунду теперешнюю, подумал, глядя на тлеющий огонёк Фёдор. Есть ведь и откровенно полезные стороны, при всей непонятке-то. Если вспомнить, ну, до того, как Случилось. Суетились. Чем старше, тем жизнь как-бы горше. Запахи все исчезли когда? Ну годам к двадцати пяти. Это те, детские запахи. Как в детстве. Такие например, когда он летом из города в деревню приезжал. Запах дома, керосинки, дерева, сена. Какие эмоции пробуждал он в детской душе! Он ведь пропал, потерялся. А сейчас? Вот он снова! Добро пожаловать в детство! Нет, подумал Федя, кроме шуток – для меня это очень ценно. Славно вот так посидеть на ступеньке старого деревенского дома ранним летним утром, остро чувствуя все эти, утраченные было, запахи и детские эмоции. Федя докурил самую сладкую, утреннюю сигарету, и встал, вздохнув, прощаясь с нахлынувшими сантиментами. Чё страдать-то. Надо завтракать, брать Ивана – и в Село. Сегодня общий сбор всей группы, проверка снаряжения, получение довольствия, проверка техники, решения массы вопросов. Таких рейдов давно уже не проводили, и лажать нельзя.
Фёдор быстро оделся, взял пару яиц из сельника, сковороду и через сарай прошёл в огород разжигать печурку – готовить завтрак. Лето – смысл топить лежанку в доме какой? На улице-то комфортнее, по-любому. Печурка у Фёдора была сложена в огороде специально для таких дел – приготовить чего поточить по-холостяцки, чайку вскипятить. Растопил, подкинул полешки, поставил сковородку. Метнулся на ледник за маслицем. Лафа – яишенка, да чайку чашка. Пища-то скромная, а в походе-то и том мечтать только приходится, так и к этому Фёдор давно привык. Здоров как бык, такой завтрак мужику – так себе, считай – налегке пошёл. Пока Федя ковырялся со своими кухонными делами, неожиданно сзади вырос Иван.
– Чё мостыришь, братан? – хлопнул он по плечу друга. – О, яишня. Ништяк.
– Блин, Вань, заебал. Подкрадываешься сзади всегда, ёбну точно когда-нибудь. Не спиться что-ли, на дурь попёрло? – пробубнил, продолжая ковыряться на своей импровизированной плите, Фёдор.
Ваня зевнул и присел за стол, стоявший рядом с печурой.
– Да ладно те, привычка уже красться, сам такой же. Угощаешь?
– Да жри, лиходей. Только за яйцами в сельник сам мечись.
– Да ладно. – встал, готовый к походу за яйцами, Иван. – Ещё чё захватить в доме?
– Кружку себе захвати. О, и сахар бери себе, если будешь. Я без сахара пью.
Мужики сидели за столом и потихоньку поедали Федину яичницу, запивая чаем. Идиллия, в общем-то.
– Вань. – обратился к другу Фёдор, прихлёбывая из чашки. – А чего ты пустой-то?
– Так мы-ж в Село вроде. Нахера тащить с собой всю тряхомудию?
– Я тогда обрез возьму – мало-ли что. И на старуху бывает проруха.
– Да бери, хуле. Можешь и молот прихватить – таскать-то тебе. – съязвил Ваня.
– С нашими – Асланом, Политычем и Папой – стрела у нас на мосту. На каменке. Вместе пойдём. – разбавил паузу Фёдор.
– А когда? – Ваня поднял руку с часами.
– А сейчас сколько?
– Да почти четыре – пятнадцать.
– Ну, тогда, через пятнадцать минут. Пожрал – нет? Вон, сковородку в бочке помой.
Ваня скривил морду, но прибор мыть и тереть при помощи песка в бочке с дождевой водой, всё-таки пошёл. Тихо поругиваясь, Иван привёл сковороду в достойное состояние и присел на крыльцо ждать Фёдора. Тот долго ждать не заставил – быстро выскочил, на ходу натягивая свою любимую «бундесверку» одной рукой, поскольку вторая была занята – прихватил-таки свой обрез, поганец. Деревенские уже спешили по работам, старики, бабы, реже – дети. Группами, по нескольку человек расходились по своим участкам – к Селу, в лесные, полевые и иного назначения бригады. Лето – день за два. Спать некогда. Летний день зимний месяц кормит – прохалявишь сейчас- зимой хер без соли грызть будешь. Вероятно – свой собственный. Община развивалась, и работы меньше не становилась. Вот уже где-то за Селом послышался треск пускача, спустя пару минут – ещё – мужики заводят трактора.
