"Фантастика 2024-15".Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Респов Андрей

Насчёт загаженности Труманис, конечно, преувеличил, но веником, скребком и тряпкой пришлось поработать на совесть. Да и с вёдрами к колодцу набегался до мельтешения в глазах. Короче, дедовщина во всей красе! Заканчивал работу уже под нетерпеливые взгляды новых коллег, переминавшихся у входа с чистым бельём под мышкой.

В следующие четверть часа пришлось испытать на личном опыте шайтан-машину для стрижки волос. Должность местного парикмахера совмещал автомеханик из гаража. Оказавшийся мастером на все руки. Он же, оказывается, сложил и банную печь. Чем-то он напомнил мне Шурку-Механика с угольного карьера. Он притащил с собой старую, но рабочую, механическую машинку для стрижки с ножным приводом. Не знаю, откуда в лагере оказался столь редкий девайс, о подобных ему мне приходилось лишь читать. Несмотря на устрашающий вид и странный механический лязг, сопровождающий её работу, функции свои она выполняла вполне достойно и не выдёргивала волосы клоками, как проржавевшие ручные, что использовали на санобработке прибывших в Цайтхайн.

В итоге моя очередь на помывку наступила одной из последних, вместе с задержавшимся где-то Семёном. Воды в котле, вмурованном в каменку нам оставили маловато, пришлось доливать и снова сидеть на полоках, наслаждаясь разогретой парной. Оконце в парной давало света ровно столько, чтобы нащупать тазик и не промахнуться ковшиком мимо ведра. Но для меня по вполне объяснимым причинам это не было проблемой. А вот Семён чуть не сверзился, промахнувшись мимо края полока.

— Вот же темень, твою мать! — выругался старший писарь от неожиданности.

Начиная обливаться потом, я неожиданно сообразил, что мы с Семёном впервые оказались наедине. Пожалуй, вот он мой шанс выполнить задумку!

Старший писарь забрался в угол на верхний полок, прикрыв глаза и наслаждаясь жаром. Я осторожно выглянул наружу через небольшое оконце. Двор был пуст, лишь автомеханик-парикмахер, уложив в деревянный ящик свою шайтан-машину, колол дрова у забора. Судя по его энтузиазму и ловким отточенным движениям, делал он это явно без энтузиазма. Значит, минимум минут пятнадцать-двадцать провозится.

Перед тем как приступить к задуманному, отогнал проскользнувшую трусливую мыслишку о возможном провале. Сколько можно тянуть? Не хотелось бы прибегать к крайним мерам. Но в случае если Родин не пойдёт на контакт, я готов устроить ему несчастный случай прямо тут в бане. Семён был значительно выше и крупнее меня. Моложе и на вид явно сильнее. Вряд ли кто-то поверит, что такой дрищ, каким я выгляжу на первый взгляд, свернёт эдакому бугаю шею или остановит сердце прекардиальным ударом. Но это уже в крайнем случае.

— Сёма…Семён, — тихо позвал я, усаживаясь в метре от Родина.

— А? Чего тебе? — отозвался распаренный старший писарь, даже не открыв глаз.

— Поговорить бы.

— Не наговорился за весь день?

— Ты в состоянии послушать и не перебивать меня, Семён? Хотя бы четверть часа.

— Валяй… — после нескольких секунд молчания ответил Родин. Слабое освещение в парной ничуть не мешало мне отслеживать все детали его мимики. Старший писарь соизволил открыть глаза, но веки его были прищурены. Поза спокойная, расслабленная. Никаких признаков напряжения.

Я постарался говорить убедительно.

