Михаил Михеев - Крепость
— Ему бы еще нормальные снаряды, — пробормотал Бахирев.
— Пока что японцы об этой проблеме не знают, — хищно усмехнулся Эссен. — И сейчас они его боятся, так пускай боятся еще сильнее.
— А что делать с пленными?
— Высадим куда-нибудь. В конце концов, захватим транспорт, запихнем их туда и отправим во Владивосток.
— Я о наших пленных, которые сейчас находятся на японских кораблях и которые попадут под удар наших снарядов.
— Это война, Михаил Коронатович, — вздохнул Эссен. — Все, что мы сможем для них сделать, — это подобрать потом из воды. Я возьму на себя этот грех. Прокладывайте курс.
Борт крейсера «Идзумо». 2 (15) августа. Утро
Адмирал Хиконодзё Камимура поднялся на мостик своего флагмана, чувствуя легкое раздражение, которое он, впрочем, успешно скрывал. На бесстрастном лице самурая не дрогнул ни один мускул, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось спать — все же вчерашний день вымотал его до предела. Прошли те времена, когда он молоденьким лейтенантом лихо взлетал по трапу, и, хотя на смену юношеским порывам пришла мудрость, адмирал частенько сожалел о том, что свойственная молодости легкость движений безвозвратно ушла в прошлое, и, честно говоря, иногда хотел бы вернуть прошлое. Тем не менее долг есть долг, и личные желания стоит отложить на потом, до того момента, когда будет достигнута победа и придет время насладиться ее плодами. В последнем адмирал Камимура, правда, совсем не был уверен. Во-первых, если все русские будут сражаться так, как команда потопленного вчера крейсера, то шанс погибнуть в этой войне для любого, от матроса до адмирала, возрастает многократно, а во-вторых, что они будут иметь после войны? Не дело военного думать о высоких материях. Его задача воевать и побеждать, а для того, чтобы думать об экономике, есть совсем другие люди. Однако Камимура, один из лучших военных теоретиков Страны восходящего солнца, хорошо понимал, что Япония ведет эту кампанию в долг. Вне зависимости от того, победят они или проиграют, долги придется отдавать. Соответственно, даже при наилучшем исходе львиная доля плодов их победы утечет в карманы заокеанских банкиров, что же произойдет в случае поражения… Об этом лучше даже не думать, по сути, дело может кончиться тем, что, их страна может попросту перестать существовать. И единственной, пожалуй, возможностью сохраниться как нация и получить шанс на дальнейшее развитие оставалась победа. Именно поэтому японские адмиралы проявляли осторожность и в то же время, приняв решение, не останавливались — это было и сообразно моменту, и соответствовало психологии их народа.
Причина, по которой его разбудили, должна была быть очень веской, однако стоило адмиралу подняться на мостик, как все встало на свои места. Примерно в семидесяти кабельтовых от них неспешно двигался большой, явно военный корабль. Камимура поднес к глазам бинокль — нет, это не был корабль японского флота, но, пожалуй, больше он ничего сейчас не мог сказать. Восходящее солнце било прямо в глаза, ослепляя, и силуэт чужого корабля казался смазанным, расплывчатым. Русские? Нет, вроде не похож. Может, британцы или американцы — у одних кораблей столько, что не упомнишь, а у вторых много верфей, на которых они, случись нужда, строят быстро и постоянно экспериментируют, так что уследить за всем просто нет возможности. А может, и еще кто… Проклятое солнце!
Камимура еще успел подумать о том, что его корабли сейчас как на ладони и представляют для чужака отличную мишень, в то время как их наводчики, случись бой, окажутся ослеплены, как чужой корабль разом, не оставляя возможностей для разночтения, обозначил свою национальную принадлежность. Вспышки Камимура на фоне солнца не разглядел, но высокий фонтан воды от упавшего с небольшим недолетом снаряда не заметить было трудно. И с большим запозданием до них докатился звук выстрела.
С противоположной стороны другой адмирал, поморщившись, оторвался от бинокля и заметил:
— Недолет, кабельтовых пять, если не больше, хотя целик взят верно. Что-то твои орлы, Михаил Коронатович, не хотят японца бить.
