Игорь Поль - Знакомьтесь – Юджин Уэллс, Капитан
– Клевый джем! – радостно подмигивает мне Щипач. – Давненько так не отрывался.
– Ты где этой чепухи нахватался? – интересуется Седой Варвар.
– Ты на самом деле баронессу спас, или свистят? Это она? – перебивает его Иван.
– И на Земле взаправду бывал? – в свою очередь влезает Фрэнки.
И я не знаю, кому первому ответить. Я весь еще под тем особым видом кайфа, что дает смесь адреналина, страстной музыки и урагана бешеных эмоций публики.
– Хватит, дайте чуваку отойти, – вмешивается Торки.
– Что это вы тут творите, сукины коты? – слышу я пьяный голос.
Мужчина с копной белоснежных волос гневно раздувает ноздри у входа. Длинные ноги, узкое лицо. Глаза слегка косят от выпитого. Свободная, распахнутая на груди красная рубаха. Вельветовые брюки с бахромой. Так вот ты какая, звезда джаза новой волны, Филодор!
Все невольно подбираются в ожидании грозы. Запах скандала витает в воздухе. Журналисты по стеночкам подбираются поближе. Фотографы жадно щелкают, заливая зал ослепительными вспышками.
– Вообще-то твою задницу спасаем, Фил, – спокойно отзывается Торки, прихлебывая пива. – Пока ты капризничаешь, как дорогая проститутка, мы тут выкручиваемся, как можем.
– Да ты!.. Ты забыл, откуда я тебя вытащил! – лицо звезды идет пятнами. Палец укоризненно тычет в лицо барабанщику.
– А не забыл, – вызывающе отвечает тот. – Из кабака «Кривая Лира». Мы там так лабали, что ты чуть не сдох от зависти. На наши джемы коты со всей системы собирались.
– Да ты же спивался там, как последний шахтер!
– Ну и хрена? – философски вопрошает Торки. – Я и тут спиваюсь. Это у меня наследственное. Тебе-то что? Вот, спасибо чуваку скажи, выручил нас.
Звезда окидывает меня мутноватым взглядом. Я для него – насекомое.
– Этому крестьянину? – кривится он. – Да вы тут все с катушек послетали! Нас же теперь неустойками разорят.
– Не нас, а тебя, Фил, – поправляет басист. – Мы-то свое отработаем. И вообще – фильтруй спич-то. Этому кенту тебе башку скрутить – что верхнее «до» взять. Это сам Юджин Уэллс. «Красный волк».
– Ему-то? Ха! Охрана!
– Хотите проверить, мистер? – интересуюсь я. Надоел мне этот клоун. Дешевый, как пустая конфета. Одна оболочка. Пшик. Может, он и крутая шишка, только мне плевать. Подарок мэра деревни Беляница всегда при мне.
– Охрана, уберите постороннего! – командует Филодор. – Через минуту начинаем. Где моя гитара? Отыграем час сверху. Отобьемся. А с вами после поговорим, – обещает он кучке расслабленных «котов».
– Ну-ну. Пускай попробуют, – нехорошо улыбаюсь я. Подбираю ноги для прыжка. Слегка наклоняю торс вперед. Триста двадцатый, готов? Подтверждение. Мишель бледнеет. Делает знак своим телохранителям. Те медленно расходятся в стороны от меня. Охранники из местной службы безопасности берутся за дубинки. Вопросительно смотрят на старшего. Офицер пожимает плечами. Люди в черном равнодушно отворачиваются кто куда. Делают вид, что они тут случайно оказались.
– Гитарист ты ничего, Фил, – рассудительно заявляет Седой Варвар. – Жаль только, что козел.
– Давно хотел свалить, – равнодушно отзывается Крошка Фрэнки, бросая мокрое полотенце на пол. – Все стремался чего-то.
– Что ни говори, а сейшн сегодня клевый. Давно с таким кайфом блюз не ломали, – поддерживает его Чертополох, любовно покачивая свой саксофон. – А ты, Фил, иди, интервью, что ли замути. Это у тебя круто выходит. Нам вот некогда, мы тут, знаешь ли, этот городишко отыметь собираемся.
– Ну а вы? – обращается к остальным растерянный Филодор. Помятый импресарио тенью маячит за его спиной.
– А что мы? Некогда нам трепаться. Работать пора, – отвечает за всех Иван. Поворачивается к Мишель. – Вы уж, дамочка, сделайте так, чтобы от нашего саунда все в штаны наделали.
– Это от вас зависит, сэр, – серьезно отвечает Мишель. – Ваши контракты обсудим после концерта. А пока сыграйте так, чтобы никто потом не сказал, что у меня чутье на деньги пропало.
– Ха! Порвем зал, парни?
– Как два пальца!
И импресарио уводит прочь потрясенного Филодора. Никто и не заметил, как он исчез.
– Держись, Юджин, – говорит мне Мишель.
– Порвем зал! – повторяю я. Мне нравится это выражение. Есть в нем что-то волшебное. Скрытая мощь, от которой дрожат стены. Камеры назойливыми жуками порхают вокруг моей головы.
– В блин раскатаем. Размажем дегенератов, – отзываются парни.
