Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович
И все-таки первым, кого собравшиеся не только провожали громовым «Ура», но им же встречали, был Руднев. Выйдя к микрофонам, он, казалось, поначалу никак не мог собраться с мыслями или просто сознательно наслаждался мгновениями своего триумфа. Молча, с достоинством, пережидая устроенную ему овацию.
Но на самом деле в душе Петровича в тот момент бушевала настоящая буря: сколько всего нужно было пройти, испытать и претерпеть ради вот этого, одного момента! Ради заслуженного им права обращаться к элите наших флота и армии. Причем обращаться, зная, что каждое твое слово будут буквально ловить. Что все, что ты скажешь, – поймут. И поймут правильно…
Он пристально всматривался в лица людей внизу, перед собой. В лица знакомые и неизвестные, а в голове билась сумасшедшая мысль: «Господи! А ведь если бы не мы… Если бы не Вадим с его шибко ученым папашкой и их олигархом с погонялом Анатом, благодаря чьей фантастической жадности весь этот не менее фантастический попадос и произошел, то каждый третий из стоящих перед ним офицеров был обречен не пережить этой войны!
Кто-то из них должен был погибнуть вместе с Макаровым и Верещагиным на «Петропавловске». Кого-то нашли бы осколок, пуля или штык во время четырех штурмов Артура. Кому-то предстояло взойти на Цусимскую Голгофу. Кого-то ждали безвестные могилы на склонах маньчжурских сопок. Чьи-то кости грызли бы одичалые псы в гаоляне вдоль мандаринской дороги…
Но здесь и сейчас этого уже не будет! Здесь и сейчас карты судьбы легли совсем по-другому. История России идет по иному, неизведанному, пути. Каким он будет для нее – во многом теперь зависит и от них. От них, от всех. Ныне – живущих…
Петрович говорил долго. Первые фразы давались ему с трудом. После Гриппенберга и Макарова, сумевших завести аудиторию почти до точки кипения, спускать людей на грешную землю для работы над ошибками и уяснения будущих трудовых планов было тяжко. Тяжко, грешно, но надо…
Однако вскоре он с облегчением понял, что общество внемлет ему с вниманием ничуть не меньшим, чем до этого обоим командующим, а возможно, даже с большим: слишком животрепещущих он тем касался.
Почувствовав общий настрой и случайно поймав на себе восторженный взгляд каперанга Рейна, Петрович продолжил свою речь, хоть и обращаясь ко всем собравшимся, но конкретно – как будто только к нему. Напряжение куда-то ушло, и мысль полилась свободно и широко:
– Я понимаю, что в такой день хочется говорить только о содеянном. О тех славных делах, в которых мы участвовали. Поминать добрым словом и полным бокалом наших дорогих товарищей, не доживших до победы. Все так… Но именно память о тех, чьи жизни были положены на алтарь победы, заставляет думать сегодня об упущениях, допущенных нами ошибках, которые могли или стоить нам ее, или отдалить, увеличив многократно число погибших русских воинов – наших друзей и соратников.
Быть пророком – неблагодарная работа. Но мирным новый век вряд ли будет. Не эту ли горькую истину мы вместе здесь усвоили на собственном опыте? И, значит, не должно впредь допустить такого, чтобы наша Россия встречала войну, не будучи к ней готовой. Многие говорят, пишут, что, мол, Япония просто не выдержала долгой войны. По-видимому, так и есть. Ну, а мы? Мы выдержали бы ее еще хоть полгода?
Может быть, не все из вас знают, но четверть выпущенных нами при Токио снарядов были снарядами черноморских кораблей. На сегодняшний день флот имеет менее трети от довоенных запасов двенадцатидюймовых снарядов. Четверть, если не треть, прошедших войну корабельных артиллерийских стволов нуждается в ремонте, ещё четверть подлежит списанию из-за негодности к дальнейшей службе. Почти все истребители, миноносцы и половина остальных судов нуждаются в крупном заводском ремонте, все прочие – в течение двух-трех лет.
