Виталий Винтер - Багровый рассвет
– Отходим к дороге на Запрудный Кош! Тут мы уже ничего сделать не сможем, только зазря головы сложим. Перехитрили ироды.
В этот момент Тельманов, выругавшись, сказал:
– Отходите! – И, издав звериный рык, выскочил на открытое пространство.
Встав, не прячась, в полный рост, он открыл огонь из своего ПК. Длинное и ярко-красное, словно кровь, пламя вырвалось, засверкав из дульного тормоза, заплясав дикими бликами на сведённом судорогой злости и решимости лице бунчужного. Чёрные силуэты в близкой цепи янычар начали падать, а ответный огонь фонтанчиками песка заплясал у самых ног Роберта. Шестопал громко выругался и, отпустив Санин рукав, бросился назад на помощь решившемуся, по всей видимости, принять здесь последний бой подчинённому, но тут развалина дома сбоку от них разлетелась от мощного удара и прямо на них, волоча на башне остатки стропил крыши, вылетел в облаке пыли танк.
В этот же момент бунчужный вскрикнул и упал, схватившись за пробитые в нескольких местах ноги, а Шестопал, оттолкнув Сашку с пути мчавшейся на них бронированной громады, уверенным движением, словно метая копьё, резко выбросил руку с импульсной гранатой. Рвануло, и танк испустил резкий вздох заглохшей турбины, и, ещё двигаясь по инерции, с противным скрежетом намотал на оголившиеся катки оборванную ленту гусеницы.
Взрыв оглушил младшего урядника в который раз за сегодняшнюю ночь, но времени на любование результатами работы хорунжего не оставалось – среди развалин прямо возле них замелькали многочисленные тёмные тени.
Шестопал открыл огонь по перебегавшим между развалинами чёрным фигурам. А Сашка словил в рамку прицела длинный язык пулемётного огня на крыше тарахтящего метрах в ста от них ещё одного бронированного монстра, плюющийся частыми очередями куда-то в сторону. Светящаяся цепочка трассеров упёрлась в башню и, выбив череду рикошетных искр, сбросила несколько фигурок вниз, прекратив татаканье тяжёлого пулемёта. Последние несколько гильз вылетели веером, и затвор голодно чавкнул, прося добавки.
Последний магазин автоматически встал в паз – Сашка не помнил, когда расстрелять все остальные. Тельманов, яростно ругаясь и не выпуская из рук пулемёта, всё ещё пытался встать на переломанные пулями окровавленные ноги. Сашка бросился к нему, но тут со звонким лязганьем откинулся один из верхних башенных люков застывшего рядом танка. Младший урядник мгновенно принял решение – инстинктивно втягивая голову в плечи, как будто это могло уберечь от жужжащих над головой пуль, он развернулся и вскочил на измятую гусеничную полку. Из тёмного провала люка как раз высунулась голова в ребристом шлемофоне с налобной нашлёпкой чёрного с белой арабской вязью флага. Запоздалое движение ствола короткоствольного «Хеклера» в его сторону прервалось короткой очередью, плюнувшей огнём и свинцом прямо в лицо врагу. Солёные брызги в который раз за день хлестнули Сашку, а обезображенное тело нысползло обратно в темноту люка, и вслед ему полетела хлопнувшая запалом граната.
Соскочив на землю, Заставский бросился к всё ещё корчащемуся в луже крови бунчужному, но позади вдруг оглушительно грохнуло, сбивая с ног тугой, горячей волной. Что-то тёмное и огромное странно неторопливо пролетело над ним и с тугим ударом, от которого содрогнулась земля, впечаталось туда, где бился в луже крови истерзанный пулями Роберт. С натугой повернув звенящую голову, Сашка обнаружил в нескольких метрах от себя дымящуюся башню танка, зарывшуюся стволом орудия в истерзанную землю. Из-под раскуроченного погона башни выглядывала дёргающаяся рука. Младший урядник как заворожённый всё смотрел и смотрел на эту руку, она не перестала двигаться, замерев на дымящейся земле безжизненным куском плоти.
Выстрелы вокруг словно уползли куда-то вдаль, и Сашка начал пониматься на дрожащие и плохо слушающиеся ноги, сзади простучали торопливые шаги, и сознание неожиданно померкло от взорвавшейся в голове вспышки боли.
Глава 6
Трюм старой рыболовецкой посудины нестерпимо вонял протухшей рыбой, но вот только подобный груз ржавая посудина не видела, наверняка, последние десяток лет. Другие времена – другие ценности и цари теперь над просторами разросшегося, словно раковая опухоль, Чёрного моря.
