Олег Верещагин - Скаутский галстук
— Эйно… — я сморщился. — Эйно меня закрыл собой. А как я вылез?
— Ну… вылез, — почему-то смутился Сашка и сев, взялся за большие пальцы ног. — Вылез, и всё. Чего тут.
— Ты меня вытащил? — тихо спросил я, вглядевшись в его раскрашенное бегучими бликами огня лицо. Сашка отвернулся и молча пожал плечами. — Ты, — уже уверенно повторил я. — Сань, я…
— Да херня всё, — матерно-грубо сказал он. — Нас вон Женька спас обоих, полицая топором завалил, который Сергея Викентьевича расстрелял. Он нас опять почти поймал…
— Завалил? — я ощутил злую радость. — Жаль…
— Жаль? — Сашка свёл брови.
— Жаль, что не я его…
Вернувшийся Женька принёс в кепке холодной воды, и я жадно напился, в этот момент ощутив, что меня колотит, как при высокой температуре. Женька сказал тихо:
— У тебя жар сильный… Я знаю, у меня мама фельдшер… была.
— Они из Пскова, — пояснил Сашка. — Отец врач, мама фельдшер… Не хотели на фрицев пахать, сюда убежали, а их тут выследили и за саботаж… — Сашка не договорил, а я увидел, что глаза Женьки наполнились слезами. Но он мотнул головой и сказал деловито:
— Я хотел к партизанам, отец и мама знали, где они…. Только решил не уходить, пока этого гада не… достану.
— Партизаны тут точно есть, — сказал Сашка. — Стопроцентно есть, надо только искать. Сергей Викентьевич с ними хотел соединяться… — он вздохнул тяжело.
Они заговорили о партизанах. А меня колотило всё сильнее. Сколько же у меня? С такой температурой только под одеялом в постели, а не в майском лесу на подстилке из лапника под какой-то дерюгой. Я с испугом подумал, что не только искать кого-то — я просто идти не смогу, тем более с раненой ногой. Я хотел об этом сказать, но испугался, что меня сочтут слабаком… а потом начал опять куда-то проваливаться. К счастью, это была не расстрельная яма, а просто сон…
…Но спал я плохо. Мне было жарко, душно, мучили кошмары, болела нога. Каратели вламывались в нашу квартиру, хватали родителей и сестрёнку, я кричал, и кто-то убирал кошмары влажной прохладной тряпкой, как стирают мел с доски. «Мам?» — жалобно спрашивал я, на миг просыпаясь, засыпал снова и через какое-то время всё повторялось.
Под утро я проснулся разбитый, невыспавшийся. Не хотелось есть, а ведь я не ел чёрт-те-сколько… Зато пить хотелось мучительно. Жара почти не было, но я понимал — это временно, он вернётся. Бедро распухло и стучало болью в кость. Костёр горел, придавленный туманом. Около него сидели ребята. Сашка какой-то деревяшкой ловко что-то делал — я не сразу понял, что он плетёт лапти. Он сидел голый до пояса и непохоже было, что мучается от холода — а своей гимнастёркой добавочно укутал меня. Так же поступил и Женька со своей курткой, и я понял — с облегчением, от которого хотелось расплакаться — что они меня не бросят.
— Плохо, — говорил Женька. — У него жар даже сильнее, чем я думал. Это от раны и вообще… И ещё хуже — если пулю не извлечь и не почистить рану, то будет заражение крови. Ему туда и земля попала, и материю загнало пулей…
— А ты можешь? — спросил Сашка. Женька заколебался:
— Ннну-у… В теории. Она в мякоти, сосудов там нет… Но он же от боли с ума сойдёт…
— А так он помрёт… С жаром я что-нибудь сделаю. Ты только пулю достань и это. Рану почисть. Ты знаешь, какой он парень? Во, — и Сашка показал большой палец. — Смелый. Ловкий. А как с ним говорить интересно, он столько знает… Он тоже городской, вроде тебя, только из Новгорода… Что ж ему, из-за такой ерунды помирать?
— Ну тогда давай прямо сейчас, — Женька передёрнул плечами, — чего ждать.
Они посмотрели в мою сторону. Сашка перестал работать своей кривулькой и неумело улыбнулся:
— Не спишь? Слышал?
— Слышал, — я привстал на локтях. — Резать будете?
— Надо, Борька, — вздохнул он.
Я стиснул зубы и постарался ответить как можно твёрже:
— Давайте…
…Если честно, особо страшно мне не было. Я устал и ослабел, поэтому смотрел на происходящее почти равнодушно, подставил руки, которые связали над головой и прикрутили к дереву. Ноги тоже пришлось привязать, используя барахло — Сашка пошёл искать какие-то травки и прочее. Место раны опухло и посинело, но Женька удовлетворённо хмыкнул:
— Заражения ещё нет. Полосок не видно.
Он калил над огнём лезвие своего перочинного ножа. Я отвернулся и хрипло, но нарочито-бодро сказал:
— Больше мне ничего не отрежь. А то там рядом, я ещё ни разу этим всерьёз не пользовался. Обидно будет.
