Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Гибсон Уильям

– Если это какая-то подстава, девочка, ты об этом сильно пожалеешь, – процедил он. – Скажи мне, на что тебе сдался этот Тик?

– Салли в опасности. Мне нужно найти Тика. Я должна ему кое-что рассказать.

– Черт побери, – буркнул бармен. – Поставь себя на мое место…

Колин сморщил нос, посмотрев на сырые полотенца в корзине.

– Да? – спросила Кумико.

– Если ты наркополицай, а я отправлю тебя искать этого Тика, при условии, что я его знаю, а он как-нибудь отоврется, то он мне никакого житья не даст, так? А если нет, то есть еще эта Салли, тогда, промолчав, я огребу от нее, понимаешь?

Кумико кивнула:

– Между молотом и наковальней.

Эту идиому однажды употребила Салли, и Кумико находила ее очень поэтичной.

– Вот именно, – отозвался Биван, как-то странно посмотрев на девочку.

Он запустил руку в редеющие рыжеватые волосы.

– И все же ты мне поможешь, – услышала она свой голос, чувствуя, как со щелчком встает на место холодная маска матери. – Скажи мне, где найти Тика.

Бармен поежился, хотя в подсобке было тепло, даже слишком. К запаху пива примешивался едкий дух дезинфекции.

– Ты знаешь Лондон?

Колин подмигнул.

– Я найду дорогу, – ответила девочка.

– Биван, – окликнула Элис, высовываясь из-за угла, – легавые!

– Полиция, – перевел Колин.

– Маргейт-роуд, эс-вэ-два [104], – быстро проговорил Биван, – не знаю ни номера квартиры, ни телефона.

– Скажи ему, чтобы вывел тебя через черный ход, – сказал Колин. – Это не простые полицейские.

Кумико всегда будет помнить это бесконечное путешествие по станциям городской подземки. Как Колин повел ее от «Розы и короны» к Холланд-парку и дальше вниз, объясняя по пути, что ее чип «Мицу-банка» теперь не просто бесполезен – опасен. Если она воспользуется им, чтобы заплатить в такси или за любую покупку, сказал призрак-гид, транзакция магниевой вспышкой полыхнет в решетке киберпространства, где ее тотчас увидит поисковик Особого отдела. Но ей нужен Тик, настаивала девочка, ей нужно на Маргейт-роуд. Колин нахмурился. Не сейчас, сказал он, подумав, подожди до темноты. До Брикстона недалеко, но улицы для тебя слишком опасны при дневном свете, учитывая то, что вся полиция на стороне Суэйна. Но где мне спрятаться, спросила она. У нее очень мало наличных; сама идея валюты – монет и клочков бумаги – казалась маленькой японке эксцентричной и непостижимо чужой.

– Здесь, – сказал он, когда лифт вез ее вниз на станцию «Холланд-парк». – И всего за стоимость одного билета.

Выпуклые серебристые силуэты поездов.

Мягкие старые сиденья в серо-зеленых тонах.

Тепло, восхитительное тепло. Еще одна нора, здесь, в царстве непрестанного движения…

30

Добыча

Аэропорт засосал нетвердо держащуюся на ногах Даниэллу Старк в коридор, вдоль пастельных стен которого жались репортеры. Объективы камер и глаза-имплантаты пялились из толпы на звезду, в то время как Порфир и трое парней из службы безопасности «Сенснета» увлекали Энджи за собой сквозь смыкающееся кольцо журналистов. Ритуальный балетный номер, целью которого было не столько защитить звезду, сколько привнести в ролики чуточку драматизма. Каждого присутствующего уже сто раз проверила служба безопасности и пиар-отдел.

Наедине с Порфиром она оказалась лишь в скоростном лифте – по пути к вертолетной площадке, которую «Сенснет» держал на крыше терминала.

Дрогнув, разошлись двери, и в кабину ворвался ветер, сырой и холодный. На ярко освещенном пятачке бетона их ждала очередная троица охранников в гигантских флюоресцентно-оранжевых парках. Энджи вспомнила, как впервые увидела Муравейник. Она тогда ехала с Тернером на поезде из Вашингтона.

Одна из оранжевых парок быстро провела их по безупречно чистой полосе бетона к большому двухвинтовому «фоккеру», отделанному черным хромом. Первым по паутинчатому матово-черному трапу поднялся Порфир. Энджи последовала за ним, ни разу не оглянувшись.

Она чувствовала, что созрела для решительных действий. Она свяжется с Гансом Беккером через его агента в Париже. Номер есть у Континьюити. Пришло время вмешаться и ускорить события. И ей придется серьезно поговорить с Робином. Он ведь ждет ее сейчас в том самом отеле.

