Владимир Березин - Путевые знаки
— Давай, поэт, давай скорее, — орал Владимир Павлович Семецкому, да всё без толку.
Наш спутник, видать, уже и сам был не рад, что отправился с нами. Бежать быстро он не мог, а только махал руками.
Мы перебежали на другую сторону площади к Адмиралтейству, где начинались какие-то джунгли: разросшийся сквер был почти монолитен, но между ним и стеной Адмиралтейства оставался проход.
Мы обернулись и снова дали очереди по псевдоповару. Было видно, как пули входят в студенистое тело и застревают в нём. Псевдоповар вдруг повернулся в сторону, и я увидел, как со стороны Дворцового моста к нам подбегают несколько собак.
Я сразу же вспотел и почувствовал, что по ложбинке вдоль позвоночника, как в страшных снах, вернее, при пробуждении, у меня ливанул холодный пот. Но уже через минуту мы поняли, что собаки не видят нас, что-то влекло их к псевдоповару. И точно, странный у него был запах, запах, который я когда-то помнил.
А пока собаки начали лаять на псевдоповара, будто на слона. Повар приплясывал и притоптывал на месте, как юмористический персонаж, да только вдруг внешне неловко, но очень точно наступил на одну из собак, и та мгновенно приклеилась к его телу. Потом ещё пару он сграбастал руками и с размаху сел на задницу.
Подобрав собак, он своими мягкими на вид руками мгновенно сломал им хребты. Поглядел на них, поднял над головой и начал их месить как тесто, по крайней мере, так это выглядело со стороны. Собаки болтались у него в руках как безвольные тряпочки, будто сразу перешли в другое агрегатное состояние.
Тихо сидели мы у края сквера и наблюдали за процессом, опасаясь привлечь к себе внимание. Мутант сидел на Дворцовой площади и жрал собак Павлова. Это было бы смешно, когда бы нам не было так жутко. Сейчас это была замкнутая и связанная система: псевдоповар кушал, а остальные собаки смотрели на него, почему-то опасаясь и не решаясь броситься. Какая-то у них была связь, и нам совершенно не хотелось её нарушать и входить третьей точкой, новым углом в эту линию. А мутант сидел и ел. Причём делал он это ужасно деликатно, будто в руках у него были нож и вилка. Мутант копошился, изысканно подносил собачью ногу ко рту, облизывался и поправлял колпак на голове. Псевдоповар потянулся, снова принялся за трапезу. Если бы ему сейчас повязать салфетку, это только дополнило бы картину — это был настоящий питерский мутант.
— Знаешь, — сказал я Владимиру Павловичу, — был такой анекдот про питерских ещё до Катаклизма. Про то, как интеллигентный московский программист познакомился через Интернет с питерской девушкой. Ну, они там по десять писем друг другу в день отправляют, уже жить друг без друга могут, и вот он отправился в культурную столицу к своей суженой. Жутко нервничает, приехал рано утром, слонялся по городу, чтобы не заявиться слишком рано, а потом, всё же собравшись духом, входит в её парадное. Там темно и гулко, пахнет кошками, он открывает грохнувшую дверь лифта и прямо там понимает, что у него дрожат руки. Ну, тут он закуривает и доезжает до нужного этажа. Открывает дверь, выходит и видит, что прямо на лестничной площадке сидит бомж и гадит. Программист, выпучив глаза, смотрит на него и не может и слова вымолвить. Тогда бомж, не встает, спрашивает его ехидно, а вы, дескать, молодой человек, наверное, из Москвы? Ну да, отвечает тот, а как вы догадались? Очень просто, отвечает бомж, у нас в городе воспитанные люди в лифтах не курят.
Я посмотрел на Владимира Павловича с некоторым ужасом. Мы оба были циниками, но как-то анекдотов при таких обстоятельствах пока не рассказывали. Но с ещё большим ужасом я понял, что мне это кажется вполне естественным.
Мы помолчали и снова посмотрели на мутанта. Тот уже почти завершил трапезу. «Сейчас он достанет откуда-то из складок тела пачку сигарет, вытащит одну и закурит», подумал я.
У нас давно никто не курил, да и в Петербурге я пока встретил только одного курящего, да и то коноплю. Я помнил десятки книг, где полагалось так сделать после сытного обеда. Но псевдоповар просто аккуратно сложил плоские шкурки, завернув в них остатки еды, как в салфетки, засунул под мышку и стал удаляться.
В этот момент собаки перестали смотреть на него и все как по команде повернули головы в нашу сторону.
Этого нам ещё не хватало! И, тяжело дыша, мы пустились бегом дальше.
