Лиланд Модезитт - Подобно Войне за Веру
— Долго. Для него.
Тристин пожал плечами, раздумывая, а не провалил ли он какой-нибудь тест.
— Вам угодно прокомментировать собеседование? — спросил Ихара.
— Не особенно.
— Никто не соглашается. Никто, — врач Службы вздохнул. — Хорошо, а как вам сам Гере?
— Он кажется достаточно подлинным, — Тристин задрожал. — И чуждым.
— И то и другое правда, — сухо заметил Ихара.
— Зачем им нужны собеседования? — спросил Тристин.
— Это игра. — Ихара бросил взгляд через полуоткрытую дверь на пустой участок для ожидания. — Техники на следующем уровне пытаются взломать барьеры, а он пытается получить от вас то, что ему нужно.
— Он просто задавал общие вопросы, — осторожно произнес Тристин. — И ничего военного.
— Мы это уже поняли, — Ихара поджал губы. — Им что-то нужно. У них есть какой-то свой план, но, кажется, никто не догадывается, какой.
— Никто?
Ихара понизил голос.
— Старшие медики допросили одного из первых, проходивших собеседование, с применением наркотика. В считанные дни мы получили сообщение, предупреждающее, что всякая торговля и передача информации прекратятся, если такое случится еще раз. — Он рассмеялся. — Так что никто не может заставить вас что-то сказать.
Тристин не до конца поверил Ихаре, но кивнул.
— Кстати, вы физически в хорошей форме, — добавил доктор. — Верхние десять процентов. Вы регулярно тренируетесь, не так ли?
— Порядочно.
— Это заметно. Но имеется незначительное раздражение в носу. Вероятно, у вас на станции много местной атмосферы.
— Это все? — спросил Тристин, поглядев на закрытую дверь.
— Все. Но если когда-либо пожелаете об этом поговорить… или дать нам знать…
— Я знаю, где вас искать.
Покидая медцентр, Тристин ломал голову, чем, собственно, настолько ценным снабжают Коалицию фархканы, что начальство дозволяет конфиденциальные собеседования с перспективными молодыми офицерами. Это должно быть нечто весьма ценное. Никто, даже чуждый разум, не уступают технологию даром. Гере, как и любой другой, чего-то хочет. Но чего? Разумеется, выяснение нравственных ценностей молодого офицера Службы — это почти ничего не стоящая информация, и уж никак не сравнимая с ценой за какую-нибудь технологию, получаемую Коалицией. Или здесь кроется некая хитрая загадка? Тристин подумал об Ихаре. Доктор не лгал. Так чего же хотят фархканы? Какого-то рода информации о подборе офицеров? Или они хотят что-то выведать? Что? И почему? Тристин глубоко вздохнул и пошел прочь из медцентра.
Глава 10
С резной деревянной скамьи Тристин оглядывал пять метров травы, отделявшие его от кустов и деревьев. Небольшой алый клен поднимался из плюща. Десолл не признал небольшую бурую птичку с отливающей красным головой, но наблюдал, как она накреняет голову, затем срывается с ветки и летит к южному углу сада под куполом. Дерево он тоже не признал.
Считалось, что сад в сотню квадратных метров содержал только флору и фауну, которые подошли бы к экологии Мары, когда завершится планетоформирование. И что цель насаждения сада — проверка баланса в малом масштабе. В действительности же сад напоминал: вот чем занимаются экологи, вот какое будущее защищают техники и офицеры Службы, вот какой может стать Мара. И Эко-Техи нуждались в таком напоминании.
Зеленая ящерка ползла вверх по стволу гибрида, похожего на юкку с бледно-желтыми цветами и остроконечными листьями. Язычок ящерки мелькнул в воздухе, но Тристин не увидел никакой добычи, которую это создание могло бы поймать. Он передвинулся на скамье, блаженствуя от запахов растительности, отдыхая от бесконечного духа пластика, озона и машинного масла и радуясь молчанию имплантата. Сеть не действовала ни на какой частоте внутри садового купола. Все, на что годился здесь его имплантат, это регуляция его физического состояния. В первую очередь зрения, метаболизма, скорости сокращения мышц и рефлексов. И счет времени. Чик-чирик!
Голос невидимой птички смешался с шорохом листьев, вызванным потоком из скрытого вентилятора, имитирующим ветер. Ящерка уползла и пропала за стволом юкки. Тристин поглядел налево, в сторону рощицы вязов, если такую малость можно назвать рощицей. Он сверился с имплантатом. 16–43. Почти пора вставать и идти к Эзилдье. Чик-чирик!