Вертолет посоветовал пристегнуть ремни.

Машина плавно поднялась в воздух; в кабину не проникало ни звука, только чувствовалось, как вибрирует корпус. На какое-то мгновение Энджи показалось, что она способна удержать в сознании разом всю свою жизнь – распознать то, что она есть на самом деле. Именно эту суть, думала она, и скрывала пыль, именно потому сулила свободу от боли.

И расставание с душой, произнес из сияния свечей и гуда пчелиных ульев железный голос…

– Мисси? – С соседнего сиденья к ней наклонился Порфир…

– Мне снилось…

Много лет назад что-то, затаившись, поджидало ее в «Сенснете». Нечто иной природы, не той, что лоа, не той, что Легба и другие… хотя Легба – Хозяин Перекрестков; он – синтез, квинтэссенция магии, коммуникаций…

– Порфир, – спросила она, – почему уехал Бобби?

Она смотрела в окно на сеть светящихся линий – магистрали Муравейника, на купола, выхваченные из тьмы красными сигнальными огнями, но вместо города видела информационные ландшафты, которые всегда манили Бобби назад – к той единственной игре, в которую, по его словам, только и стоит играть.

– Если не знаешь ты, мисси, – отозвался Порфир, – то кто же тогда может знать?

– Но до тебя же доходят все разговоры. Все. Все слухи. Ты всегда все знал…

– Почему ты спрашиваешь меня сейчас?

– Время пришло…

– Я помню сплетни, понимаешь? То, что болтают за спинами знаменитостей. Некто, якобы знавший Бобби, что-то кому-то сказал, и пошло-поехало… О Бобби имело смысл посудачить, так как он был с тобой, понимаешь? Это неплохая отправная точка, мисси, поскольку мы же знаем, что его самого эта роль вряд ли устраивала. Что говорили: он, мол, хотел пробиться сам, а вместо признания нашел тебя, и ты стала подниматься куда выше и быстрее, чем он мог бы даже мечтать. Ты взяла его с собой наверх, понимаешь? Туда, где такие деньги, что даже не снились ему в его Барритауне, просто мелочь…

Не сводя глаз с Муравейника, Энджи кивнула.

– Поговаривали, что у него были свои амбиции, мисси. Что-то гнало его. И в результате прогнало прочь…

– Я никогда не думала, что он может меня бросить, – сказала она. – Когда я впервые оказалась в Муравейнике, это было как родиться заново. Новая жизнь. И он уже был в ней, с самой первой ночи. Позднее, когда Легба… когда я попала в «Сенснет»…

– Когда ты начала превращаться в Энджи.

– Да. И как бы это меня ни меняло, я знала, что он всегда будет рядом. Я знала, что он никогда не купится на эту мишуру. Мне так нужно было это его отношение к «Сенснету», понимаешь? Как он считал, что моя слава и все эти стимы – обычная афера…

– А при чем тут «Сенснет»?

– Скорее, дело в Энджи Митчелл. Он знал, в чем разница между мною и звездой симстима.

– Знал ли?

– Возможно, именно он и был этой разницей.

Далеко внизу проплывают светящиеся нити…

Старое здание «Нью-Судзуки-Энвой» было любимым отелем Энджи в Муравейнике – с самых первых дней ее пребывания в «Сенснете».

До одиннадцатого этажа вверх тянулся обычный фасад, потом он начинал сужаться, и следующие девять уступов походили на горный склон, сложенный из скальных пород. Породу извлекли при закладке фундамента нового здания на Мэдисон-Сквер. Первоначальный план требовал, чтобы этот отвесный ландшафт был засажен флорой долины Гудзона и населен соответствующей фауной. Но вскоре начали возводить первый манхэттенский купол, и пришлось вызвать команду экодизайнеров из Парижа. Французские экологи, привыкшие к «чистым» дизайнерским проблемам орбитальных комплексов, ужаснулись, столкнувшись с загрязненной атмосферой Муравейника. Они предпочли сделать ставку на генную инженерию, чтобы вывести искусственные штаммы растительности, и на робофауну вроде той, что используется в детских развлекательных парках. А постоянное покровительство Энджи со временем наделило отель особой аурой. «Сенснет» взял в долгосрочную аренду пять верхних этажей, оборудовав их под ее постоянные апартаменты, и «Нью-Судзуки-Энвой» приобрел запоздалую популярность среди артистов и деятелей шоу-бизнеса.