Евгения Мелемина - Библия улиток
– Подозреваемых нет?
– Как тебе сказать… Если ты живешь в Краю, такие вещи тебе поперек глотки становятся. Никто не хочет в это лезть – тошно. Мы даже не расследовали толком.
Странно, плечо ноет, а душа – нет. Душа уже давно смирилась, и лицо Ани практически стерлось из памяти.
Сантана аккуратно вынул из портсигара сигарету.
– Марк, – сказал он. – А ты не думал, что принцип жизни – дерьмо полное?
Думал. Как раз тогда и подумал. Но прежде чем сломался окончательно, Комерг пригвоздил меня металлическим прутом. Видимо, он тоже понял, что будет, если я сойду с ума там же, рядом со своим «сайлентом» и взведенный донельзя.
Там я и потерял все: Ани, «сайлента» и Комерга.
– Это хорошая идея, – ответил я Сантане. – Что ты видишь плохого в том, чтобы люди никому не причиняли боль?
Сантана хмыкнул. Вести философские споры он не хотел.
– Мне было бы спокойнее, если бы ты плюнул на принцип, – сказал он вечером, укладываясь спать, и сразу же отвернулся, давая понять, что не ждет ответа.
Нам позарез нужна была еда и вода. Было бы идеально, если бы все это можно было купить прямо на станции, но никому не приходило в голову ставить магазинчик там, где в год появляется полтора идиота.
Поезд погромыхал дальше, а мы остались стоять посередине платформы, над которой красовалась вывеска «Свежая сирень». Свежестью здесь даже не пахло. Здесь воняло. Прогорклым жиром, застарелой пылью, тухлятиной и чем-то еще, что я не хотел даже понимать.
Платформа обрывалась посередине, ссыпаясь в какую-то яму. По лестнице вниз мы спустились туда, прошли по гулкому переходу к противоположному выходу и вылезли оттуда все в паутине и плесени.
– Добро пожаловать, – сказал кто-то сбоку.
Я посмотрел – стоял на углу улицы длинный несуразный тип в мятой фуражке. На портупее у него болтался огромный рыжий пистолет.
Тип молчал и пялился на нас круглыми блестящими глазами.
– Мы купим у вас еды и воды и уедем, – сказал Сантана.
Тип ничего не ответил, и мы осторожно побрели прочь. Я успел заметить беленькую вывеску какой-то норы на повороте, кошачий разделанный трупик посередине улицы, и тут в меня выстрелили, и обзор моментально закрылся.
* * *– А сердце-то не бьется! – ехидно сказал кто-то. И повторил: – А сердце-то не бьется!
– Отвали отсюда. – Это голос Сантаны, спокойный и деловитый.
– Их-ххи-хи… Не бьется!
Меня взяли за предплечье прохладными пальцами, кольнули легонько, и стало прохладно. Я себя очень паршиво чувствовал. Виски ломило, страшно болел правый бок, там что-то дергало и ворочалось.
Те же прохладные пальцы пихнули мне в рот какую-то тряпку и затянули узел на затылке.
Чтобы не задохнуться, мне пришлось вцепиться в тряпку зубами и запрокинуть голову.
В боку дернуло сильнее, а потом вспыхнуло болью так, что я зашелся глухим сдавленным воплем.
– Тихо, – сказал Сантана, и я впервые увидел его глаза. Черная повязка болталась где-то на шее, и он смотрел сосредоточенно и прямо. Зрачки у него оказались сиреневатые, выпуклые, а радужка слоистая, рыхлая, как летнее облако.
– И что? Не бьется-то сердце!
– Теперь пара швов. – Сантана показал мне пулю в красной подтекающей оболочке. – Жуй тряпку.
Я пожевал и постарался больше не орать.
– Все, – сказал Сантана и отвалился от меня, выбросив в сторону окровавленный комок и лязгнувшую блестящую штуковину. – Нормально?
Я помотал головой.
Сантана наклонился и развязал узел.
– Познакомься, – кивнул он в сторону. – Это доктор Миллер. Любезно предоставил нам операционную.
Доктор Миллер потряс надо мной каким-то грохочущим шаром и посмотрел сквозь него.
– Я не вижу его в мире духов, – сказал он. – Удивительно.
Так я остался без еды, но меня хотя бы вымыли. Тот тип, который стрелял в меня у станции, пришел и извинился. Он сказал, что поставлен городом на стражу порядка и потому никак не мог пропустить нас к магазинам. Вместе с извинениями он принес подарок – кусок мыла, завернутый в бумажку.
Пока Сантана ходил в магазин, этот тип сидел у моей кровати и заново переживал случившееся.
– Ну надо же! – восклицал он. – Р-раз! И кровь! И ты упал! И дым валит! А я-то думал, крошка Мэгги уже ни на что не годна! – и он любовно оглаживал пистолет.
– Убери его, – сказал я Сантане, когда тот вернулся, уже снова в своей повязке на все глаза.
