Павел Марушкин - Властелин знаков (Лексикон)
Подросток приблизился, все так же настороженно поблескивая глазами; видно было, что он в любой момент готов дать деру. «Точь-в-точь помойный кот!» — усмехнулся про себя Джек.
— Скажи-ка, малый, ты слыхал о том, что здесь случилось ночью? Ну, все эти крики и так далее…
— Ничо я не знаю. — Мальчишка попятился, не сводя, впрочем, взгляда с монеты.
— Я не сыщик! — поспешно сказал Мюррей. — Я журналист, газетчик. Просто хочу разузнать, что здесь такое творится.
— Чего-чего. Убили здесь одного — все шлялся, вынюхивал. — Юнец криво ухмыльнулся.
— Ты его знал?
— Не-а… — Подросток замотал лохматой головой. — Откудова? Он не здешний, это точно. Местные все по домам сидят, особливо ежели туман…
— Да ну? — Джек изобразил недоверие. — С чего бы людям бояться тумана? Здесь такое частенько случается.
Юнец облизнул губы.
— Это все из-за призраков! — выпалил он.
— Каких еще призраков?!
— А таких… Они появляются по ночам, вместе с туманом! Настоящие призраки, чтоб мне провалиться! И горячие, ровно адский пламень. Старый Эдвард Мозель повстречал как-то одного, возвращаясь из трактира. Хотел схватить его — да как заорет! Грит, будто за чайник кипящий схватился! У него ладонь потом вся клочьями облезла, сам видел.
— И что, из-за одного пьянчуги все боятся выходить из дому? Что-то не верится…
— Так ведь их не только Эд видел, мистер! И другие тоже встречали, особливо кто по ночам шарится… — юнец неприятно усмехнулся. — Местных-то они никого не трогают, но лучше на всякий случай держаться подальше… Здесь ночью всякое может быть!
— Ну, хорошо. — Джек щелчком переправил юнцу монету; тот проворно схватил ее на лету.
В голове Мюррея потихоньку складывался план будущей статьи. Добравшись до оживленной улицы, он взмахом трости остановил кеб и, назвав вознице адрес, откинулся на жесткую спинку сиденья. К тому моменту, как лошадь остановилась, он уже практически завершил работу. Осталось лишь записать придуманное и отшлифовать некоторые фразы. Джек снимал квартиру в восточной части Гринвича; здесь селились в основном люди среднего достатка. Он распахнул дверь — и едва не столкнулся с девушкой, сбегавшей вниз по ступенькам.
— О! Прошу меня простить. — Мюррей отступил и приподнял шляпу.
Незнакомка состроила нетерпеливую гримаску и проскользнула мимо. Джек заинтересованно смотрел ей вслед. Волосы, чересчур короткие для нынешней моды, выбивались из-под шляпки непослушными вихрами, плащ-пелерина, слишком легкий по такой погоде, трепал ветер.
— Кто эта леди? — осведомился Мюррей у консьержа.
— Некая мисс Вайзл;[1] она всего второй день как поселилась у нас. Вроде бы имеет какое-то отношение к театру, — консьерж усмехнулся в густые усы. — Прелестная девушка, не правда ли?
— Пожалуй… — задумчиво кивнул Джек.
* * *Уроки хороших манер поначалу не вызывали у Ласки ничего, кроме отвращения; но Озорник был неумолим.
— Ты должна продержаться, по крайней мере, час! И все это время тебя будут окружать люди, до тонкостей знающие здешний этикет, впитавшие его нормы с молоком матери…
— Кошмар! Послушай, но я ведь ничего не знаю об этой Воронцовой…
— Это как раз неважно. Графиня будет такой, как тебе захочется; главное — умение держать себя… И хорошо подвешенный язык. Но с этим у тебя проблем нет, по-моему.
Правилам хорошего тона девушку обучала миссис Сивер — сухощавая желчная особа, придирчивостью своей живо напомнившая Ласке ее старого урядника времен службы в Крепости. По прошествии нескольких уроков девушка начала чувствовать себя скованной невидимыми цепями: все эти понятия о том, что должна и чего не должна «настоящая леди», просто не умещались в голове! Вдобавок пришлось сменить привычные уже одежки мальчишки-механика на женский наряд. Все ее счета оплачивал Озорник. Откуда он добывал деньги — оставалось загадкой; Ласка все собиралась расспросить его об этом — но каждый раз забывала. Компаньона своего она теперь видела крайне редко и исключительно на людях: незамужней девушке не полагалось принимать у себя мужчин. По словам миссис Сивер, это окончательно и бесповоротно компрометировало ее «в глазах общества».
