Андрей Лестер - Москва 2077. Медиум
– Да не было никакого фанатизма! Как ты не поймешь?! – воскликнула Анфиса громким возмущенным шепотом. – Это не галлюцинации были! Мобилы на самом деле включились и начали работать. И смс-ки на самом деле в церковь приходили. Настоящие. От Анжелы. Просто после того, как Бур убил Теоретика и Антона и хотел Адамова убить, она перестала их высылать. Вот и все объяснение. Все просто! Но дело не в этом. Касперский рассказал мне, что Изюмов последнее время немного свихнулся, по вечерам запирается у себя в подвале и молится, а в конце молитвы вместо «аминь» повторяет несколько раз «здесь все началось, здесь все началось, здесь все началось». Касперский не утерпел и однажды подобрал ключи и залез в подвал. А там у стены сооружено что-то вроде алтаря, и над алтарем громадная надпись «ОЗ». Касперский вначале думал, что это «ноль три», то есть телефон старинной «скорой помощи», потом решил, что Изюмов начал молиться какой-то «Обители Зла» или стране «Оз», а потом на досуге порылся в документах епископа и нашел его российский паспорт, еще цифровой. А там место рождения – Орехово-Зуево. Касперский сказал, что его как громом по башке!..
– Молнией, – поправил я.
– Да какая, на фиг, разница! Хоть ломом. Главное, что ему стало ясно, что «ОЗ» – это Орехово-Зуево! И значит, епископ молится своему месту рождения, вроде как Вифлеему. Значит, богом себя считает. Здесь, говорит, все началось. Альфа и омега. Кстати, там в молитве такие слова тоже были. «Альфа и омега. Альфа и омега». Совсем крыша съехала. Ну, похихикали мы с Касперским, посмеялись над Изюмовым, а потом вдруг я вспомнила, как Бур говорил Рыковой: «Раз там все началось, значит, и Анжелу там надо искать»! И все у меня в голове сошлось. И побежала я в «Букинист», купила старый атлас Подмосковья, потом домой, достала Левину схему, открыла Орехово-Зуевский район… А дальше ты все знаешь.
– Ну да, знаю, – ответил я. – Только при чем тут Анжела?
– Ты что, совсем тупой? При том, что ее искать надо где-то рядом с Орехово-Зуево. Ты что, не слышал, что тебе Тэг сказал? Русским языком. Что Бур вроде как тут первый раз Анжелу встретил. А где именно? Вот у Левы все на карте и отмечено. Лева в нашем отделе занимался проблемами сознания и теорией тихих детей.
– Что за теория такая?
– Не знаю, но говорили, что у самого Теоретика тоже был тихий ребенок и жил с ним в Секторе, а потом куда-то исчез. Правда или нет, ручаться не могу, свечку не держала. Короче, я тут три дня по лесам рыскала, Анжелу искала или следы какие-нибудь. Ну и увидела, как из озера ил достают, грузят на подводу и куда-то увозят. Явно дерганые. Только одеты странно, по-кретински… А пока работают, в лесу Тэг с Хэшем ходят, на стреме типа. У озера еще двое, а потом они меняются: те в лес идут, а Тэг с Хэшем на берег. Долго я в кустах провалялась, наблюдала. Что везут и куда? Переночевала в избушке и на следующий день пришла снова, подкралась, лежу. Опять приехали и на дно нырять начали. И вдруг еще одна подвода приезжает. Даже не подвода, а типа кареты. И вдруг из нее выходит Бур. Я чуть не спалилась, еле удержалась, чтобы не закричать. Но потом подползла поближе послушать, о чем говорят. Почти ничего не разобрала, но поняла, что они тут надолго.
– И решила вернуться и оружие поискать, – сказал я.
– А ты откуда знаешь? – насторожилась Анфиса.
– Анфиса, я рюкзачник, – с гордостью сказал я. Не удержался. – Если ты еще не поняла, что это значит, скажу, что о человеке, который ищет в Тихой что-нибудь необычное, я узнаю, как правило, первым.
– Ух ты, какой важный! – ответила она. – Дай-ка бинокль.
Я полез за биноклем, достал его и протянул Анфисе. Но когда она взялась за него, не выпустил его из руки. Анфиса потянула. Я не отпускал.
– Так что, нашла оружие? – спросил я ее.
Вместо ответа она молча потянула бинокль. Я снова не отпустил, хотя тянула она крепко, а для меня держать прибор разбитой вчера рукой было довольно болезненно.
– Так что, нашла? – повторил я вопрос.
– Дай сюда! – злым шепотом прошипела она и вырвала бинокль из моей руки.
7
Тот, кто был свидетелем Переворота, казалось бы, по определению не должен ничему удивляться. Однако возможности человека в этом смысле поистине безграничны. Не верьте никому, кто утверждает, что его ничем не удивишь. Такой человек или врет, или не знает природы человеческой. В этом я убедился, когда мы наконец добрались до места.
