Илья Бердников - Вояж Проходимца
Местность, по которой мы ехали, ничем особенным не выделялась: что-то вроде средней полосы России в марте. Такие же перелески, грязь да серое небо. Можно было только радоваться, что наш путь полностью проходит по идеальному полотну Дороги, так как никаких других магистралей не было и в помине. Природа стояла нетронутой, и только изредка мы миновали небольшие, низенькие поселки, расположенные по бокам трассы. Так что моя поездка действительно проходила спокойно и мирно, безо всяких осложнений, как и обещал Ангел Зоровиц. Я даже немного разговорил неразговорчивого вначале Пласта, а еще вдоволь начитался книг с экранчика цифрового плеера, пока полностью не посадил аккумулятор устройства. После этого мне оставалось только есть да спать, так как подзарядить плеер было не от чего: на мой вопрос об использовании электросети вездехода Пласт всего лишь неопределенно хмыкнул и пожал плечами, показывая безнадежность моих запросов.
Так что, когда мы приблизились к блокпосту, расположенному перед Переходом, монотонная поездка мне уже порядком наскучила. Но я соврал бы, если б сказал, что обрадовался непрошеным попутчикам.
Безо всяких осложнений, легко и просто, я, почувствовав возмущение поля Дороги, нырнул в серую муть Перехода. Нырнул для того, чтобы каким-то образом пронести с собой в другой мир крупногабаритный и многотонный транспорт со всем его грузом, людьми и спящей на моих коленях гиверой. Так ребенок несет из магазина игрушку, которая для него еще великовата: неудобно, немного тяжело, но никому другому он ее ни за что на свете не отдаст.
Вот и я, перебирая несуществующими в данный момент ногами, настойчиво ломился сквозь густую серость и иногда поглядывал на транспорт, который подобно большой модели лежал в моих несуществующих в этом нематериальном пространстве руках. Странное чувство: и ощущать себя, и не ощущать. Вот только при этом было полное понимание, что одна лишь сила воли — моей воли — не давала дымным струям Перехода подхватить «вездеход дальнего действия» и унести его в неизвестность. И скорее всего — без возврата.
Я-то знал теперь, что иногда так и случалось: транспорты уходили в Переходы и исчезали навсегда. Что с ними происходило — никто не знает, но принято было считать, что всему виной — некомпетентность Проходимцев, бывших на их борту. Скорее всего, они не соблюли неписаные Правила Дороги, известные каждому дорожному бродяге, передающиеся из уст в уста…
Правила, которые каждый Проходимец должен был соблюдать, если он хотел оставаться не только действующим, но и живым Проходимцем:
Дорога не любит гордых.
Дорога не любит жадных.
Дорога не любит пьяных.
Дорога не любит развратных.
Дорога не любит боязливых.
Дорога не любит жестоких.
Дорога не любит тех, кто ездит по ней зря.
Вот эти семь «не любит» и корректировали жизненную позицию людей, оказавшихся наделенными удивительным даром проходить из мира в мир, а попросту — Проходимцев. И каждый, кто хотел сохранить этот дар, должен был заучить эти семь правил, как заповеди Божьи, чтобы не потеряться во тьме Переходов.
Чтобы остаться на Дороге…
Стоп!
Что-то было не так. Что-то выпадало из логики происходящего. Мне было трудно понять, определить, что же насторожило меня: все свое внимание, все силы я отдавал желанию пройти по Переходу в новый мир, удерживая при себе транспорт и находящихся в нем живых существ, и отвлечься на другую информацию значило бы поставить под угрозу жизни людей…
Эх, ну почему Проходимцы не работают в многозадачном режиме?!
Серый туман протаял перед глазами, пропуская в себя темно-зеленое свечение, и я вновь ощутил себя сидящим в кабине вездехода. На моих коленях довольно тяжелым клубком свернулась Маня, переносившая Переходы с полным пофигизмом. Слева раздавалось тяжелое дыхание вцепившегося в рулевое колесо Пласта…
— Сколько на Дороге, никак не привыкну! — пожаловался мне водитель. — Эта тьма просто душит меня, просто жизнь из тела выпивает! Хотя должен заметить, что в этот раз Переход легче был: может, во мне причина, а может, и в тебе… А, Проходимец?
Я хотел было сказать, что тьма Перехода вот уже как пару лет для меня не тьма… но решил промолчать.
Дорога не любит гордых.
