Кирилл Клеванский - Колдун. Земля которой нет
– Тебя в ней что-то смущает?
– Нет, – фыркнул я. – Совсем ничего. Все в норме.
– Я тоже так думаю. – Видение потянулось и устроилось поудобнее.
Я его не видел, но знал это. Такое странное, противоречивое, почти невозможное ощущение. Когда вроде что-то существует, а вместе с тем вокруг царит непроглядная тьма.
– Кажется, я еще не попадал в такую передрягу, – с ноткой самоиронии вздохнул я.
– Попадал, – твердо произнес собеседник.
– Эй! – возмутился я. – Ты же – я, значит, должен со мной соглашаться!
– Я твоя шиза, а шиза не поддается законам логики, – словно пожало плечами это нелепое видение.
Я немного подумал, а потом ответил:
– Ну и черт бы с тобой.
– Черт? Не демон?
– Да какая разница.
Повисла тишина, а я не стал торопить собеседника. Ведь, право же, не станете же вы торопить собственные глюки.
– На самом деле очень большая, – протянуло нечто. – Но вернемся к нашим баранам.
Если честно, я уже возненавидел эту присказку. Кстати, я не упоминал об этом? Прошу прощения, видимо, совсем крыша едет, но, если вы не поняли, это уже далеко не первый мой разговор с самим собой.
– Мое мнение – в Мальгроме было жарче.
– Нет, – твердо ответил я. – Там было проще.
– И почему?
– Потому… потому… – Я мычал, давился, но слов подобрать не мог. – Темные богини тебя задери! Ты прекрасно знаешь ответ, если задаешь такие вопросы!
– А если знаю я, то знаешь и ты.
– Но я-то не знаю!
– Дружище, ты разговариваешь сам с собой и при этом утверждаешь, что я знаю, но ты – нет. Это уже клиникой попахивает.
– А то, что я в принципе сам с собой шпрехаю, – это в порядке нормы?
Странно, но я засмеялся. Засмеялся и тот я, который не совсем я… В общем-то, я уже тоже запутался в определении, кто здесь носитель шизы, а кто – видение. Возможно даже, что я вовсе не реален, а просто бред чьего-то больного воображения, сдобренного доброй щепоткой отчаяния и безысходности.
– Может, побеседуем о том, к чему ты пришел? – немного ехидно поддело меня видение.
– Убирайся, – только и буркнул я, понимая, что на эту тему точно не хочу говорить.
– Как скажешь.
Повисла тишина. Я уснул, и снилась мне темная комната без дверей, окон и какого-либо шанса на освобождение. В который раз я уже не мог различить, где реальность, где призраки, порожденные голодом, психозом и тьмой, а где сны, имеющие те же корни.
– Ты тут? – спросил я, когда настал очередной «день».
– И не уходил, – прозвучал лаконичный ответ.
– Я должен был уже умереть.
– Я знаю.
– Они не позволят.
– Я знаю.
Я замолчал, а потом рассмеялся. Гулко, низко. Наверное, это звучало несколько страшно.
– Ты сошел с ума, – сказало видение.
– Я знаю, – повторил я его слова и засмеялся еще сильнее.
Все вокруг вдруг стало казаться таким нелепым, таким комически невозможным. Словно вот-вот минет одна секунда, другая… и я проснусь. Да не где-нибудь, а в своей питерской двушке, оставшейся от родителей, укативших в теплые края. Там, на видавшей виды кровати, среди подушек и одеял лежало мое бренное тельце, наблюдавшее столь причудливый сон.
Вот-вот прозвенит надоедливый будильник и придется вставать – спешить на подработку. А там босс, жуткий, к слову, тип. Все время потный, с платочком и очень нервный. Если сдашь отчет не в срок, так сразу головомойку устроит. А еще там есть секретарша Таня, и все прекрасно знают, что она под «этим делом» переспит даже с уборщиком Славиком, который, в свою очередь, под «этим делом» постоянно пребывает. Но при этом никто не спешит воспользоваться знанием, потому как все в курсе, что его, знание, уж больно активно пользует босс. И никого, собственно, не волнует, что у босса есть жена-красавица и дочка-умница. Как, впрочем, не волнует это и самого босса.
А после подработки, вылетев из душного офиса, я наберу номер своего друга Ника. Тот подъедет на разбитом «шевроле» слишком бородатого года выпуска, чтобы его помнить. Махнет рукой в открытое окно, просигналит особым способом и крикнет: «Трап спущен». Я запрыгну в салон, и мы поедем за Томом в его кафе, где он трудится официантом. Дождемся окончания смены, а потом начнем искать место, куда можно приткнуться. А если некуда, то, сидя в машине, станем перебирать списки контактов и соберемся все у меня. Кто-то врубит жуткую музыку, но пьяным нам будет все равно. Будет обязательно весело, жарко и безумно хорошо.