И радостное предвкушение вновь окутывает меня. Я смотрю во все глаза, захваченный творящимся вокруг таинством. Бэквокалистки подкрашивают губы. Припудривают щеки. Суют под мышки салфетки от пота. Седой Варвар чего-то беззвучно шепчет, закрыв глаза и зажав в огромной ладони полупустую бутылку пива. Иван в окружении стайки тусовщиков. Кого-то щупает, сладко жмурясь. И как ему удается отличить, кто из них кто? Чертополох сосредоточенно прилаживает мундштук. Щипач, склонив голову ухом вниз, шевелит струны, прислушиваясь. Торки разминает кисти. Вот уже ожидание подхватывает нас. Порозовевший Иван вырывается из кучки молодняка. Варвар легко вскакивает, что здорово не вяжется с его объемным телом. Крошка Фрэнки выпускает из объятий млеющую от счастья фальшивую медсестру. Тянемся к выходу.
– Так, парни, собрались! Фрэнки – продолжай треп. Красный Волк – за мной, сбрось парочку вещей. Девочки, больше тела!
Закинься. Я закидываюсь. Вода из бутылки течет по подбородку. Закидывается бас. Закидываются гитаристы. Закидывается клавишник. Закидывается трубач. Закидываются все. Ударник прилепляет к потному лбу кружок стимулятора. Бэквокалистки с усталыми лицами, на которых уже нет приклеенных томных улыбок, с готовностью лижут полоски с кислотой и привычно пришлепывают их чуть выше локтя. Саксофонист глубоко вдыхает из синего пузырька. Вставляет? Вставляет. Еще как вставляет. Мы сходим с ума. Нас несет ветром. Толпа восхищенных фанов представляется сладкоречивыми ангелами. Лица окружающих одухотворены и возвышены. Печали великих мыслей морщат их лбы. Мишель улыбается только мне фантастической, совершенно неземной улыбкой. Я вздымаю руки, желая взлететь, подобно птице. Эти синюки на нашей старой лоханке – неужели они испытывали подобное? А те, что подыхают в приютах для бедных или под заборами? Потерявшие человеческий облик, похожие на мумии с черными кругами под глазами? Они все так летают?
– Кайф кайфу рознь, – говорит кто-то, словно подслушав мои мысли. И мы выпархиваем. Выкатываемся. Выплываем. Шевелим плавниками, определяя направления движения. Планируем, распустив крылья. Свет указывает нам место нашей казни.
Я снова поднимаю руки. Они невесомы, как пух. Если я резко брошу их вниз – взлечу ракетой и разобьюсь к чертям.
– Я люблю вас, сукины дети! – ору я залу.
– ЮД-ЖИН!! ЮД-ЖИН!!! А-А-А!! ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ! – катятся семимильные волны.
– Эй, Волк, хорош трепаться, дуй к Варвару! – доносится сквозь рев толпы.
Я начинаю с «Летнего времени». Щипач отыгрывает щемящее душу вступление. Варвар учиняет долгое внеплановое соло, разогреваясь сам и терзая исходящий воем зал. А потом я вплетаю свой нетвердый голос, не дожидаясь разрешающего кивка. Голос мой летит в темноту. Вырывается на волю через запертые двери. Растекается по замершим вечерним улицам. Спорит с гитарой. Вслед ему удивленно оглядываются патрульные копы. Бэквокал не на шутку умирает от показной страсти. Зал плывет волнами рук. Удвоенная охрана напряглась в ожидании неминуемой бойни, но пока все спокойно. Наширявшиеся в антракте до безумия зрители пока просто ловят мой голос. Не понимая ни слова на незнакомом, давно канувшем в Лету, языке. Впитывают интонации. Давятся слезами и соплями. Взрыв наступит позже. Не сейчас.
И почти без перерыва мы выдаем «Bare Back Ride» Эрика Бердона. Вот только жаль, что Триста Двадцатый так и не смог перевести мне чуднуе название. Заводной ритм шевелит публику. Волны все выше. Ручьи собираются в реки. Реки кипят страстью. Страсть ищет выход. К моменту, когда я, развернувшись спиной к залу, уступаю место Чертополоху, охрана вступает в бой. Мне так жаль их, бедных, чья работа – присутствовать на чьем-то празднике и получать шишки, пока все вокруг получают удовольствие. Но Седой Варвар ставит хриплую точку в череде сомнений. Прикладывается к своей губной гармонике на длинном штативе и через пару минут безумие окончательно захлестывает пропасть под нами.
Мне интересно: насколько долго может кипеть этот адский котел, и до каких пределов поднимется его температура. Мне интересно: выдержит зал, то, что мы тут творим? Мне интересно: смогу я уплыть на тугой волне басовых аккордов или ледяная струя саксофона успеет заморозить дымный воздух на моем пути? Поэтому я начинаю «Хучи Кучи Мэн», прожектора наотмашь хлещут меня по лицу и сцена под нами шатается от топающей в унисон толпы.
Жилы на лбу Щипача надуваются, как черные веревки. Блестящее от пота лицо Чертополоха отражает свет. Бэквокал исполняет не то танец живота, не то стриптиз. «Еще, чувак», – просит Триста Двадцатый. «Е-ЩЕ, Е-ЩЕ, Е-ЩЕ!!» – пульсирует зал.