— Не отрежу, — обнадёжил он. — Ну всё, Борь. Ты потерпи, — он сунул мне в зубы палку. — Кусай и терпи. И ещё… если вдруг она глубже… там артерии… в общем, я же не врач, даже не фельдшер, я только видел кое-что, ну и читал… А, ладно, всё будет хорошо!
«Не знаю,» — успел подумать я — и меня выгнуло дугой. Я почувствовал во рту вкус крови и начал грызть сырую, пахнущую грибами, как та земля, палку. Обрушилась гулкая тишина, звуки умерли, только колотилось в ушах: «Умп, умп, умп, умп…» Я повернул голову и увидел, что по рукам Женьки течёт моя кровь, а сам он что-то делает — губа прикушена, лицо мокрое, на лбу — тёмная от пота прядь. Боль была такой, что после первой вспышки стёрла сама себя, и верхушки деревьев плавно и противно закружились, опрокинулись влево, перевернулись и утонули во мраке, полившемся между одетых яркой майской зеленью веток…
…Я пришёл в себя от невероятного жара, буквально пронизывавшего меня, как окорок в микроволновке. Нога болела остро и режуще. Я лежал, закутанный всем, чем только можно, в пещерке, где даже стены источали горячее дыхание, на толстой подстилке всё из того же лапника. Сашка, отдуваясь и смахивая локтем со лба пот, протягивал мне всё ту же кепку Женьки.
— Пей залпом, ну?
Там оказалась невероятная горечь — меня чуть не стошнило. Кашляя и моргая, я с трудом спросил:
— Это… что-о?!.
— Одуванчиковый сок, — пояснил Сашка. — С водой.
— Га-адость…
— Ничего, зато пропотеешь как следует. Только не ворочайся, а то сожжёшься. Я тут час костёр палил, чтобы всё прокалить.
— Вот она, — Женька, подойдя, присел на корточки у входа и подкинул на ладони тупоносую пульку. — В кость попала и обратно срикошетировала… Я там почистил всё и промыл, потом завязал с подорожником. Хорошо, что ты без сознания был.
«Ох, хорошо,» — мысленно согласился я, вспомнив, как меня резали. Жарища была невыносимая, я отогнул край дерюги, но Сашка стукнул меня по руке и сердито сказал:
— Лежи терпи. А мы что-нибудь поесть раздобудем.
Легко ему было говорить, чтоб я терпел. С меня почти сразу ручьями начал литься пот. Дико хотелось пить и раскрыться или хоть передвинуться так, чтобы отыскать прохладное место — как дома, когда я болел. Не знаю, как, но я заснул и, наверное, сжёгся бы, но Женька остался в нашем лагере и следил за мной.
Проснулся я под вечер — слабый, со звенящей головой, но явно без температуры. Нога ныла. Когда Женька начал менять повязку, я увидел синевато-багровый крестообразный разрез, засочившийся кровью — не очень большой, но жутковатый — и поспешно отвернулся.
Сашка около костерка что-то жарил — я присмотрелся и узнал лягушек, но не испытал ничего, кроме голода. Он поймал мой взгляд и пообещал:
— На всех хватит… Скоро уже. Французы едят, и ничего.
— Ссать хочу, — признался я. И, сказав это, понял, что и правда ужасно этого хочу. Больше чем есть. По-большому не хотелось (желудок-то пустой), а вот…
— Давай к стенке, тебе вылезать нельзя, — сказал Женька. — Не бойся, — он хихикнул, — там остыло всё почти.
— Это чего, прямо здесь?! — я заморгал. — Не, я так не могу…
— Ну извини, кепку я тебе на это не отдам.
Я покраснел почти до слёз. Мне было стыдно и, хотя мальчишки отвернулись, а я пыжился с минуту, у меня ничего не получилось — я никогда в жизни не делал этого лёжа, да ещё там, где сплю; эти мысли полностью всё блокировали.
— Не могу, — признался я. — Я не стесняюсь, просто не могу так. Правда.
— Ну что с тобой… — Сашка помог мне вылезти. Я с невероятным облегчением отлил возле кустов и тут же задрожал; он с матом запихал меня обратно. — Простынешь опять, вот тогда…
— Пионер, а так материшься, — заметил я, укутываясь в тряпьё. Сашка неожиданно смутился:
— Это. Не пионер я. Меня не приняли. По хулиганке, — и посмотрел на нас жалобно. — Я ничего такого серьёзного не делал, просто от дурости…
— Эх ты, будущий полярник, — подколол его я.
— А ты пионер, Борь? — вдруг спросил Женька, застав меня врасплох. Он вроде и не ждал ответа — взял и начал перечищать трофейную винтовку полицая.
— Я?.. — пока я раздумывал, что же мне ответить, Сашка это сделал за меня:
— Да конечно пионер. У него даже галстук есть, правда, Борьк?.. Я сам видел, как он его перепрятывал.
К счастью, этот разговор продолжения не имел. Мне трудно было даже предположить, что подумали бы ребята, обнаружь они зелёный галстук.