Перейдя дорогу, которая шла от старого Бежецкого шоссе, начинаясь аккурат перед въездом в Кушалино, и дальше – на Горицы, Кимры и (Спаси Господи) на Москву, друзья подошли к мосту через Кушалку. Из Вельшина в Кушалино вела дорога-каменка, выложенная булыжниками – один к одному, руками монахов ещё в восемнадцатом веке. Под новым мостом, рубленом в позапрошлом году стараниями велешинских и найдёновских мужиков, шелестела, перекатываясь через старые, вымазанные креазотом, опоры рухнувшего моста Кушалка – речка Федькиного детства. Фёдор никогда не давал волю ностальгии, стараясь обособиться от того, прежнего Фёдора, который вместе со своими деревенскими друзьями днями не вылезали из речки – купались, ловили рыбу корзинами в те, ушедшие теперь уж безвозвратно, наверное счастливые, детские годы. Как и многие, живущие рядом с ним, Фёдор потерял всё, что имел. Свою семью. Родителей. Многих друзей. Знакомый, комфортный мир своего родного города. С какого-то момента Федя начал понимать – ему-то ещё надо Бога благодарить. Федор-то, тут в Кушалино, он свой. Его малая родина, деревня детства, эти леса, поля, речка вот – они с ним, и от этого как-то легче должно быть наверное. А вот взять того же Ивана – ему то как? Не, Ванька, конечно, мужик железобетонный. Нет, правильнее сказать – даже попросту стальной. Таких мужиков, как Ваня, если металлоломом кормить – они молотками срать будут. Но и с другой стороны взять – Ванька, он же здесь чужой. Прижился, конечно, по своей природной способности приспосабливаться, но всё же чужой. И ему непросто.
Время идёт, и Бог даст – всё образуется. На всё Божья воля. В трудах, ежедневных заботах привычно забывается самый скользкий вопрос – а что дальше? Дальше-то что??? Если разобраться по-взрослому – срок всей этой ерунде отмерян. Даже если Страшного Суда, о котором без устали распинаются духовные, ещё долго ждать. В первые-то три-четыре года народ работал на энтузиазме голом. Шутка ли?! – на глазах такие метаморфозы у людей творятся. Как улеглось с первым, самым лютым, нашествием гостей из-за гроба, как попривыкли к снующим здесь и там нечистикам, касперам, прочей неестественной байде, кое у кого проснулась эйфория. Херасе! Люди помирать перестали, поголовное выздоровление – не то чтобы, конечно, безусловное: если убырь у кого в лесу ногу там отчекрыжит – новая не вырастет, но так – раки там всякие, диабеты, астмы у людей как рукой сняло. Чтобы кто-то приболел чем – такое уже давно сказками стало. Поэтому спустя какое-то время, как ситуация нормализовалась (вот тоже слово, блин!) – люди стали расслабляться что ли. А зря, потому что самые серьёзные испытания только начинались. И вот семь лет пролетело, и не заметишь как. Что изменилось в лучшую сторону? Да ничего. Ну, может быть, если только ходунов стало поменьше – больше уже они внаглую на Село не ломятся. Так это на Село! Народ-то варится в своём соку – работа-дом, работа-дом. А на иное-то и новой, Богом данной, форы здоровья не хватает. Варится – и не вкупает что окрест творится, но Фединым-то «лешакам» не надо байки рассказывать! Мертвяки, нечистая вся эта остальная херня – она ведь никуда не делась. Вокруг, где бы лесные не шастали – а уж окружающие-то места обошли не по одному разу, всё вымерло. И там, где раньше жили люди, обжилась нечисть. Фёдору подумалось как-то – если бы, скажем, была такая возможность подняться высоко в небо и оценить ситуацию на сегодняшний день, закрасив территории более-менее безопасные зелёным цветом, а опасные – красным, то, в принципе, зелёный карандаш (фломастер?) с собой на ту штуку, на который можно такой подъём осуществить, можно не брать. Кругом будем одна, сплошная блять, краснота. «Лешие» ходят, ищут, рискуют. Главная задача не выполняется – людей нигде нет. В Селе теперь, а точнее – в анклаве, людей живёт – тысяча двести пятнадцать человек. Точнее, жило несколько дней назад, а вот позавчера калькуляция уже поменялась. Бабу из второй полевой бригады убырь сожрал. Минус один. И счёт идёт только в одну сторону – в минус.