А как армия? Положение там даже сложнее, чем у нас на флоте. Еще одно сражение, вроде Ляоянского, и чтобы было, чем стрелять, пришлось бы полностью очистить склады западных округов. Наши заводы сумели за год сделать меньше половины от заказанного количества трехлинейных патронов и треть заказанных боеприпасов для полевой артиллерии. Если бы не германские поставки осенью-зимой, смогла бы наша Маньчжурская армия одержать убедительную победу под Ляояном? Подумайте об этом всем…
Сегодня мы не можем себе позволить роскошь ещё одной войны. И поэтому прошу вас, молодежь, уймите излишний алармизм. Не нужно высказываться столь вызывающе по отношению к британцам или янки. Да, мы знаем и запомним, кто маячил за японскими спинами. Но разве стране сейчас нужны новые военные потрясения? Вести себя сегодня кичливо и дерзко – не стоит. Тем более что сами они, я не сомневаюсь в этом, скоро начнут искать сближения с Россией. Наша победа серьезно изменила мировые расклады. Только пока не все это осознали в полной мере. Не забывайте: разрядка международной напряженности, которая неизбежна, сама одержанная нами победа не значат вовсе, что службе – конец. Для нас наступает время собирать камни. Мир ждет от нас послевоенной расслабленности, мы же должны усилить подготовку новобранцев, увеличить число сверхсрочников: вы знаете, что на хорошем унтере держится и армия, и флот. И на любом рейде демонстрировать флаг и силу России.
Мы, люди военные, на собственной шкуре познавшие, что такое нехватка снарядов и угля, должны не убеждать, но требовать от правительства всемерного наращивания нашей промышленной мощи. Без нее война долгая, война «на прочность» России категорически противопоказана. Сегодня ее главный фронт – экономический. Что толку в наших кораблях, если для них не будет хватать топлива или негде будет чинить их пробоины? Что толку в пушках без снарядов или в пулеметах без патронов для них? Что толку в сотнях тысяч призванных запасных, если их негде и некому обучать, нет в достатке оружия и экипировки? Если перебои со снабжением хронические и упираются в пропускную способность единственной железной дороги?
Ведь это еще суворовские аксиомы: «тяжело в учении, легко в бою», «солдат должен быть всегда сыт, обут и одет». Нет смысла их доказывать спустя сто с лишним лет. А что было у нас в начале минувшей кампании? Помните?..
Война кончена для обывателей. Но не для дипломатов и не для нас, людей военных. Нам нужно поминутно восстановить всю историю ее. Собрать, обработать предложения по улучшению службы. Отремонтировать флот до уровня, позволяющего встретить любой новый вызов, и при этом без сожаления расстаться со всеми кораблями, к следующей войне не пригодными, сколь бы геройские имена они при этом не носили.
Прогресс в военном деле не остановить. Разве вы сами на себе не прочувствовали, что значат лишних два-три узла скорости в сравнении с неприятелем? Поэтому переход на нефтяные котлы и турбины вместо паровых машин неизбежен. Как и появление новых, мощных и дальнобойных орудий. И рациональных схем их размещения. При этом нужно противопоставить подобным орудиям противника новые типы и системы бронирования, а минам и торпедам – подводную защиту. Только приспособить к этому всему броненосцы и крейсера ушедшего века физически невозможно. Так не лучше ли нам передать славные имена новым кораблям, способным приумножить их ратную славу, чем поддерживать искру жизни в небоеспособных блокшивах и брандвахтах?
В заключение я хочу сказать еще и о том, что при всей бесспорности наших побед каждый из нас должен, не кривя душой, сказать себе: на нашей стороне была и удача. Скажут – удача всегда на стороне храбрых… А разве японцы показали себя трусами? Нет. И еще раз нет! Вспомните историю трех атак их брандеров на проход в Порт-Артуре. Или последний бой «Фудзи». Я сам видел многочисленные примеры их стойкости и самоотверженного героизма в боях. Но главное – ни один их корабль не спустил флага, в какой бы безвыходной ситуации ни находился. Вспомните, как в последний час схватки у Шантунга до последнего снаряда дрался против пяти наших крейсеров герой «Якумо». Как сражался против шести броненосцев обреченный «Адзума». Как кинулись в самоубийственную атаку на мои крейсера их малые миноносцы… Днем! При видимости миллион на миллион! Все они погибли, но и «Корейца» с собой унесли. Мы уже знаем сегодня, что роковой для японцев разворот Камимуры был вызван не попыткой бегства покойного адмирала, а двенадцатидюймовым снарядом с «Ретвизана», разбившим управление у «Конго». На таких подвигах надо молодежь учить!