А на следующее утро опять будильник, босс, особый сигнал, крик: «Трап спущен» и все по-новому. Почему? Потому что молодые, потому что хотим и потому что можем. Каждый день – как последний, каждый поцелуй – как первый, каждая девушка – как волшебная нимфа.
Но потом, до смешного, опять будильник, босс и по накатанной.
– Они далеко, – насмешливо протянуло видение.
– Да чтоб ты сдох, – сплюнул я. – Такую картинку смазал.
– Это я могу. Это я с радостью. Но сдохну я, умрешь и ты. А ты этого не хочешь.
– Ты же знаешь, что я пытался убить себя.
– Не занимайся самообманом – это было от нечего делать. Да и просто исследовательская жилка взыграла.
Я покачал головой, вернее, покачал бы, если бы мог, – спорить тут бесполезно.
– Тебя не обманешь.
– Самого себя в принципе сложно обмануть, – философски заметило оно. – Слушай, мне, конечно, приятно с тобой языки полоскать, но, может, ты уже сделаешь то, что должен?
– А что я должен?
Наверное, глюк сейчас сделал печальное лицо, я этого не видел, но знал, что так и есть. Некоторое время висела тишина, впрочем, она всегда здесь висела, ведь я не был уверен, что веду этот диалог вслух, а не в своем воображении.
– Ничего не видишь.
– Я знаю, – в очередной раз повторил я.
– Нет, не знаешь. Ты. Ничего. Не. Видишь. А должен видеть.
– И как же мне, по-твоему, увидеть ничего?
Тишина.
– Эй?
Тишина.
– Эй!
И вновь тишина.
– Смотался, – вздохнул я. – Тоже мне сфинкс – увидь ничего. Еще бы на ноль попросил поделить.
И я вновь погрузился в себя. Порой мне казалось, что я погружаюсь слишком глубоко и уже давно не могу найти пути назад, а все, что происходит вокруг, вся эта тьма, – лишь иллюзия. Или иллюзия иллюзии. В общем, как вы уже поняли, я напрочь утратил какую-либо связь с реальностью. Словно запущенный некогда спутник, навечно отправленный путешествовать к краю вселенной. Вот только у него были хоть какие-то соседи по черной реальности, у меня же – лишь собственные мысли. Все равно как если бы тебя вывернули наизнанку и заставили смотреть на собственное нутро. А собственное нутро, как правило, не нравится ни одному человеку. Не нравилось оно и мне. И я заснул. Или проснулся, этого я тоже уже не мог понять.
С тех пор видение пропало. А может, оно молчало, не желая разговаривать само с собой. Я все еще жил, хотя больше напоминал овощ, который пока еще в состоянии иногда мыслить. Иногда, потому что я явственно ощущал, что почти сошел с ума. Мысли напоминали океан хаоса, не поддающийся описанию. И в том океане не было ни краев, ни дна, ничего, что могло бы его хоть как-то определить.
Порой, выплывая из него, я понимал, что все так же безуспешно и бездумно цепляюсь за привычную реальность, давно утраченную в этом маленьком клочке мрака. Что здесь было? Только я, если, конечно, я все еще существовал. Чего здесь не было? Ничего. В сухом остатке здесь не было даже меня, потому как я все время пребывал где-то в безумном океане.
Я путешествовал по своим воспоминаниям. Иногда они казались слишком отчетливыми, слишком живыми, тогда я терялся в них, понимая, что окутанная тьмой комната – лишь видение. Порой воспоминания были сухими и скупыми, и тогда я бы выл, но язык меня уже не слушался. Скорее всего, я мертв… но вряд ли – ведь изредка я все же мыслю.
«Сегодня» – кстати, не уверен, что это было именно «сегодня», потому как вполне могло быть воспоминанием о прошедшем «дне»… Но не суть. Так вот, я вспоминал последнее, что мне удалось увидеть. И это был вовсе не плац – это была мастерская сумасшедшего скульптора.
И тут я вдруг ощутил, как дрогнуло сердце, пропуская удар. И этот пропуск словно вытряхнул меня в реальность. Я потерял равновесие и съехал по стене, сильно ударившись головой об пол. Не осталось сил даже пошевелить пальцем, но бегущая струйка крови из разбитого виска была для меня как дождь для путника, заблудившегося в пустыне. Эта боль, эта кровь – они послужили канатом, вытягивающим меня из зыбучих песков нереальности.
Я вновь ощутил себя в комнате, пустой темной комнате, в которой нет ни света, ни жизни, ровным счетом ничего. Но прав был тот сумасшедший мастер, сказавший, что даже в такой комнате всегда будет все. Всех темных богинь мне на любовное ложе, как же он был прав!