V. В ЧРЕВЕ КОНЯ
— Я думаю, — сказал Швейк, — что на всё надо смотреть беспристрастно. Каждый может ошибиться, а если о чём-нибудь очень долго размышлять, уж наверняка ошибёшься. Врачи тоже ведь люди, а людям свойственно ошибаться. Как-то в Нуслях, как раз у моста через Ботич, когда я ночью возвращался от «Банзета», ко мне подошёл один господин и хвать арапником по голове; я, понятно, свалился наземь, а он осветил меня и говорит: «Ошибка, это не он!». Да так эта ошибка его разозлила, что он взял и огрел меня ещё раз по спине.
Ярослав Гашек. Приключения бравого солдата ШвейкаМы пробежали мимо очень странного памятника Сталину, так, впрочем, и было написано на фанерке со стрелочкой: «К Сталину». Отчего-то это был памятник одновременно Сталину и верблюду.
— От благодарного калмыцкого народа, — сказал потом Владимир Павлович.
Но что нам было до Сталина, когда за нами погоня, как за зеками старинных времён, по следу которых лагерная охрана спустила служебных собак.
Эти собаки приближались, мы старались не смотреть назад, а слышали только треск сучьев. Оторвавшись, мы припустили вдоль набережной и свернули к площади с Медным всадником.
Владимир Павлович махнул нам рукой, и Математик первым принялся карабкаться на постамент. В задней части лошади обнаружилась довольно большая дыра. Мы, подсаживая друг друга, забрались внутрь всадника и замерли, переводя дыхание.
Математик тут же проверил окружающее пространство дозиметром: всё было почти в пределах ожидаемого. Видимо, дожди вымыли радиоактивную пыль. Мы принялись подсматривать в дырочку за происходящим снаружи.
Собаки дошли по нашему следу почти до самого камня и, тяжело дыша, топтались внизу. Кажется, у них не хватало не то соображения, не то ловкости, чтобы продолжить преследование. Но вдруг что-то переменилось. Пришёл кто-то другой, и собаки испуганно заскулили. Пришёл кто-то, для собак страшный. Авторитет пришёл строить и наказывать.
Это точно не был деликатный повар или какие-нибудь его не менее деликатные товарищи. И непонятно было, хорошо это или нет.
Стараясь не дышать, мы ждали. Но ровно никаких звуков, кроме ветра, что пел в дырах статуи, мы не услышали. Так прошёл час. Понемногу мы успокоились, устроились поудобнее и попробовали заснуть. Владимир Павлович заснул сразу, Математик долго ворочался, но тоже скоро засопел, а я всё думал и думал о странных поворотах судьбы, что привела меня сюда, в другой город, и засунули в чрево медного коня. Семецкий прижался ко мне и зачмокал во сне, как большой ребёнок. Тут человека сожрали, как банку консервов, а тут ты сидишь, как древний герой внутри полого коня, и боишься не то что совершать массу суетливых движений, но и просто неловко дёрнуться. Было, кстати, довольно холодно в этом дырявом звонком корпусе, и если бы не то, что мы лежали навалом, заснуть бы я не мог.
Я представил себе, как на нас будут смотреть друзья, когда мы расскажем им то, что видели. Я тоже видел людей, вернувшихся с дальних станций. Например, людей, что говорили о страшенной битве с монстрами где-то в «Ботаническом саду». Бред это был, какой-то жуткий бред. И человек, что рассказывал нам эти страсти, вдруг сбился и начал вставлять в рассказ какие-то подробности, подвирать, чтобы было понятнее и проще. То есть становилось совсем уж не понятно, где правда, а где вымысел. Я сам как-то, рассказывая про наших свиней, которые наверняка обладают коллективным разумом, начал фантазировать, добавлять детали, чтобы сделать рассказ более правдоподобным. И ведь он вышел правдоподобным, те две девчонки с «Белорусской», которым я это рассказывал, повелись и мне поверили. Я даже сам себе стал верить и с удивлением потом поймал себя на мысли, что, может, это как раз укладывается в схему, которую предложил один средневековый философ Оккам. И как-то прочитал в библиотеке рассказ про двух американцев, которые сделали чучело миллионера, обладавшее особенностями инопланетянина, и начали разводить его наследника, что этот миллионер-инопланетянин специально губит природу и атмосферу на Земле, чтобы сделать планету пригодной для инопланетян. Наследник повёлся, но тут эти двое смотрят друг на друга и понимают, что если действительно из всех объяснений нужно выбирать самое простое, как этот Оккам и учил, то миллионер действительно был из космоса. Знали бы эти герои, как с природой и атмосферой всё обернётся на самом деле! Я после этого с уважением стал смотреть на свиней. Ну и на свинарей тоже.