Тяготы нового положения были очевидны. Поначалу Ласка успокаивала себя тем, что это ненадолго; но по прошествии нескольких дней, к немалому собственному удивлению, обнаружила, что происходящее понемногу начинает ей… нравиться! Отношение окружающих разительным образом изменилось. На молчаливого подростка с угрюмым характером обращали внимание исключительно в одном смысле: как бы он что-нибудь не стянул. Облачившись в платье и начав пользоваться косметикой, Ласка тут же ощутила интерес противоположного пола. Это оказалось странным, раздражающим. Но и приятным тоже! На удивление приятным. До этой поры большинство мужчин, с которыми ей довелось общаться, были казаками Крепости, а ухаживания товарищей по оружию не шли дальше двусмысленных шуток и шлепков по мягкому месту. На последнее Ласка пару раз отвечала ударом маленького, но крепкого кулачка, что надолго отбивало у шутников охоту. Но теперь… О, теперь это было нечто иное! Заинтересованные, теплые взгляды, дружелюбие и интерес — иногда тщательно скрываемый, иногда нет, к ее скромной персоне. Девушка робко попробовала кокетничать — и поразилась, насколько падки мужчины на столь примитивные штучки. Желания опробовать «женские чары» на своем друге Ласка не испытывала совершенно: казалось, та вспышка страсти меж ними была единственной и случайной. Озорник, конечно, заметил произошедшие в ней перемены — еще бы, он ведь сам был их творцом!
— Миссис Сивер творит чудеса. Нет-нет, я нисколько не умаляю ваших заслуг, леди: это просто замечательно. Из куколки вылупилась бабочка! — Озорник подмигнул девушке. — Но ты пока что не графиня Воронцова, скорее, хм-м… начинающая авантюристка. — Он усмехнулся. — Теперь следует поработать над стилем; впрочем, уроки хороших манер оставлять нельзя. Нынче вечером я сведу тебя с одним интересным человеком.
Знакомство состоялось в старом, изрядно запущенном особняке. Немногочисленные следы былой роскоши еще сохранялись: резные дубовые панели, чиппендейловский шкаф в углу комнаты, напольные часы с массивным фарфоровым циферблатом, напоминающие вычурное надгробие. Но рассохшийся, почерневший паркет взывал о циклевочном ноже и лаке; да и полосатые обои давно выцвели и пожелтели от времени.
Хозяин встретил их лично. Богатырского телосложения, хотя и несколько обрюзгший, он был облачен в заметно повытертый бархатный шлафрок и мягкие домашние туфли. Благородный профиль несколько портил красный, в прожилках нос, выдававший пагубное пристрастие хозяина к спиртному.
— Мисс Вайзл, позвольте представить вам моего друга Тома О’Шонесси, замечательного человека и, не побоюсь этих слов, одного из самых выдающихся трагиков современности. — Озорник отвесил церемонный поклон. — Поверьте, вряд ли во всем Альбионе найдется человек, знающий актерское ремесло столь досконально. Том, а это — та самая девушка, о которой я говорил…
— Вы преувеличиваете мои скромные заслуги, друг мой! — О’Шонесси улыбнулся и вальяжно указал на продавленный диван. — Прошу вас, присаживайтесь. Итак, мисс Вайзл, вы решили попробовать свои силы на театральных подмостках?
— О, это любительский спектакль. Но я отношусь к своей роли очень серьезно! — отвечала наученная Озорником девушка. — Знаете, я участвовала в «живых картинах»; но тут совсем другое! Честно говоря, я очень боюсь опозориться.
— Гм… Ну что же, я буду рад, так сказать, поделиться опытом. Хотелось бы, конечно, увидеть текст пьесы. Или это что-то общеизвестное?
— В том и дело, что текста, как такового, нет, — пришел на помощь Ласке Озорник. — Новые веяния, знаете ли: имеется общая постановочная канва, а в ее рамках артисты импровизируют в соответствии с выбранным образом.
— Ох, не одобряю я подобные новации! — Старый актер осуждающе покачал головой. — Что толку в них, мой друг? В конце концов все вернется на круги своя, к шекспировским традициям, помяните мое слово…
Наука Тома О’Шонесси оказалось непростой, куда тоньше «хороших манер» — но и куда увлекательней. До сих пор Ласка видела театральное представление только единожды — когда Крепость посетила бродячая итальянская труппа, бог весть какими судьбами занесенная на Урал. Обильно жестикулирующие люди в странных нарядах тогда не произвели на нее особого впечатления. Куда больше заинтересовал девочку московитский медведь, сопровождавший артистов в качестве телохранителя и проводника.
— Забудьте о сцене, леди. Забудьте о роли, в конце концов. Вы не должны играть эту вашу графиню; вы должны быть ею! Взять хотя бы последнюю реплику… Не акцентируйте приказание, это совершенно ни к чему!
