Олег Верещагин - Последний день войны
Хор нараспев говорил:
— Друзей в беде не оставляй.
Кто слаб — того не обижай.
Не разрушай, а создавай!
Слова на ветер не бросай.
Любовь свою не оскверняй.
Стране родной не изменяй…
Вадим перестал видеть и слышать — в ушах возник монотонный гул, а перед глазами повис ровный алый туман боли. И, когда боль стала непереносимой и запредельной, чья-то рука схватила и стиснула ладонь Вадима, причинив в первый момент ещё большую муку, но защитив руку мальчишки от огня. Вадим широко распахнул глаза и вдруг отчётливо увидел того, кто вместе с ним держал руку в огне — по другую сторону пламени стояла на колене Ротбирт. Тело анласа блестело от пота, пот и слёзы катились по лицу, но губы были раздвинуты в улыбке, а в глазах кроме боли были заслонявшие её восторг — и ярость.
"Ротбирт — мой побратим," — подумал Вадим.
Голоса умолкли.
Вадим и Ротбирт встали на ноги. Вадим качнулся, но Ротбирт поддержал его и отшагнул в сторону — последнее пожатие пальцев было как призыв держаться.
Четверо ратэстов встали на колено и скрестили мечи. Вадим ступил на это перекрестье, похожее на скрещение лунных лучей — ощущая ступнями холод клинков. Рука болела почти невыносимо — и он взлетел вверх, на уровень плеч ратэстов. Одновременно слитный, короткий удар заставил его вздрогнуть. Тени махали ало-чёрными крыльями. Это ратэсты били по рукоятям факелов мечами.
Удары превратились в слитный грохот… и возникло странное чувство полёта — полёта над сверкающими полосами клинков, над костром, над поляной, над дубами, над всем миром…
…Мечи опустились вниз — и Вадим шагнул с них на землю. Теперь он стоял перед коридором из скрещённых мечей, а в конце коридора человек протягивал ему, Вадиму, что-то… что-то непонятное…
Мальчишка прошёл этим коридором — с лязгом опускались клинки за его спиной — и взял в руку то что ему протягивали: топор из чёрного камня, украшенный высеченными глубокими знаками, в свете костра отливавшими алым — казалось, бороздки наполнены кровью.
— Бери, — голос человека показался ему знакомым.
— Отдам преданностью, — ответил Вадим, не обращая внимания на толчки боли в руке.
Надвинулась морда быка — с горящими глазами, обдающая пряным запахом… Взметнув топор, Вадим с выдохом обрушил её на широкий лоб между раскинутых рогов — и кровь свистнула ему на руки, на грудь, в лицо, скрепляя союз нового ратэста с кэйвингом и всей дружиной…
…Дым. Пряно пахнущий дым клубился со всех сторон, и Вадим… Вадомайр?.. плыл в этом дыму. Из дыма опустилась птица — огненная птица — и вцепилась когтями в руку, в правое запястье… и стала на ней — на руке — витой татуировкой, изображавшей птицу, терзающую змею.
Татуировка была серая, только глаза птицы горели алым, как раны.
* * *Заря занялась огромным костром в пол-неба. Недобрая, огненная… Такие зори часто бывают в морозные зимние дни — и почти никогда летом.
Десяток всадников-анласов двигался вдоль лесной опушки. Высокие кони шли плавным шагом, острия пик покачивались в красном небе. Воронение кольчуг тускло, тяжёлыми алыми искрами поблёскивало на фоне пока ещё чёрной стены леса. Было тихо, лишь по временам пофыркивали кони, сухо звякала сталь, да слышались негромкие, короткие переговоры.
Предутренний час, когда нечисть и ночные хищники возвращаются в логова, миновал, и солнце хлынуло в лес расплавленной бронзой. Чёрные силуэты превратились в людей и коней.
Вадим и Ротбирт ехали стремя в стремя. Оба мальчика были без шлемов — устроили их на передних луках сёдел. Отряд мотался верхом с двух ночи — кэйвинг выслал несколько дозоров, потому что совершенно определённо начинались земли, принадлежавшие хангарам.
Страной хангаров — Хана Гаар — управлял хаган. Она делилась на области-урханы, которыми правили наместники-сюууджи. Каждый урхан делился в свою очередь на даханы с датханами во главе. И уже было известно, что воинов у хангаров очень-очень много…
Пати Гэст, поставленный командовать этим дозором, был тяжеловатый на действия, уже немолодой, но очень опытный воин. Разведка была для него привычным делом. Покачиваясь в седле — рослый даже для анласа, похожий на ястреба — пати прятал в углах рта усмешку. Ему нравилось, что молодые ратэсты, из которых состоял его отряд, не боятся и не волнуются. Щитоносец Гэста, один из его внуков, медноволосый парнишка, обрывал губами с веточки крупные, спелые ягоды голубики.
