Андрей Золот - Золотой цветок
Получив инструкции от Васи, деньги за одежду и услугу, доверенная персона еще раз пожелала ментам «здоровья» и удалилась. Мы переоделись и, как выразился Василий Александрович, стали постигать искусство ожидания, сидя у окна. Но долго ждать не пришлось. Доверенная особа показалась на горизонте в Анфисиной одежде, с распущенными волосами она быстрым шагом шла по тротуару и свернула в подъезд. Из нашего подъезда выскочили двое и рванули за ней.
– Бегом! – рявкнул дед и сорвался в коридор, хватая сумку, куда уложил Цветок, бинокль, какие-то вещи из одежды и пару мобильных телефонов.
Мы побежали за Василием Александровичем. На улице мы перешли на быстрый шаг и завернули за дом, на автостоянку, где скучала дедова «малышка» – как я понял, еще одна его машина. «Малышка» оказалась совсем не маленькой – большой черный внедорожник Mitsubishi. Эта еще одна его странность меня удивила. Зачем, имея такую машину, он катается по ночам на стареньком «москвиче»?
Мы залезли на заднее сиденье, спрятавшись за тонированными стеклами. Василий Александрович резко запрыгнул за руль, и так же резко тронулся с места, прикрякнув молодцевато:
– Э-хэй! Покатаемся! Говори, Толя, куда рулить.
Я стал показывать дорогу к дому профессора. Анфиса все это время пыталась запихнуть волосы под кепку и при этом тихо ругалась – неизвестно на кого. Когда ей это все же удалось, она стала дурачиться передо мной. Натянула на голову капюшон спортивной кофты и изображала дедову «доверенную особу». Только у той через каждое слово мат свистел, а Анфисе воспитание не позволяло настолько остро выражаться.
Глава 12
Профессор жил недалеко от института. Еще при советской власти ему выделили однокомнатную квартиру в девятиэтажном панельном доме, каких строилось тысячи по всему Союзу. Василий Александрович остался в машине, а мы с Анфисой зашли в подъезд. Пропуская ее вперед, я дурашливо поклонился:
– Пожалуйста, мадемуазель!
– Кавалер, однако… – кокетливо ответствовала она, заходя в подъезд.
– Обычай пускать женщину вперед, зародился в первобытные времена, – заговорил во мне историк, – когда люди еще жили в пещерах. Мужчины пропускали женщин вперед в пещеру, чтобы убедится, что там нет опасности, не затаился хищный зверь или враг.
– Да? Тогда прошу вперед! – Анфиса указала на открывшуюся дверь лифта. – Времена меняются, и теперь вы – те, кого не жалко диким зверям на съедение предложить.
Я прошел вперед, получив нежный пинок в филейную часть моего тела.
– А любовью в лифте ты когда-нибудь занимался? – поинтересовалась Анфиса, когда дверь лифта закрылась, повисая у меня на шее и жадно хватая своими губами мои.
– Пока еще нет… – ответил я, на секунду оторвавшись от поцелуя.
Когда дверь лифта открылась, у нас еще не получилось оторваться друг от друга – настолько долгим и страстным он был…
– Может быть, вы освободите лифт? – услышал я знакомый голос.
На лестничной площадке стоял профессор и с интересом наблюдал, как сладко мы с Анфисой целуемся.
– Здрасьте… – смущенно произнес я, выходя из лифта.
Анфиса смутилась еще больше. Густо покраснела и еле слышно произнесла что-то непонятное. Вышла из лифта, опустив голову и не смотря на профессора.
Петр Андреевич, так его звали, посмотрел на нас спокойно и, не говоря ни слова, стал подниматься по лестнице к своей квартире. Так же – молча, не спеша – открыл дверь, искоса посматривая на нас. Летом он в квартире жил один, жена уезжала на дачу и все лето проводила, копаясь в огороде и насыщаясь свежим воздухом, великодушно давая возможность отдохнуть нервам профессора. Как говорил он сам, человек он был не бедный. Сын его достиг успехов в бизнесе и, насколько мне было известно, щедро делился своим состоянием с родными и близкими. Но профессор считал, что роскошная жизнь – это признак морального падения человека. Поэтому для жизни ему хватало только еды, чая и науки. А всякие излишества и современные, как он называл, прибамбасы типа ipod-ов и iphon-ов извращают молодежь и общество в целом, делая его беспомощным перед реалиями жизни. Сам он мобильным телефоном пользовался только по настоянию жены. И в квартире у него обстановка соответствовала его понятиям. Обшарпанные шкафы и книжные полки угрожали свалиться в любой момент. Линолеум, протертый почти до бетона, и обои – не определить, где есть, а где нет. Поэтому я хорошо понимал, почему его жена, как только появлялась возможность, надолго уезжает на дачу. Обстановка и интерьер профессорской квартиры создавали настолько неприятную атмосферу, что долго жить в ней обычному человеку не представлялось возможным. Но профессор категорически отказывался от излишеств, не понимая, что для его дома уже наступила пора обновления.