Он встал и отдал честь затаившейся птахе, прежде чем направиться через двойной шлюз к жилому куполу 3. Запах пластика и озона накрыл его вдруг, словно колпак, через имплантат покатилось бормотание электроники, похожее на двойное эхо. От неожиданности он почти остановился на полушаге. Но все-таки пошел дальше. Помедлил на перекрестке туннелей, где виднелось несколько крохотных лавочек, уходивших в глубину. Наконец, зашел в один. «Скромные подарки».
На пластиковых прилавках красовались нарядные коробочки с сушеными плодами. Тристин подхватил одну и передернулся при виде цены. Что же, безделушка доставлена на планету извне, а перевозки обходятся изрядно. Но плоды? Ведь их везде можно вырастить, если знаешь, что делаешь. Он покачал головой.
— Я могу вам помочь, сэр? — мужчина в мотокресле скользнул в его сторону.
— Минуту спустя — несомненно, — и Тристин заставил себя улыбнуться. В конце концов он купил узорную, совсем крохотную коробочку шоколада, заплатив больше, чем предполагал, но помня, что Эзилдья не раз и не два упоминала, что шоколада ей больше всего не хватает с тех пор, как она покинула Карсон.
Он не торопился, и все же в 17–15 постучал в дверь Эзилдьи.
— Минутку.
Он ждал. Наконец дверь отворилась. Эзилдья поглядела на него — златокожая, в ореоле дивных черных волос, зеленые глаза устали и при этом все же искрятся.
— Пришлось задержаться дольше, чем я надеялась.
Тристин вручил ей крохотную коробку шоколада.
— Настоящий Аустранский шоколад. Ну, это уже лишнее. — Она закрыла за ним дверь и отнесла коробку на низкий столик близ диванчика, где и оставила, так и не открыв.
— Знаю. Если бы не мой визит, ты бы еще поработала. Если никто не ждет, необязательно уходить по звонку. — Он прошел к балкону и взглянул на сад внизу, затем через крытый двор на скользящие стеклопластиковые двери других жилищ. Всюду закрыто, не считая одного балкона, где мужчина сидел на стуле с ребенком на коленях. Черноволосый малыш размахивал чем-то, зажатым в пухлом кулачке. Тристин улыбнулся.
— Тихо.
— Вечером в семерицу всегда тихо. Все устали. Я тоже. — Эзилдья села на диванчик, накрытый коричневым с серым оттенком покрывальцем, украшенным вышивкой ручной работы. Стилизованные вечнозеленые растения причудливо переплетались, разбегаясь от центра к периферии.
— Уф, как я устала!
Тристин взглянул на свод купола и увидал только бледное полупрозрачное пятно: высоко над куполом дневной свет Парвати пробивался через красные небеса, медленно сгущавшуюся атмосферу Мары, и падал на дальние красные холмы.
— Я тоже. — Он прошел через комнатку и приблизился к диванчику.
— Ты с Перльи. Там высокое «же».
— Не совсем. Лишь один точка ноль девять восемь от земной нормы.
— Ты тренируешься каждый день.
— Не каждый, — возразил Тристин.
— Почти каждый. И ты к этому привык. Я вижу, какие у тебя мышцы. На Карсоне точка девять шесть. К семерице я совсем выжатая. — Эзилдья вытянула длинные ноги и положила стопы в шлепанцах на табурет с подушечкой. — Ты не можешь просто посидеть рядом со мной?
— Конечно, — Тристин сел, предоставив стопам покоиться близ ее тапочек, с блаженством вдыхая слабый аромат флерисля.
— Я просто деревенею, — Эзилдья откинула голову назад, а затем уронила подбородок на грудь. — Недели иногда такие длинные. Хотелось бы, чтобы в них было только по семь дней, как когда-то на старой Земле.
— Это было давно. И в разных месяцах тогда было разное число дней, и ничего нельзя было сказать без сложного календаря. Каждый год любой день любого месяца выпадал бы на другой день недели. А здесь семнадцатое всегда единица.
— Я не хочу разговоров об истории.
Он едва заметно кивнул и сжал ее плечико левой рукой.
— Рад, что ты смогла освободиться.
— КонСист довольно гибок, — ухмыльнулась она. — Мне придется заступить вместо Кентара в концедень на следующей неделе.
— Это чистое убийство.
— Здесь? Это не имеет значения, если ты только не включен в деятельность какого-нибудь клуба, а кого волнует вращение в мелких кругах? Мне никогда не нравилось мое лицо в воде, должно быть, потому, что я выношена в синтутробе. Никто из нас не любит плавать, даже при здешнем ускорении. Хотела бы я знать, почему.
— Потому что ты вышла из синтутробы, — Тристин снова сжал ее плечико, затем поднял правую руку, погладил щеку и наклонил к себе ее лицо.