— Они такие же мои, как и твои, Николай Оттович, — не оборачиваясь, ответил Бахирев. — Ничего, сейчас пристреляемся. Но все равно придется идти на сближение, иначе просто расстреляем без толку снаряды. Потопить даже одну такую дуру непросто, а уж четыре…
— Шесть. Там еще «Нанива» и «Такачихо» на подхвате. Ладно, посмотрим…
Словно бы подтверждая его слова, вновь рявкнула восьмидюймовка. Чтобы не расходовать зря драгоценные снаряды главного калибра и не раскрывать перед противником все карты, Бахирев пристреливался из носовой башни правого борта, медленно, но верно нащупывая дистанцию. Его козырями в этом бою, помимо большего калибра, должно было стать то, что его орудия новые и более длинноствольные, а значит, и более точные и дальнобойные по сравнению с имеющимися в распоряжении японцев. Плюс более совершенная система управления огнем, творчески переосмысленная и доведенная до ума с учетом накопленного после войны опыта. У японцев этого не могло быть в принципе. Они, правда, уже очухались и достаточно энергично отвечали, однако дистанция была великовата, и точности огня не способствовала. К тому же, ведя огонь по одному кораблю, артиллеристы противника явно сбивали друг другу прицел, путая всплески от выстрелов соседних кораблей. Надо сказать, артиллеристы третьего боевого отряда были хороши, но все же заметно уступали в классе своим коллегам из первого отряда, позиция же русского корабля была такова, что работать могли лишь носовые орудия японцев. Рюриковцы же были лучшими из лучших, и взяли «Идзумо» в вилку уже с четвертого выстрела и окончательно пристрелялись с шестого. Сразу после этого русский крейсер принял чуть вправо, прикрываясь корпусом японского флагмана от его мателотов, и, не теряя времени, открыл огонь всем бортом.
В этот момент адмирал Камимура едва удержался от того, чтобы не разбить о подвернувшуюся железяку бинокль, подобно многим своим русским коллегам. В первые минуты боя он решил, что судьба вынесла ему навстречу чудом прорвавшийся из Порт-Артура русский броненосец. Конечно, в тот момент, когда его отряд выходил в море, ему сообщили лишь про несколько крейсеров, сумевших вырваться из ловушки, в которую превратилась главная база русских в этих водах, но в подобных делах никогда и ни в чем нельзя быть уверенным до конца. К тому же взрывы русских фугасов, снаряженных тринитротолуолом, давали при взрыве всплески намного сильнее, чем начиненные пироксилином, с которыми ему приходилось сталкиваться ранее. В ситуации, когда один броненосец противостоит четырем броненосным крейсерам, ставить, на взгляд японского адмирала, стоило именно на крейсера. Конечно, боекомплект его кораблей расстрелян минимум на три четверти, но и у русских, вышедших из куда более ожесточенного боя, ситуация такая же, если не хуже, и тактическое преимущество из-за позиции, которую они заняли в начале боя, не компенсировало численное преимущество японцев. И при этом неизвестно, у кого какие повреждения — о бое с русскими крейсерами на броненосце знать не могли. Словом, оптимальным для русского корабля было вообще не связываться с ними и тихонько отступить, тем более что своих визави они явно обнаружили первыми. Однако если русские полезли на рожон — что же, тем хуже для них.
Первым неприятным сюрпризом стало то, что русские не только не уступали его кораблям в скорости, но и, пожалуй, превосходили. Хотя крейсеры адмирала Камимуры и не могли сейчас дать более пятнадцати узлов из-за полученных в бою повреждений, но для уже вечность не проходившего нормального ремонта, а сейчас наверняка поврежденного броненосца, парадный ход которого и в лучшие времена не превышал восемнадцати, этого должно было хватить. Тем не менее, когда японские крейсера, идущие на десяти узлах, только начали увеличивать ход, русские уже пристрелялись, и сделали это, опять же, быстрее японцев.
А потом они легко и, похоже, без усилий (во всяком случае, даже слабый дым из труб их корабля не стал гуще) добавили ход, делая японской колонне классический «кроссинг Т». Трубы… Камимура впился в них глазами. ЧЕТЫРЕ! У этого корабля было четыре трубы! Ни одного русского корабля с четырьмя трубами в этих водах быть просто не могло. И в этот момент русские показали, на что они способны.
По борту русского корабля пробежала цепочка вспышек. На сей раз Камимура видел их совершенно отчетливо, и было их восемь. А потом вокруг его флагмана вырос лес разрывов, буквально скрывший его среди водяных столбов.
В этом залпе не было ни одного попадания, но от этого японцам не стало легче. Близкие разрывы контузили и без того расшатанную в прошлом бою обшивку «Идзумо», осколки — а русские били фугасами — словно коса смерти прошлись по палубе. Вода залила дальномеры, и их линзы вместо противника теперь показывали модные абстрактные картины. А главное, несмотря на то что в творящемся вокруг хаосе оказалось невероятно сложно что-либо понять, Камимура совершенно четко рассмотрел: всплески от русских снарядов были разной высоты. А потом, не успели еще люди прийти в себя после этой вакханалии, русские дали второй залп, на сей раз из четырех орудий, и по палубе «Идзумо» как будто врезало огромной раскаленной кувалдой.