— Лопнешь, — негромко сказал Ротбирт.
— Не жалко, — щитоносец протянул широким жестом, не глядя, шлем, на треть заполненный ягодами. Ротбирт достал две, сунул одну Вадиму.
Впереди начался крутой косогор, поросший малинником, а наверху, словно часовые, стояли мрачные ели.
— Пр, — Гэст остановил коня, повернулся в седле. — Довольно жрать! Проверьте, что там, за елями, — он указал на двоих ратэстов. Те спешились и неслышной побежкой, накладывая стреляя на тетивы, двинулись вперёд. Остальные развернулись в цепь и приготовились ждать…
Дробной рысью-иноходью выскочили из-за елей и стали спускаться к опушке трое хангарских всадников в латах. Очевидно, они не сразу заметили анласов… а потом стало поздно. Двое разведчиков, вскинув луки, метнули стрелы раньше, чем хангары дёрнулись. Один взмахнул руками и покатился с седла со стрелой между глаз. Второй конвульсивно дёрнулся и свесился на гриву, уронив руку — стрела торчала слева в груди.
Третий, гортанно крикнув, ударом колен развернул коня и погнал его вверх, к спасительным елям. Коротко свистнув, бронебойная стрела ударила его в шею сзади, пробив латный ворот — всадник кувыркнулся через круп. Ротбирт, улыбаясь, опустил лук. Он стрелял с седла, уперев лук в носок выставленной ноги.
— Метко, — похвалил кто-то. Ротбирт зыркнул, ответил насмешливо:
— Будешь хвалить, когда выстрелишь так же. До той поры — учись.
Говоривший, похоже, онемел. Остальные негромко, но одобрительно рассмеялись.
Разведчики вернулись быстро. Садясь в седло, старший сказал, указывая луком на ели:
— Там, дальше, большая долина. В лиге от склона крепость.
— Какая? — Гэст положил ладонь на шлем.
— Так… — разведчик поморщился. — Я бы не назвал её сильной. Земляной вал, в нём ворота. Ров, похоже, сухой, как моя глотка. Стража у ворот есть, четверо пеших.
— Сколько там на глаз может быть воинов? — выяснял Гэст.
— Не больше полусотни, — уверенно ответил разведчик.
Гэст задумался, став ещё больше похож на хищную птицу, чем обычно. Ратэсты притихли. Наконец пати вскинул голову и широко улыбнулся:
— Клянусь луком Вайу, что они тут давным-давно забыли, что такое бой! Слушайте! Пятеро из нас со мной во главе выманят из крепости часть воинов… скорее всего — большую и лучшую. Выманят под стрелы остальных, которые засядут за елями. Потом все — в сёдла и галопом на ворота. А дальше…
Он не договорил, но что будет дальше, не требовало объяснений.
* * *Полдюжины стрел Ротбирт воткнул в землю перед собой. Пошевелил осторожно густые еловые лапы, открывая себе обзор, завёл одну за другую.
Всадники ехали шагом в сторону крепости. Отчётливо было видно, что они очень хотят проскользнуть мимо неё незамеченными. Очевидно, поняли это и хангары. Они обманули сами себя…
Из широко распахнутых ворот, словно клинок из ножен, выметнулись три десятка всадников в доспехах, на бронированных конях. Анласы, великолепно имитируя замешательство, закрутились на месте, потом помчались обратно. Кто-то из стрелков засмеялся тихо, видя, как "бегущие" старательно стягивают поводья, чтобы анласские звери не оставили хангарских коней ни с чем.
Ротбирт провёл пальцами по древкам стрел, по оперениям. Выбрал бронебойную стрелу, положил на кулак. И прищурился. Подпустить на две сотни шагов… даже ближе, на полтораста, чтобы не успели уйти из-под стрел.
Хангары начали стрелять на скаку — чёрточки стрел заштриховали воздух, видно было, как некоторые отскакивают от кольчуг анласов и застревают в кожаной конской броне. Вадомайр на своём Вихре скакал на левом фланге — Ротбирт видел недовольное лицо славянина и мысленно выругал друга за то, что тот не надел шлем. Едва он подумал об этом, как волосы Вадомайра подбросила стрела.
— Боги… — выдохнул Ротбирт, натягивая тетиву.
— Остынь, рано, — заметили слева.
Гэст вдруг резко отвернул вправо. Остальные — за ним, открывая фронт для стрельбы.
— Давай!
С привычным посвистом стрела сорвалась с тетивы. Взмахнув руками, покатился с седла один… Дальше Ротбирт уже ничего толком не замечал, кроме того, что — попадает, попадает!!!
Взметнулся и стих крик ужаса, только хрипела раненая лошадь, порываясь встать. Двое хангаров махом неслись прочь, метались кони с пустыми сёдлами, три или четыре лежали мёртвые, как и все хозяева лошадей. Кое в кого попали по нескольку стрел.