— Семён Иванович Родин, лагерный номер 14294, белорус. На самом деле ты Самуил Исаакович Родин, 1921 года, еврей, родился в деревне Кричалки, Горецкого района, Могилёвской области, — я продолжал внимательно отслеживать реакцию старшего писаря. Пока всё было ровно, — сын крестьянина. В семье пятеро детей, в шесть лет маленький Самуил пошёл в еврейскую школу хедер, затем в среднюю школу. Делал завидные успехи. Помимо русского и белорусского языков, изучил немецкий язык. Дома все разговаривали на идиш. После восьми классов поступил в педагогическое училище и стал учителем начальной школы. Позже работал учителем немецкого в родных Кричалках. В 1940 году тебя призвали в Красную Армию на советско-польскую границу. Началась война. Под Минском ты и почти 200 бойцов из пехотного батальона попали в окружение. Среди них ты был единственным евреем, но товарищи не выдали тебя немцам. В пересыльном лагере вас держали около десяти дней. В жесточайших условиях содержания многие сослуживцы умерли. Здесь во время регистрации ты впервые назвался Семёном Ивановичем Родиным, белорусом, православным. Благо, знание языка было тебе на руку. Дальше тебя перевели Шталаг 324 в Острув-Мазовецкий, Польша. Там отправляют на тяжёлые сельхозработы, где пленных кормят из тех же корыт, из которых кормят свиней. Наконец, в конце августа сорок первого ты попадаешь сюда, в Шталаг 304 IV в Цайтхайн. Лагерь только формируется и среди военнопленных ведётся активный розыск евреев, коммунистов и командиров, скрывающихся среди пленных. Розыск ведёт гестапо при содействии офицера разведки. Поразительно, но каким-то образом тебе удаётся скрыть своё происхождение и даже обойти данные медосмотра. А дальше Самуилу Родину просто невероятно везёт! Его непосредственный начальник, фельдфебель Вайсман, зная, что он еврей, не только не выдаёт его, но ещё и заботится о том, чтобы никто другой этого не сделал. Очень интересный случай, не находишь? — при этих словах Семён напрягся и непроизвольно поджал ноги коленями к груди, обхватив их руками, — полагаю, для начала разговора хватит. Или мне продолжать?

На этот раз Семён молчал целую минуту. Неплохо держится парень. Без суеты. Можно только представить, что сейчас творится у него в голове!

— Ты…кто? — слегка осипшим голосом произнёс Родин.

— Не волнуйся, я не из гестапо. И не из абвера, — добавил я, расслабленно откинувшись на полоке, продолжая контролировать Семёна.

— Тогда как…э-э-э…откуда? — напряжённо пробормотал Родин.

— Главное разведывательное управление Генерального штаба. Настоящую фамилию и звание тебе знать ни к чему. Как и основную причину моего здесь появления, — я постарался ошеломить, отвлечь потрясённого парня от мелких нестыковок в моём рассказе. Вернее, о слишком подробно описанных деталях его биографии…

По большому счёту я не особенно боялся быть пойманным на враньё. Не та ситуация. В любом случае, информация, которой я владел, била любой контраргумент со стороны не только этого парня, но и других фигурантов подполья. Психологически будет вернее, если именно он, а не я сам, первым преподнесёт информацию об офицере разведки заброшенным с таинственным заданием в лагерь для военнопленных. Чем бессовестнее ложь, тем выше вероятность, что она будет принята. Об этом писал в моей реальности ещё Алоизыч в «Майн Кампф». Помнится, у него дословно по-другому: «Солги только посильней — что-нибудь от твоей лжи да останется.» Конечно, я старался уже через Семёна сыграть на скрытых чувствах большинства подпольщиков. На их неумирающей надежде на то, что Родина их не бросила и обязательно придёт на помощь, в какую бы тяжёлую ситуацию они ни попали. Подленько? Но мне нужны были союзники. Как воздух! Расшевелить! Заинтересовать! Время начинает поджимать…

Семён, услышав мой ответ, открыл рот от удивления, а я ещё раз напомнил себе, что этому пареньку всего-навсего двадцать два года. Пацан ведь ещё совсем. Хотя и битый-перебитый.

— Брешешь! Не может быть! Да ты…провокатор! Сука! Хотя погоди…бред…нет…Вайсман? Нет! Ему-то зачем, после всего? Так сложно…ничего не понимаю… — похоже, парень впервые растерялся. Но я зря переживал за психологическую устойчивость еврейского поселкового учителя.

Минуты не прошло, как Семён, встряхнувшись словно дворовый пёс, и, вылив на голову ковш холодной воды, вернулся на полок, бросив мимолётный взгляд в окошко.

— Как там? Колет? — поинтересовался я.

— Колет, колет… Олег это дело не очень любит. Чурбаков ему ещё надолго хватит. Хм. Остаётся один вопрос: ну и зачем ты мне всё это рассказал, товарищ…

— Называй меня, как и прежде, Пётр Теличко. Ничего не изменилось. Для всех я такой же военнопленный, которого взяли писарем в отдел учёта. А ты мой непосредственный начальник. Точка. А рассказал я тебе для того, чтобы наладить контакт. Ты мне очень нужен для связи с подпольем. У меня есть своё задание и выполнить его без помощи местных товарищей я не смогу.