Константин Кривцун - Жестокие звезды
Что же такое? Ночное видение оказалось реальностью? Я теперь стану глупеньким Пиноккио, и от каждой произнесенной неправды у меня станет расти нос?
Идиотизм форменный…
Так начался первый день новой жизни. Жизни с тяжким бременем человека, что всегда будет знать те вещи, которые ему знать не нужно и не положено.
Вечером я не вытерпел и позвонил Пашке. Мы встретились с ним и прошлись по улицам поселка. Я рассказал другу о ночном происшествии и своем поведении во время завтрака. Не стал говорить лишь о том, почему проснулся. Ни словом не обмолвился про Наташу…
Сначала друг не верил. Ему казалось, что мне просто приснился плохой сон, но я сумел доказать ему, что действительно в состоянии ощущать правду. Я угадал то, что нам скажет прохожий, если мы спросим у него, как пройти на улицу Гагарина. Угадал не общий смысл, а предсказал в точности до последнего слова весь предстоящий диалог.
И тогда Пашка поверил. Он хлопнул меня по плечу и сказал:
– Теперь нас двое. Мы оба другие. И нас никогда не поймут. Готовься. Теперь все будет для тебя иначе.
– Только молчи обо всем, хорошо? – попросил я.
– Помнишь наш уговор? Про великую тайну?
Я кивнул и посмотрел вдаль, насколько это позволяла узкая улица. Мимо проскользила авиетка, обдав нас теплой волной.
– Пусть твоя тайна станет второй великой, – продолжил Пашка.
Я улыбнулся. Тайны все множатся, вопросы тоже. Но все тайное когда-то становится явным – так, кажется, говорит старая пословица. Нас обязательно раскроют.
– Хорошо, Паша. По рукам!
Мы торжественно пожали друг другу руки. Мальчик, умеющий летать, и мальчик, что научился видеть правду. А что будет дальше? Когда проявят себя те, кто следит за нами?
Но что бы ни было, одно я знал точно – дружба никуда не денется. А это было для меня главным.
Главнее Наташи.
23.03.2215– Зачем ты делаешь это, Сергей? – Мама хмурила брови, держа перед собой на вытянутой руке тельце насекомого.
Я встал с дивана. Что я мог ответить? Что живодерство доставляет мне удовольствие? Нет, это было неправдой. Я любил животных, я только лжи теперь не мог выносить…
– Зачем ты отрываешь бабочкам крылья? – повторила мама.
На этот раз я решил ответить:
– Они червяки, мама. На самом деле они попросту гусеницы, мерзкие твари. В них нет красоты, они не должны летать.
Мама глубоко вздохнула.
– Почему с тобой всегда так сложно, Сережа? – Она присела и положила дохлое насекомое на край стола. – Нельзя же так! Что тебе сделали бабочки? Кто дал тебе право судить их?
Я опять смешался.
– Не знаю. Мне просто казалось… Хорошо, я больше не буду так делать.
Мама кивнула.
– Будем считать, что ты принес свои извинения. Кушать будешь?
– Ага. – Мне все еще было неловко. – А что у нас на обед?
– Картошка с курой. И еще там суп, по-моему, оставался.
– Понятно, – я отвернулся к окну. – Через минуту приду, можешь пока положить картошки…
Мама встала и подошла ко мне.
– Тебя что-то беспокоит, сынок?
– Да, – слегка помедлив, ответил я. – Ты знаешь, что Пашка улетает сегодня?
– Неужели сегодня?
Я повернулся к маме и увидел на ее лице плохо скрываемую печаль.
– Ты тоже хочешь улететь, да? – продолжала она. – Тебя ведь с самого детства тянет в космос.
– Мне скоро семнадцать, мама, – я с трудом выплевывал лживые слова. – Ты же знаешь, что я еще мал для этого…
– Сережа, на тебе лица нет. – Мама смотрела на меня озабоченно. – Не обманывай меня. Я же знаю, что ты хочешь лететь.
– Ты права, – сказал я, и, как только произнес это, мне стало легче. – Я очень хочу в космос. Я мог бы взять тебя с собой. Конечно, жить вместе нам не разрешат – правила Академии, но ты могла бы обосноваться рядом…
– На следующий год, – было заметно, что мама все для себя решила, – когда тебе исполнится восемнадцать, я отпущу тебя. Полетишь на Марс или сразу на Край. Школу ты уже окончил, образование завершишь заочно. Мне все равно не разрешат лететь – здоровье уже не то. А пока побудешь со мной. Одной мне будет сложно со всем здесь управляться…
Я слушал и понимал, что никуда она меня не отпустит. Она уже потеряла отца на Фронтире, теперь она просто боится, что я тоже погибну. «Космос жесток, человек не приспособлен для жизни там, и каждый день за пределами уютной Земли – это борьба, схватка человека и древней страшной стихии» – так говорил наш учитель по космологии. Он, конечно же, был прав.
