Елена Первушина - Охота на джокера
— Аневризма? — впервые подал голос Майкл.
Врач взглянул на него с благодарностью.
— Вы считаете? Да, конечно. Врожденная аневризма сосудов головного мозга. Это действительно может многое объяснить. В момент напряжения, физического или нервного, она разрывается и — картина кровоизлияния в мозг. Конечно. Скажите пожалуйста, — он повернулся к Риде, — мейнхеер Юзеф не страдал головными болями?
Когда они остались вдвоем, Майкл спросил:
— Рида, а от чего, собственно говоря, умирают за темной завесой?
Рида покусала палец, собираясь с мыслями.
— Хороший вопрос. Видите ли, Майкл, в том мире обычная материя как бы не существует. То есть, разумеется, никуда она не девается, просто становится неощутимой для наших глаз, ушей, пальцев.
(«Институт благородных девиц», — подумал Майкл.)
— Чтобы увидеть что-нибудь за Темной Завесой, — продолжала Рида, игнорируя его скептическую ухмылку, — надо захотеть это увидеть. И не просто захотеть, а думать об этом непрерывно, отбросив прочие мысли. А чтобы двигаться там, нужно постоянно держать в уме свою цель. Понимаете?
— Понимаю. Продолжайте.
— А все, что вы чувствуете, напротив, обладает там весьма ощутимой реальностью, независимой от вашей воли и желаний. И если джокер не умеет контролировать свои эмоции, они каскадно усиливаются и убивают его. Чаще всего умирают от страха, но убить может и гнев, и отвращение, и даже радость. Это первое, чему учится джокер: помнить свою цель и правильно использовать страх. Он должен быть лишь сигналом опасности, не больше.
— Но каждому когда-то не хватает выучки? Он сталкивается с чем-то таким, от чего его подкорка выходит из под контроля?
— Совершенно верно. Это, видимо, случилось и с Юзефом.
— Значит, вы были правы, когда говорили о естественной смерти?
— Да. Но тело тащили по полу.
ИНТЕРМЕДИЯ
Маленький город, белый собор, ползущие с гор облака. Гесперида, начало лета.
Двое студентов в гостинице. Они уже два месяца путешествуют по Нефелле, раздумывая, не сменить ли университет.
Деньги кончаются.
Студенты едят раз в день в самом дешевом кафе некий суп, называемый «Зольянка.»
Острый густой навар, кружки сосиски и грибы. Горячо, сытно, но через неделю уже поступает к горлу.
Еще есть белый, горьковатый пахнущий травами хлеб и чай в пакетиках. Иногда молоко.
Можно было бы написать родне, попросить денег и двинуться дальше, но жара незаметно ввергает студентов в полную апатию. Внутренний голос подсказывает, что «Зольянка» в других городах ничем не отличается от здешней.
Один из двоих, Карел ван Глек, строен, хорош собой и родовит. Он единственный и, можно сказать наследный племянник Якоба Лодовейка Баязида.
Видимо от избытка сил и здоровья его частенько мучают мрачные мысли.
А может быть, он просто чувствует (и чувствует верно), что легкая меланхолия способствует успеху у женщин.
С дядей он в ссоре, потому что жаждет самостоятельности.
Или потому, что нужно же на ком-то срывать раздражение, а родители Карела уже умерли.
Или потому, что некрасиво дружить с богатым стариком.
В Туле он сменил аржентское имя Карел на более гордое и звучное Конрад, других следов пребывание в университете на нем не оставило.
Второй — Ричард Теодоракис, по прозвищу Пикколо, уроженец Гелиада. В детстве он, как многие на побережье, переболел костным туберкулезом, а оттого мал ростом и горбат.
Однако он, в отличие от Конрада, чуждается любой тривиальности, а оттого изо всех сил пытается не выглядеть злым горбуном и старательно излучает оптимизм. Более того, из слабых зачатков здравого смысла, имеющихся у его товарища, Ричард за два месяца знакомства сумел вырастить какое — никакое чувство юмора.
Правда, на то, чтобы помириться с дядей и попросить у него денег вышеупомянутых юмора и здравого смысла пока что не хватает.
Но вот однажды Конрад является к приятелю полным сил и энергии.
— Рич, мы пируем! Сегодня вечером в городе свадьба. Некий нобель из Аржента и некая богачка из Туле. Представляешь, какой размах?!
— Нобель-кобель, — бормочет Пикколо. — Свадьба века на нейтральной территории.
— Вот именно. Аржентец приходится мне дальним родственником. Я, улучив момент, напомнил ему об этом и получил приглашения для нас обоих. Так что, выделяй желудочный сок что есть мочи!
