Герман Романов - Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
– Никак казаки лейб-конвоя скачут?! – крикнул кто-то из ординарцев Миниха, и все повернулись в сторону, глядя за вытянутой рукой. Из пыли выскочили трое всадников, в руке одного была пика с развевающимся на ветру желтым флажком, знакомым всей армии.
– Да это же сам Денисов! – рявкнул Миних – к старости он стал хорошо видеть на расстоянии, зато уже не мог собственноручно написать письмо. – Неужто с государем что-то случилось?
Фельдмаршал непроизвольно сделал несколько шагов навстречу всадникам. И в этот момент башня снова окуталась дымом, турки выстрелили из пушки. Семен заметил несущийся в воздухе черный шарик, но крикнуть не успел, настолько все произошло быстро.
Ядро чиркнуло фельдмаршала в бок и улетело дальше, а старик рухнул на жухлую траву. Все бросились к Миниху – мундир на боку был разорван, с него ручейками брызгала кровь.
– Не успел!!! – От дикого отчаянного вопля все вздрогнули, а рядом с фельдмаршалом опустился на колени грязный Денисов с почерневшим от пыли лицом.
– Что с государем? – прошептал Миних, подняв глаза на казака. Старик был в сознании.
– С ним все хорошо! Он видел сон и послал меня уберечь вас! А я не успел! Чуток не успел!!!
– Он видит вещи сны… Их не обманешь…
Миних говорил с трудом, изо рта потекла кровь. Фельдмаршал умирал, и все прекрасно это понимали. А Денисов в отчаянии вырвал у себя клок бороды и ударил кулаком по земле.
– Не печалься… У меня достойная смерть, так царю и скажи. И еще – он дойдет до Царьграда, я это знаю… И люблю его…
Голос фельдмаршала слабел, но тут он поднял руку и громко, из последних сил, крикнул: – Смотри!
Все дружно вскинули глаза – на башне развевался по ветру русский трехцветный флаг. А когда Семен посмотрел снова на Миниха, ему показалось, что тот уснул, с улыбкой на губах, как человек, хорошо исполнивший порученное ему задание…
Юконский острог
– Ты ешь, Лешка, тебе силенок набираться нужно.
Григорий пододвинул к брату блюдо с зажаренной в печи дичиной. Тот тяжко вздохнул, утроба и так была набита под завязку, принялся есть, уже давясь кусками. Спорить со старшими братьями Алехан не рисковал, но только в мелочах. В крупном деле к его мнению прислушивался даже Иван – несмотря на мощь, мозг у силача был изворотлив.
– Мыслю я, брате, уходить нам из острога нужно. Колоши месяца через два с новой отместкой явятся, а потому золотишко спасать нужно… Не дожидаясь, пока сто пудов намыто будет…
Алехан с трудом говорил, ведь он одновременно жевал мясо, а совмещать два таких занятия трудно. Но зубы у него были крепкие, так что жевал он быстро, и одно другому никогда не мешало.
– Ты одурел, Лешка! – Григорий даже привстал с лавки от возмущения. – Бросить острог с прииском мы не можем. Это ж сколько трудов прахом пойдет, в пепел обратится!
– Ты опять торопишься, Гриша. Дослушай меня вначале. Недельки через две тронемся – на людишек навьючим по два пуда золота, на коней прочий груз – котлы, одеяла, припасы на дорогу. Пойдем через перевал до Михайловского зимовья. Десять дней пути. Грузимся на струги и по реке до Александровского острога сплавимся. А там нас коч давно ожидает.
Алехан говорил с улыбкой, отправляя в широкий рот время от времени мелкие кусочки, что с хрустом пропадали. Сыто рыгнув, он неожиданно помягчел лицом и спросил:
– А сколько у тебя сейчас здесь золотишка, брат?
– Восемьдесят пудов в котле, это точно. Взвешивали. Еще с десяток пудов крупными самородками в башне да на прииске за последние дни пуда три песка намыли. А что?
– Ты обещал сотню пудов добыть, так в чем же дело стало. Еще две недели есть, пока у нас с тобой дырки подживут. Намоют мужики за две недели семь пудов еще?
– Пятнадцать, а то и двадцать намоют – жила идет богатая! – Григорий заулыбался, он понял, куда клонил брат.
– А в остроге я главным старшего Рославлева оставлю, справится. Да и расти ему надо – пускай воеводой послужит.
– Вот видишь, как славно получается. Две недели на поправку и добычу остатка, десять дней туда, десять обратно, да в зимовье дневку дать для отдыха. Итого пять недель получается. Мужики успеют вернуться и колошам встречу подготовить. А мы уж как-нибудь до острога сплавимся, всемером отбиться можно. Ты да я и пять моих людишек, все с винтовками.
– Пока нас не будет, я в остроге казаков полдюжины крепким караулом оставлю, с воеводой. Справится, не вьюноша. Да и владыко пригляд строгий держать будет.
– Давай, Гриша, доделывай начатое, и в путь. Время не ждет. А про то «золотое озеро», брат, надо государю немедленно отписать, покойный мичман полезную вещь присоветовал. Мыслю, Петр Федорович нам сразу помощь окажет, знающих людей и снаряжение, чтоб под водой работать, даст. Есть оно у него – тот его сам видел. А нам, брат, предстоит начертанное императором выполнять.
– На Ситке город Ново-Архангельск основывать?! Ты же видел колошей! Мы им голову в пасть сунем, их там земли кругом.
– Зато тлинкитам не до приисков станет, а воевать нам есть чем! – Алехан показал на лежащие на лавке винтовки. – Здесь мы можем до тысячи пудов намывать каждый год, а это же бешеные деньги. За эти пять миллионов, ну пусть три, с вычетом нашей доли, царь нам людишек с кораблями отправлять будет! Да, нас пока двести человек русских всего, но пять тысяч алеутов уже присягнули. И других туземцев к присяге приводить нужно.
– Ты прав, Леша. С бригами и винтовками мы Ситку очистим и колошей усмирим. А если государь каждый год хотя бы по сотне человек присылать будет, то за десять лет мы весь край под его руку подведем! А золота здесь много, и, мыслю я, оно процветанию России хорошо послужит!
Постскриптум
26 декабря 1770 года
Петергоф
Зажженные бочки со смолой и многочисленные факелы освещали длинный корпус Большого Дворца. Каскада фонтанов со знаменитым Самсоном уже не было видно – стройку по всему склону замело снежком, но с весной, как только пойдет первая травка, закопошатся сотни рабочих.
– Наконец-то! Приехал домой! Домой…
Петр спрыгнул с седла – конь тяжело водил боками, замаялся, сердечный, галопом без жалости гнал. До Гатчины в возке ехал, а там, как узнал, что Като с детьми в Петергофе, вчера после Рождества из столицы отъехала, взял у конногвардейцев лучшего рысака и погнал во всю прыть, нахлестывая плетью. Конвойные казаки отстали по пути, хотя на свежих коней пересели, лишь Денисов за спиной вываживал своего скакуна – тоже загнал, но шел всю дорогу рядом.
– Ваше величество! – радостно взревел дежурный офицер караула – взвод петергофцев, бряцая винтовками, поспешно строился у главного входа почетным караулом. Как чертики из табакерки, откуда-то вынырнули два конюха, взяли коней под узду и принялись бережно вываживать, что-то тихо нашептывая во вздрагивающие уши.