А я не хотел портить взаимоотношения ни с Дорогой, ни с сопящим рядом Пластом: еще неизвестно какова будет реакция водителя на мое признание. Так что держать язык за зубами — лучшее решение, когда не знаешь как поступить правильно. Тем более что я никак не мог понять, вспомнить, что же насторожило меня во время Перехода. Ладно, потом разберусь: когда немного отдохну, начну мыслить более свободно…
Мутный темно-зеленый свет лился в кабину через стекла. Ветви деревьев, сплетенные вьющимися растениями в хаотическую массу всех оттенков зелени, смыкались в нескольких метрах вверху, образуя своеобразный свод над Дорогой. Отовсюду свисали широкие, мясистые листья, лианы, какие-то воздушные корни. Это были ДЖУНГЛИ. Настоящие, с большой буквы. Такие, какими я их представлял себе в детстве, когда, читая романы Берроуза или Буссенара,[6] мечтал побывать в загадочных экзотических дебрях вместе с книжными героями. Что ж, ликуй, Проходимец: исполнилась детская мечта!
Вот только никакого ажиотажа я сейчас почему-то не испытывал.
Вездеход сошел с Дороги и остановился, пшикнув сжатым воздухом пневматики.
— Все, небольшая передышка! — Пласт потянул на себя какой-то рычаг, после чего выбрался из слишком глубокого для него, на мой взгляд, кресла.
Лебо уже покинул кабину, где он просидел на откидном сиденье все время Перехода, не изрекши ни одного слова. Жюльен все делал молча и неторопливо, с еле уловимым оттенком брезгливости. А когда я к нему обращался, переадресовывал мои вопросы к Пласту или Шварцу, так что я, окрестив в душе второго водителя «снобом», старался к нему больше не обращаться.
— Пойдем, ноги разомнем, — пригласил меня Пласт. — Оглядимся по сторонам, местным воздухом подышим… да и положено… Впрочем, сам знаешь.
То, что один из законов Дороги гласил: «После Перехода сделай остановку, поздоровайся с миром», — я знал. Все эти неофициальные обычаи, зачастую нисходящие к суеверным обрядам, строго соблюдались дорожной братией водителей и Проходимцев. А на тех, кто наплевательски относился к их выполнению, поглядывали косо и даже с некоторым отторжением. Мол, заносчивы, Дорогу не уважают. А Дорога таких не любит…
Я еще слишком мало пробыл на Дороге, чтобы знать все многообразие обычаев, устно передающихся от человека к человеку, но Семь Правил уже знал назубок да еще помнил пару-тройку менее важных обрядов. Этот чем-то напоминал земной обычай «присесть на дорожку». Возможно, он из него и вышел. Во всяком случае, как бы ни спешил водитель, он обязательно остановит транспорт и, если есть такая возможность, посидит немного на почве мира, в котором только что оказался.
Пласт вышел из кабины на площадку, где, провернув красный винт-рукоятку на потолке, отвалил небольшой круглый люк. Сразу пахнуло сыростью, гниением, еще чем-то тяжелым, пряным. По лицу словно погладили мокрой теплой тряпкой.
Водитель потянул за металлический брусок, идущий по стене, и разложил узкую лестничку, наподобие тех, что бывают в железнодорожных купе, только в этой ступенек было побольше.
— Не желаешь подняться? — предложил он мне, указывая пальцем на люк. — Воздух здесь сносный, опасные газы только в болотах, так что можешь не бояться.
Я было поставил ногу на узкую ступеньку, но следующая фраза здорово охладила мой пыл:
— Только смотри, чтобы никакая дрянь сверху тебе на голову не свалилась.
Теперь я поднимался медленно, то и дело поглядывая вверх, где за горловиной люка подозрительно маячил темно-зеленый полог. Наконец я выбрался на окрашенную голубой краской округлую крышу вездехода и присел на корточках, ошеломленно разглядывая мрачное царство зелени.
Многоярусный растительный свод довлел над Дорогой своей влажной тяжестью. С обеих сторон от Дороги простирались настоящие живые стены, и непонятно было, как может какое-нибудь существо передвигаться в этой плотной массе. В некоторых местах лианы или другие похожие на них растения, вдобавок еще и поросшие мхом, свисали до самого дорожного полотна, так что взгляд путался в этих космах и обзор даже вдоль Дороги ограничивался несколькими десятками метров.
В лиственном месиве над головой что-то потрескивало, свистело, вскрикивало, перемещалось. Пару раз мне казалось, что я вижу движущиеся за ветками тени, которые могли принадлежать довольно крупным существам, но тени ускользали, растворялись в игре тусклых световых лучей.
Солнцу трудно было прорваться сюда, на самое дно царства флоры, но температура насыщенной влагой атмосферы явно переваливала за тридцать градусов по Цельсию. Я моментально стал покрываться потом, что мерзкими ручейками пополз по вискам и спине. Каждый вдох приходилось делать с усилием, так как легкие не хотели пускать в себя необычно плотную и теплую субстанцию, которую и воздухом трудно было назвать.