Они отправляются на торжество. Толпа людей, всюду цветы, роскошный стол в соседнем зале: матово поблескивает фарфор, призрачно белеют льняные салфетки, так и слышишь хруст, с которым они развернутся. Но вот что странно: ни жениха, ни невесты, ни священника не видно.
Опаздывают.
Гости ждут десять минут, двадцать, полчаса. Желудки студентов начинают как-то нехорошо ныть, заподозрив, что их подло обманули.
Пикколо отлучился, чтобы разведать обстановку. Конрад остался стоять у стены. За его спиной тяжелая темно-красная портьера, на фоне которой, кстати сказать, он смотрится великолепно.
И тут вдруг он слышит некий голос — юный, тихий приятный. И звучит этот голос почему-то за его спиной. И голос произносит:
— Ну что, сборище племенных жеребцов всем не терпится оценить стати новой кобылки?
Конрад заглядывает потихоньку за портьеру и видит юную девицу в белом платье, с жемчугами в волосах. Через руку ее перекинута фата. Он, естественно, тут же теряет дар речи.
А дева улыбается так, что сердце Конрада начинают покалывать тысячи иголочек и говорит:
— Советую вам не тратить время зря. Свадьбы не будет.
«Я так сочувствую вам, мадемуазель!» — хочет сказать Конрад. Но вместо этого вдруг довольно глупо спрашивает:
— Почему же?
— Потому что я уговорила своего жениха, и он покинул сегодня город. Простите, что не дала вам полюбоваться спектаклем.
Конрад задумывается, что, если бы, скажем, он был в этой истории на месте жениха, то какими, интересно, аргументами можно было бы убедить его отказаться от обещанного. А незнакомка продолжает:
— Впрочем, могу предложить другое развлечение, не хуже. Понимаете, господин ван Глек… Понимаете, Конрад, мне действительно нужно попасть в Аржент, но не чьей-нибудь женой, а свободной женщиной. Но одна я боюсь. Помогите мне. Украдите меня, пожалуйста.
— Мадемуазель, я был бы счастлив, — говорит Конрад, — но дело в том, что билет…
— Не беспокойтесь, — перебивает его невеста, — деньги я захвачу с собой. Иначе — что за побег? В Арженте сочтемся. Минут через пятнадцать осторожно уходите из зала, обойдите дом и ждите. Я спущусь. По рукам?
— Я вас жду, — шепчет Конрад и быстро пожимает маленькую узкую ладонь.
За портьерой скрыта потайная дверь, в ней и исчезает незнакомка.
Через минуту появляется Пикколо с ворохом сплетен.
Жених, оказывается, по неизвестной причине разорвал помолвку. Страшный скандал. Никаких перспектив в смысле обеда.
— Понятно, — говорит Конрад. — Рич, у тебя в Геспериде не осталось никаких дел?
— Да нет, вроде. А что?
— Очень хорошо. Значит, сегодня мы уезжаем.
— Куда это? — спрашивает Пикколо.
— Как это куда? — удивляется Конрад. — В Аржент, разумеется.
И они ужинали в тот день в каюте маленького парусника жареной рыбой и сладкими пирожками, которые прихватила с собой запасливая невеста.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПРОШЛОЕ НАСТУПАЕТ, ПЯТЯСЬ
Рида забралась на чердак и устроилась на полу у окна, в узком проеме, упираясь спиной в старый сундук, а ногами — в груду битой черепицы.
(Черепицу бросили здесь «ненадолго», когда чинили крышу, и уже лет семь не могли убрать.)
Это был очень старый тайник. Рида и прежде не раз сиживала здесь, когда ей нужно было побыть одной и «собрать себя заново».
Майкл с утра уехал в город. Его Бургмейстерство все же не хотел отпускать такого гостя, не получив с него никакой прибыли. Сегодня он продемонстрирует мейнхеера Гравейна нескольким десяткам почитателей его таланта, прогуляется с ним по картинной галерее, отобедает и изопьет.
А вечером Майкла ждет концерт в соборе. И витражи будут переливаться и менять рисунок, следуя за звуками органа. Может быть хоть это вознаградит великого писателя за его беспорочную службу на благо граждан Дреймура.
«А потом появится «Любовь в старинном соборе», — подумала Рида. — Хотя тут скорее пахнет «Любовью под кровавой луной».
Сама Рида за сегодняшнее утро уже отправила с собственным гонцом письмо Клоду, а также избавилась от двух камней, тяжко лежавших на ее совести. Написала отцу и матери Юзефа и своим родителям.
Первое письмо было по-настоящему тяжелым — ритуальные фразы повторять не хотелось, а искренне писать полузнакомым людям она была не в состоянии.