Вовка проснулся от усилившейся качки и опустил грязные, босые ноги в плескавшуюся на полу бурую жижу, состоявшую по большей части из просачивающейся сквозь ржавый корпус забортной воды и испражнений человеческих тел, набитых без счёта в узкий трюм старой посудины. Они телепались второй день куда-то на просторах тихой, к счастью, в это время года Меотиды, так называли Чёрное море после Потопа смуглые греки-румеи на своём новогреческом диалекте. Смуглые потомки ахейцев партизанили где-то на бесчисленных островах дунайского Рога и Великого, как они его сами звали, Ахейского архипелага, существуя, как и века до того их предки, небольшими общинами. Занимались гордые праправнуки Геракла и Афины пиратством – за неимением другой альтернативы для борьбы с превосходящими их во всех отношениях «чёрными». Как, впрочем, и все осколки народов на берегах Чёрного моря. И не без успеха, кстати, так как с запада к Острову Халифат никогда ещё не протягивал свои щупальца. Кроме, конечно, приснопамятного Новоодесского десанта.
На только что освободившееся место на койке кряхтя скользнул, весь от лица до голого торса в пятнах ожогов, перемотанный грязными бинтами, каперанг-имперец, захваченный вместе с тремя моряками где-то возле самого Истанбула с подлодки, потопленной фейхутдинами береговой стражи «чёрных». Все они были самыми истощёнными, раненными и обожжёнными, но не сломленными, несмотря на частые побои и почти месячное пребывание в плену. Подхорунжий находился в плену всего пятые сутки, а выглядел не лучше имперцев: одежда истрепалась, превратившись в лохмотья, живот постоянно бурлил, требуя что-нибудь съедобное, а не то, что им время от времени кидали словно диким зверям в трюм.
Кроме четверых имперцев и его самого – все остальные были с других концов воюющего друг против друга мира. Имелось даже несколько африканских исламских сепаратистов, захваченных во время какой-то «раззии» на побережье вечно воюющего Сомалийского Рога, на которых подхорунжий таращился, как на что-то совершенно сказочное. Эта хмурая публика держалась особняком, ни с кем не общаясь без нужды. Они явно чувствовали себя некомфортно, находясь в одном да ещё и закрытом помещении с таким количеством белых неверных и предателей первозданной веры, да ещё и без оружия. Ещё присутствовали тут представители народов с завоёванных в последние годы «чёрными» территорий – сербо-болгары, новоахейцы-клефты, так же, как и имперцы, державшиеся особняком ото всех других пленников.
Каперанг залез на скрипучие, грубо сколоченные нары, неожиданно придержал за грязный рукав Вовку, собиравшегося как раз подыскать какое-нибудь более-менее сухое местечко, и, притянув к себе напрягшегося подхорунжего, тихо заговорил, в то время как матросы-имперцы неспешно и как бы невзначай встали вокруг, закрыв собой от многочисленных сотрюмников.
– Не бойся, казачок! – вымученно улыбнулся имперский офицер сквозь пятна воспалившихся ожогов и въевшиеся разводы мазута на лице. – Извини, по званию вашего брата так и не научился распознавать, хоть и союзники.
– Подхорунжий я. Мне так же и «чёрные» говорили, перед тем как то ли отпустить хотели, то ли так просто шутили, – хмуро кинул в ответ Вовка. – Вот и вы тоже не пойми шо хотите. Зачем твои служивые меня обступили? – Подхорунжий стрельнул глазами на матросов.
Все в трюме знали, куда их везут, и что их ожидает. Каждый пытался как-то выжить – получше и посуше поспать, поесть. Все знали, что смерть неизбежна и близка. И в преддверии скорой и неизбежной смерти большинство теряло человеческий облик. Примером тому было несколько обезображенных трупов, плавающих посреди трюма и уже начавших распухать в душной жаре затхлой темницы. Три тела валялись там, уже когда Вовку бросили вниз, а ещё два появились после жестокой ночной драки новоахейцев с переметнувшимися, как те считали, в Чёрный Халифат сербо-болгарами.
Ещё одна драка разгоралась, похоже, прямо сейчас: в середине трюма разгорался конфликт между кучкой сомалийских сепаратистов и многочисленными райа с западного черноморского берега. Драка закончилась так же быстро, как и началась, оставив после себя изрезанное заточенными листами металла и исколотое гвоздями тело одного из чёрных сомалийцев. Его собратья, оттеснённые вглубь трюма, где уже не было даже нар и плескалась почти по колена вонючая жижа, яростно ругались, ощетинившись такими же самодельными железяками. Победители заняли освободившиеся места, потеряв двоих – сразу же забытых и истекающих кровью в грязной воде на дне трюма, под радостный гомон собратьев.
