"Фантастика 2024-12". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Слышь, Сашка, или как там тебя? Как тебя по-настоящему звать? Что во дворе-то стряслось? Шум какой-то, выстрелы, казачки сорвались, словно французы али англичане высадились.

А вот это кино ещё интереснее. Он что, знает, я «подменыш» или берет на понт?

Я пристально посмотрел на Федышина, взял со столика колокольчик и позвонил. Немедленно в гостиной появился мой верный слуга. Повернувшись к нему вполоборота, чтобы не терять из вида фотографа, спросил:

— Трофим, а что это такое в моем кресле сидит?

— Так это фотограф, ваше высочество, как и приказывали, — недоуменно спросил Трофим, а потом перевел взгляд на Федышина.

— Это придворный фотограф? — негромко спросил я, а потом, ещё немножко понизив голос, сказал. — Я сейчас вижу перед собой какого-то хама, который не соизволив испросить разрешения, закурил в присутствии августейшей особы, да ещё и развалился передо мной, словно большой начальник. Трофим, что за дела?

— Какие дела, ваше высочество? — перепугался слуга, не слышавший такой идиомы.

Я заговорил очень тихо, но в наступившей тишине мои слова гремели, как барабанная дробь на плацу.

— А если никаких дел, то самозванца выкинуть. Сообщить министру двора, чтобы уволил его к чертовой матери, — повисла, было, тишина, но я тут же продолжил. — Хотя нет, увольнять я его не стану. Трофим, напомните мне, чтобы я приказал Кутепову выслать этого… как там его? Федышина? Нет, не выслать, а отправить в служебную командировку куда-нибудь подальше. Можно на Сахалин, а ещё лучше — на Шпицберген, а не то я в семейном альбоме ни одного белого медведя не видел, а они, хотя и звери, то все равно наши меньшие братья.

Федышин изменился в лице. Он уже встал по стойке смирно, сжимая в кулаке папиросу. Глаза выпучены, как у пьяного рака, а по лбу стекает струя пота.

— Да я… — начал было оправдываться фотограф, но я подошел к нему, ухватил за лацканы пиджака и, посмотрев ему в глаза самым бешеным взглядом, какой только мог изобразить, тихонько прошипел:

— Ма-ал-чать…

Отпихнув от себя фотографа, деланно отер руки о его же собственный пиджак, повернулся к слуге:

— Отведи-ка ты Трофим этого сукина сына вниз, да передай казакам. На меня сегодня покушение было, трое атаманцев погибло…

— Как же так, ваше высочество? — выдохнул Трофим, не заметивший, что я обратился к нему на ты, или наоборот, заметил, но ему это понравилось.

— Да, так, все подробности потом, — отмахнулся я. — Так вот, отдай этого сукина сына, да скажи, что он очень подозрительный субъект.

— Ваше высочество, о чем это вы? — встрепенулся фотограф. — В командировку отправить, это ладно, понимаю. Но каким это казакам меня отдавать? Ежели, я виноват в чем, так вы обязаны меня передать полиции. Но в полиции я скажу, что пошутить решил, виноват. А иначе ведь завтра во всех иностранных газетах напишут о произволе, что чинит наследник престола.

Ну ничего себе, наглость какая? Лучше бы он мне про иноземные газеты не говорил. Знаю, что в прежние времена у нас до дрожи в ногах страшились, ежели в иностранных газетах напишут что-то плохое. Но я, слава богу, получил некоторую прививку. В моем времени на нашу страну вылилось столько грязи, что к иностранным СМИ отношение, как к зловонной помойке. Жаль только, руки пока не доходят на эту помойку хлорки сыпануть, чтобы не так воняло. А ещё лучше — негашеной извести, так надежнее.

Неужели в этой эпохе, куда я попал, боятся мнения какой-то Англии, или Франции? Судя по тому, что я узнал за короткое время — не особо. Или Федышин относится к либералам (этих засранцев у нас всегда хватало), верящих, что все сказанное в газетах других стран чистая правда, а Россия должна следовать курсу вражеских СМИ? Сейчас я ему объясню политику партии и правительства.

— Голубчик, а кто вам такую глупость про газеты сказал? — прошипел я, сдерживая желание дать Федышину в ухо.