– Хорошо, мама, – сказал я, чтобы успокоить ее. – Пойдем обедать…
Она кивнула и вышла из комнаты. Я последовал за ней.
А после трапезы поспешил к Пашке, чтобы помочь ему со сборами и проводить до космодрома.
Пашка встретил меня приветливо, но я чувствовал, что ему стыдно передо мной. Еще бы – он улетал в космос, к самым дальним его рубежам, улетал, чтобы работать и учиться, ну и, конечно, чтобы прославиться, а я оставался на Земле, оставался практически в полном одиночестве. Рожденный ползать летать не может…
Мне невольно вспомнились расчлененные бабочки. Наверное, я отрывал им крылья не потому, что искал пресловутую правду, похоже, я попросту им завидовал.
– Ну что ж, – Пашка в очередной раз оглядел собранные в дорогу вещи. – У нас есть минут десять. Примерно.
Посидим-ка на дорогу,
Ведь в далекие края
Мне лететь по воле бога.
Как там жить – не знаю я…
Последнее время мой друг частенько читал вслух импровизированные стихи. Не всегда они были в тему, не всегда хороши, но затыкать его ни я, ни Наташа не решались.
Мы сидели и молчали примерно минуту. Затем поднялись и направились к двери. Я взял чемодан, Пашка нацепил на плечи рюкзак.
– Вот и все, Сережка, – сказал он, и глаза его странно расширились. – Ухожу… Жалко. Жалко, что ты не сможешь посмотреть, что там. Что меня ждет. Все будет в порядке. Надеюсь.
– И я надеюсь, – мне нелегко было придавать своему голосу бодрый тон. – Устроишься на работу, получишь место заочника в Академии – все будет хорошо! А потом как-нибудь вспомнишь о старых друзьях и заскочишь к нам…
– Да, – Пашка представлял себе расписываемые мною картины, только что-то его все же смущало. – Лучше ты прилетай! На Фронтир. Мы будем там лучшей командой. Мы же одни такие одаренные!
Мы командой лучшей станем,
На пути у нас не стой!
Все сокровища достанем,
Привезем их все домой!
Серьезно, Сережка! Бросай все. Прилетай тоже!
– Мама обещала на следующий год, – грустно сказал я. – Ну, пускай даже я прилечу, ты все равно будешь скучать по Наташе…
Пашка словно уменьшился в росте на несколько сантиметров, как будто его придавило тяжестью самой судьбы.
– Я обязательно вернусь. Вернусь за Натой! – воскликнул он. – Клянусь! Ты за ней присматривай. Пока что. Договорились?
Я кивнул.
Да и что мне оставалось? Не скажешь ведь лучшему другу, что по уши влюблен в его девушку. Как же мне беречь-то ее, елки-палки? От кого, кроме себя, ее охранять?..
Из кухни показалась Пашкина тетка.
– Уже пошел? – поинтересовалась она, внимательно оглядывая моего друга.
– Да, тетя, пора! – Пашка обнял ее на прощание, она потрепала его по голове.
– Ну, давай! Иди! Удачи тебе, Паша…
Отношения Пашки со своей теткой никогда не были особенно теплыми. Своих настоящих родителей он никогда не видел, а тетка почти не вмешивалась в его жизнь. И я не особенно удивился, узнав, что она легко отпустила Пашку в космос.
Мы вышли на улицу.
– Паш, а где же Наташа? – спросил я. Мне казалось, что я встречу ее еще в доме. Они с Пашкой все свое время проводили вместе.
– Она… Она сказала, – мой друг замялся. – В общем, мы с ней поругались. Немного. Но я думаю, она придет к космодрому. Все равно.
Я сглотнул. М-да… Правда не могла открыться мне. Идиотское чувство. Мысли незнакомых людей я улавливаю с легкостью, а правда про тех, кто мне дорог, всегда остается недоступной.
Как мог Пашка поссориться с Наташей? Хотя, с другой стороны, что тут такого удивительного? Он улетал, она оставалась. Выходило, что он бросал ее ради космоса. Не зря Пашка так нервно отреагировал на слова о том, что он будет скучать по Наташе. Конечно, будет. И она будет. И в конце концов согласится с его решением, когда он заберет ее на Фронтир.
Мы шли по дорожке. Весеннее солнышко радостно подмигивало нам сквозь ветки деревьев. Из леса доносился чей-то смех. Лишь только я обратил на него внимание, как в голове у меня возникла сцена. Двое влюбленных бегали вокруг дерева. Девушка убегала, молодой человек силился ее догнать. «Догонит», – меланхолично подумал я.
Настроение у нас с Пашкой было прямо противоположным. Я переживал за друга и его девушку, а Пашка, похоже, подумывал, не бросить ли ему свою затею, пока еще не поздно.
Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы перед транспортной станцией мы не повстречали Наташу. Она стояла, опираясь на титановый каркас, и разглядывала нас с легкой улыбкой. Прямые волосы до плеч, смуглая кожа, омуты глаз. Как можно поссориться с таким созданием?