Петр Андреевич пригласил нас в кухню, усадил на стулья с предсмертно подгибающимися ножками перед таким же столом. Сам поставил чайник и, повернувшись к нам, спросил:
– Ну, рассказывайте! Что у вас приключилось?
– Вы уже знаете? – спросил я, глядя на него исподлобья.
Профессор был немолодым человеком, лет шестидесяти. Но внешнему виду и по динамике движений ему смело моно было бы дать лет восемьдесят, не меньше – высокий, сильно сутулый, с большим открытым продолговатым лицом, седыми волосами и старыми роговыми очками на длинном носу.
Петр Алексеевич приспустил свои очки, очень внимательно посмотрел на меня и ответил:
– Что-то знаю от Синицына, что-то от ФСБ, которые приходили ко мне утром. Теперь хотел бы от вас услышать.
Мы с Анфисой нервно переглянулись.
– К вам из ФСБ приходили? – спросил я.
– Да, – ответил профессор, – спрашивали про тебя. Как работаешь, с кем дружишь, в общем, характеристику твою и окружение хотели знать. Спрашивали, куда поехать мог…
– И что вы им сказали?.. – в волнении спросил я.
– А что я им могу сказать? Характеристику дал положительную, а про остальное… Я ведь, если бы даже и хотел, ничем полезным им помочь не смог бы. Я ведь про тебя почти ничего не знаю…
– Что они говорили?
– Сказали, что ты покушался на Гришу, в смысле – на Григория Леонидовича, отца Анфисы… и еще одного… как его… Кирилла…
– Понятно… – отозвался я.
– …и находишься в федеральном розыске, – он остановил на мне пристальный взгляд.
– И больше ничего? – спросил я.
– Этого мало? – удивился профессор.
– Я – в смысле: информации больше никакой не было? – поправился я.
– Не говорили, – Петр Андреевич разлил чай по чашкам (тоже не первой молодости) и продолжил: – Теперь вы со мной информацией поделитесь. Что произошло? Как получилось, что тебя ищут за покушение на убийство?
Я начал ему рассказывать про наши приключения и ситуацию, в которой мы оказались. Все – от начала до текущего дня. Умолчал только о Золотом цветке. И про Василия Александровича тоже я счел лучшим от него скрыть.
– А где вы обитаете сейчас? По улицам шляетесь?
– Нет, – вступила в разговор Анфиса. – Мы у водителя остановились, которого на трассе поймали, когда убежали. Очень хороший человек, он нам помог очень, мы без него пропали бы. На нас когда в лесу… – я пнул Анфису ногой под столом.
Я намеренно умолчал про Василия Александровича, а ее – понесло на откровения. Профессор, конечно, не чужой человек, но очень наивный. Из него вытащить информацию для мастеров этого дела не составит труда. Поэтому нам необходимо быть крайне осторожными…Профессор еще что-то хотел спросить, но не решался, какая-то мысль его сильно донимала…
И все же он спросил нас, но явно не то, что хотел:
– Как я понимаю, вы ко мне приехали не просто навестить?
– Нет… Нам с Синицыным нужно поговорить… – ответила Анфиса. – Вы знаете, где он живет?
– С Синицыным? – оживился профессор. – Знаю. А зачем он вам?
Профессора абсолютно не беспокоило ни наше положение, ни случившееся. Он был увлечен одной мыслью. По его оживлению я догадался какой.
– Нам поговорить с ним нужно… Очень… – ответила Анфиса.
– Он – у вас? – вдруг спросил профессор, о том, что его, кажется, больше всего беспокоило.
– Что у нас? – я сделал вид, что не понял.
– То, зачем приходили те люди, стрелявшие в Гришу?
Мы с Анфисой переглянулись.
«Если он знает про Золотой цветок, то, может быть, в курсе и о том, куда его хотели отвезти», – подумал я. Но сделал вид, что не понимаю, о чем речь.
– Мы не знаем, зачем они приходили… Может быть, вы нам расскажете?
– Значит, он у них, – Петр Андреевич удрученно опустил голову и, казалось, даже заплакал. – А я надеялся, что еще есть шанс… Теперь все пропало, – совсем тихо сказал он, не поднимая головы.
Мне стало его откровенно жалко. Я посмотрел на Анфису. Она кивнула головой, в знак того, чтобы я рассказал профессору про Цветок. По реакции Петра Андреевича можно было судить, что он разделяет мнение археологов. Поэтому я решился.