Неожиданно мне на помощь пришел Трофим. Мой слуга попросту, по-деревенски, дал увесистую затрещину фотографу, отчего у того голова мотнулась в одну сторону, а потом и вторую.

— Не бейте! Роман Владиславович мне сказал.

Уши у меня тут же встали торчком.

А кто такой Роман Владиславович? Видимо, наследник престола должен знать, кто он такой, но я-то не помню. Отчество фотограф назвал интересно, с ударением на второй слог. Роман Влади́славович, хотя положено бы говорить Владисла́вович. Это фотограф так произносит или Влади́славович так приучил? Поляк, что ли?

— А полностью? — с нажимом произнес я, изображая следователя, который знает, кого имеет в виду подследственный, но желает, чтобы тот сам назвал его фамилию и должность, а также все адреса, пароли и явки.

— А полностью князь Роман Владислав Станислав Анджей Сангушко, управляющий кабинетом его величества, — зачастил фотограф.

Голова заработала как компьютер.

Сангушко, да еще и князь… Фамилия польская. Ежели польский князь, так ещё и древняя. А кто из шляхтичей не древнего рода?

Слышал я эту фамилию, вот только где и когда?

А, вспомнил — был какой-то Сангушко, что воевал в армии Наполеона против нас во время войны 1812 года. Предатель, как ни крути, но Александр Первый его простил. Император тогда всех ляхов простил, что его предали. А этому Сангушко, потомку того, что к французам переметнулся, для чего знать, двойник на престоле или нет? Из любопытства? Или нечто другое?

Сангушко, управляющий кабинетом его величества. Кабинет-кабинет, какой кабинет? Чем должна заниматься контора? Наверное управляет имуществом государя. Всеми царскими фабриками-заводами, газетами и пароходами.

Вот только откуда управляющему знать, что вместо цесаревича двойник? Не думаю, что сам Николай Александрович рассказал. А даже если и он, к чему этот цирк?

— Значит, дражайший Федышин (намеренно пропустил я слово господин) подходит это к вам князь Сангушко, и говорит — ступай, мол, друг Федышин да и проверь, а не двойник ли будущий император? А если я у самого князя спрошу, он подтвердит?

— Не сообщайте, ваше высочество, — побледнел фотограф. — Князь Сангушко мне денег посулил, четыре тышшы, но велел никому о том больше не болтать, а не то мол, плохо закончу. Да мне и самому любопытно было — двойник или нет? Простите меня, ваше высочество. Дурак я, на деньги позарился. Думал — задам-ка пару вопросов, а вдруг и на самом деле двойник?

Неужто и правда такой кретин?

— А чего же поумнее-то вопросов не придумал? — поинтересовался я.

— Да я, ведь, вообще не подумал. Решил, что если вы не наследник, так сразу и пойму. А коли наследник, так извинюсь, да и все дела.

А ведь прав, сволочь. За любопытство нынче в тюрьму не сажают, а жаль. И времена нынче другие. И что я смогу сделать? А ничего. Да и не стану делать. Фотографу-то можно ещё спасибо сказать за его дурость. Подкинул он мне информацию к размышлению. С кем бы мне ею поделиться? С Кутеповым? Нет, подожду пока. Если император сказал, что верить пока Александру Павловичу нельзя, подожду до тех пор, пока не пойму, что генерал надёжен. А если выяснится иное, то лучше информацию оставить пока при себе. Выбора-то у меня нет — надо обрастать надежными людьми, вот только где их сейчас найти?

— С вами все ясно, Федышин, — хмыкнул я. — Идите к своему Сангушке, скажите — мол, наследник ведёт себя странно. Совсем на себя в поведении не похож.

— Александр Борисович, да что вы такое говорите? — изумился Трофим.

Я лишь взглянул на слугу, а затем повернулся к выпучившему глаза фотографу и тут же продолжил.

— Скажешь, что понаблюдать нужно.

— Так раскроют же меня тут же, ваше высочество, — тут же запричитал фотограф.

— Вы, Федышкин, сами того не ведая, в такую игру влезли, что нужно думать, как бы в живых остаться. Это вам не мои угрозы с высылкой. Сангушко страшный человек. Вы даже не представляете насколько, — я понизил голос до шёпота.

— Но как же?… Он же при дворе…

— А врагов близко держать надо, — тут же перебил я. — Так близко, чтобы все помыслы, на виду.