– Больному нужен покой, – сказал Сантана, и помешанный людоед убрался.
– Здесь всего четыре человека, – сообщил Сантана. – Медик, продавец, полицай и владелец свиньи Пегги. А еще здесь большие проблемы с водой. Пить ее нельзя. Они кое-как обходятся дождевой, но город все-таки вымер.
– Долго мне так валяться?
– Вечером встанешь. Ты как моллюск, что-то жизненно важное хрен зацепишь.
Я действительно поднялся вечером и даже смог обойти пару улочек этого вымершего городишки. В сероватом тумане плавали маленькие тихие домики, ослепшие и пустые. У каждого крыльца стояли ведра и тазы, пересохшие и проржавевшие. Я наткнулся даже на маленький палисадник. Кто-то с тем же упорством, что и Бенни, пытался вырастить цветы. Сухие стебельки стояли в желтых отрепьях.
Я потрогал их и пошел прочь. Чутье привело меня к единственному жилому домику. В нем тоже не горел свет, но во дворе сидел на тощих коленках горбатый старикан и обнимал за шею фантастическую свинью – таких скелетов среди живущих на этой земле я еще не видел.
Это и был, видимо, владелец свиньи Пегги, но мне не хотелось с ним разговаривать. Могу поклясться, что лет двадцать назад он прятал под крыльцом автомат и убивал каждого, кто купил у него свинку и уходил довольный с брыкающимся мешком. Готов поспорить, что стрелял он так же, как стреляли сегодня в меня – в спину.
Иногда мне в голову приходят странные мысли, но я неплохо разбираюсь в людях, и если меня не тянет с кем-то общаться, значит, не надо.
Старикан сам меня заметил. Он долго поднимался с колен, шаркал, хрумкал и шатался и в конце концов спросил:
– Который час?
– Около семи.
– Добрались до нас, значит? Что ж… Хорошо, что добрались. Заливные луга, значит, будут… молочные реки, да?
Я ушел молча. Накинул капюшон и медленно крался по задворкам, как преступник.
Ночью мне приснилась свинья Пегги, восседавшая в «сайленте». За спиной у нее был раскрытый биокороб, и сайлент тянул кровь из ожиревшего свиного сердца.
Сантана нашел меня на рассвете, пришел, закутанный в плед, и сел рядом.
– Что ты делаешь?
– Время убиваю, – сказал я, стоя по колено в мутной воде канализации. Мимо проплыла дохлая крыса, и я поднял сетку, чтобы она убралась прочь. – Если поставить сетку здесь и здесь, то остановится крупный мусор. А дальше по течению нужно поставить песчаный фильтр. Песка полно. Я принесу. Будет меньше мути.
Сантана сел и закурил тонкую сигаретку. Дым поплыл в тонком белесом тумане и растворился полностью.
Так он сидел с полчаса, а потом спрыгнул вниз и взялся за кусок ржавой сети.
– Где крепить?
– Там. Где битый кирпич.
Серая вода обтекала нас со всех сторон. От свитера Сантаны повалил пар, моя короткая куртка покрылась слоем грязи. Канализация тащила с собой обрывки кожи и студенистое тухлое мясо, прозрачные пакеты и пластиковые бутылки.
– Им придется очищать фильтры от крупного мусора и менять песок…
Сантана ничего не сказал. Он работал, завернув рукава свитера валиками. Пальцы у него посинели. Я тоже уже не чувствовал рук, а повязка на боку промокла от чего-то жаркого и липкого.
На бережок пришел доктор Миллер с колдовским шаром под мышкой.
– Стикс! – провозгласил он. – Мертвое есть мертвое суть.
– Ты фильтры будешь менять? – спросил я.
– Мертвое есть мертвое.
Я сжал зубы. Когда солнце перевалило за полдень, вода ниже наших сооружений стала посветлее. Песок все еще нагонял мути, но вскоре должен был стать неплохой преградой для частиц ила и тины.
– Давай еще один.
Сантана выпрямился. Он давно снял свитер и стоял мокрый, с впалым животом и весь в следах от заживших ожогов. Такое впечатление, что когда-то ему вскипятили кожу, и она пошла пузырями: на плечах, груди и боках.
С кружкой наперевес приперся владелец свиньи Пегги, зачерпнул воды, попробовал и провозгласил:
– Не молоко, малыши, совсем не молоко…
– О чем это он? – спросил Сантана.
– Видимо, он знает, чем занимались последние дети, – сухо сказал я. – А еще он псих.
– Ничего не имею против истребления психов, – неожиданно сказал Сантана. – Они как раз и заслужили…
Закончили мы к вечеру. Солнце катилось по небу желтой виноградиной.
Хлюпая носом, Сантана полез на берег и закутался в плед.
– Ты бы стал это пить? – спросил он, глядя на результат наших стараний.
– Нет.
– Я тоже. Но хоть что-то.
Старикан привел на берег свинью, та погрузилась в воду и зачавкала, хватая ее обросшей длинной щетиной пастью.