Увидев то, что Хэш и Тэг называли инкубатором, я был поражен настолько, что на несколько минут почти забыл, зачем мы сюда пришли и какие ужасы скорее всего нас ожидают. А ведь это был только самый поверхностный взгляд со стороны! Мы еще и догадываться не могли, что скрывается внутри.
Подойдя к объекту (как я пока что предпочел называть про себя инкубатор) метров на двести, мы оказались на краю большой поляны, за которой небольшое пространство было занято одиночно стоявшими дубами и какими-то редкими кустиками. А дальше, собственно, и начинался объект. Или инкубатор, как кому угодно. Он занимал площадь в гектар, может быть, в два, не больше, и справа от него сквозь густые елки блестела вода какого-то пруда или озера. И в этом на первый взгляд не было ничего необычного.
Если не принимать во внимание, что объект был обнесен забором, вдоль которого с внутренней стороны темной стеной возвышалась живая изгородь из тиса и каких-то колючих растений вроде боярышника. Высота изгороди была не намного меньше панельной девятиэтажки старой постройки. Вы когда-нибудь видели молодые свежие кусты темно-зеленого тиса тридцати метров высотой? Если нет, то поймете мое удивление.
Деревья после Потепления принимались мгновенно и росли с невероятной скоростью. Но во-первых, как бы быстро они ни росли, они никогда не превышали своих естественных размеров. А во-вторых, после того как я мысленно прикинул время, которое потребовалось бы, например, елкам, чтобы дорасти до таких размеров даже с учетом послепереворотной скорости, у меня получался срок никак не менее семи лет. А это значит, что они начали расти еще ДО Переворота! Или росли намного быстрее всего, что мне приходилось до сих пор видеть.
Но это еще не все. Заняв позицию на пригорочке, в густом малиннике, я вытащил свой бинокль и взглянул на ограждение объекта с двенадцатикратным увеличением. Забор был деревянный, сшитый из свежих некрашеных досок, по которым кое-где стекали струйки смолы. Ветки тиса и боярышника местами проросли в щели между досками, срослись с забором и вымахали метров на восемь – десять ввысь.
Это выглядело до того невероятным, что у меня закружилась голова. С одной стороны, по доскам забора видно было, что они не только не простояли здесь ни одной зимы, но даже не выдержали ни одного сколько-нибудь долгого периода дождей. (А я помнил, что вторая половина апреля в этом году и почти весь июнь были необычно дождливыми.) С другой стороны, то, как срослись с досками кусты живой изгороди (если, конечно, можно назвать кустом растение тридцати метров высотой), совершенно отчетливо говорило о том, что живая изгородь была высажена ПОСЛЕ установки забора. То есть приблизительно в июле. Два месяца назад.
Может, в этом и был смысл инкубатора? Здесь разводили гигантские кусты? Но для чего? Неужели для военных целей? Я знал, что основа идеологии Сектора заключалась в слепой вере в то, что рано или поздно рай, созданный Переворотом, будет разрушен. Теперь создавалось впечатление, что Полковник решил разрушить его при помощи боевых кустов.
– Посмотри! – сказал я, передавая бинокль Анфисе. – Что скажешь?
Спустя минуту или две она отняла окуляры от глаз, потерла рукой лоб и несколько растерянно сказала:
– Хрень какая-то…
– Вот-вот, – проговорил я с тайной надеждой, что, столкнувшись с явлением, которое не умещается в ее сознании, Анфиса откажется от своей безумной затеи.
Однако моя надежда прожила секунд десять, никак не больше.
– А самое хреновое, – сказала Анфиса, выдержав паузу, – что эти долбофаки своими кустами весь обзор загородили. А нам нужно выяснить, что там внутри.
8
Мы решили влезть на какое-нибудь достаточно большое дерево, растущее неподалеку на пригорочке, и оттуда провести рекогносцировку. «Что такое рекогносцировка?» – спросила Анфиса с вызовом. Пришлось объяснить.
Наметили один из самых высоких дубов почти на самом краю поляны. Укрываясь за малинником, подобрались к нему – и тут же столкнулись с проблемой. Назовем ее проблемой залезания на дуб.
Дерево было, что называется, в три обхвата, а нижняя ветка, за которую теоретически можно было уцепиться, находилась на уровне приблизительно в три человеческих роста. Нечего было и думать, чтобы взобраться по толстенному стволу, как по шесту. Я мог, конечно, подсадить Анфису, но очевидно было, что это совершенно бесполезно, так как и с этого уровня она все равно бы не смогла ни за что уцепиться. К тому же я плохо представлял себе, какими навыками лазания вообще обладает Анфиса и сможет ли она вскарабкаться на вершину, даже если каким-нибудь чудом доберется до нижней ветки. Например, если бы я смог подбросить ее словно мяч или, скорее, специальный борцовский манекен. Но манекен весил, насколько я помнил, килограммов двадцать – двадцать пять, а в Анфисе было не меньше шестидесяти.
