Михаил Гвор - "Ребенки" пленных не берут
Нет, но какая же я умница! Ведь сообразила пойти на Мутные! Всё равно пришлось бы: ближе кошей нет, но по пургеню гнать обезумевших овец — то еще безобразие! А ночевать в такую погоду на открытом воздухе — удовольствие небольшое. Зато теперь… Овцы уже сбились в кучу, инстинкты — великое дело, особенно у таких безмозглых созданий! А я еще их кусками брезента укрыла, чтобы шерсть меньше мокла. И готово, пару дней можно ни о чем не беспокоиться. Вот если не распогодится за это время — тогда хреново, баранов надо будет чем-то кормить. Но больше двух суток пургени длятся редко. Так что нечего и думать пока.
А теперь запаливаю костерок в закопченном очажке и ставлю воду…
Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок— Что ты там нашел, Парвуз? — Мутарбек подошел поближе к старому таджику, задумчиво разглядывающему ничем не примечательный камень.
— Здесь кто-то был, — поднял глаза Парвуз. — Не очень давно. Вчера, возможно позавчера.
— Быстрее, ленивые ишаки, быстрее! Мы должны догнать его еще сегодня! — Начал тут же поторапливать бестолково засуетившихся бойцов младший Ахмадов.
— Ты слишком торопишься, Мутарбек! За сегодня мы не успеем, даже если Аллах в милости своей подарит нам крылья! И вообще, нам следовало обыскать кишлаки внизу. Особенно тот, что прошли последним. Тщательно обыскать.
— Что там обыскивать?! — Мутарбек не мог устоять на месте, порываясь бежать, ловить, — Даже я могу понять, что там никто не живет. И дороги туда нет, машину он бросил ниже. Скорее всего, столкнул в озеро!
— Не уверен. Дорогу мы не нашли, но это не значит, что ее нет. Мы не можем знать каждую пылинку, особенно на чужой земле. Чересчур нежилой вид был у того кишлака. Если он давно брошен, почему всё не заросло травой? Вот гложет меня червь сомнения. Местные могли попрятаться и с ухмылками наблюдать, как мы их ищем. А если так, значит, дехкан предупредили о нашем приходе. Кто? Кроме уруса — некому.
Парвуз замолчал. Старому солдату, воевавшему еще с ваххабитами в далеких девяностых годах прошлого века, были непривычны столь долгие речи. Однако мысли так и просились наружу. Накопилось их слишком много.
— Машина в любом случае должна была остаться в кишлаке. Прочесать все сараи, особенно проверить кучи навоза и прелого сена.
— И кому нужна машина, постоявшая в куче навоза? — Мутарбек вытаращился на Парвуза.
— Некоторые вещи дороже ложной брезгливости, — безразлично сказал тот. Натужно поднялся с корточек, поправил сползший автомат и медленно пошел, внимательно оглядываясь по сторонам. Волей-неволей и Мутарбеку пришлось подстраиваться под размеренный шаг. Следом неопрятным стадом тянулись остальные.
— Ты меня убедил, Парвуз! — сдался Ахмадов через несколько минут. — Давай так, поймаем уруса и еще раз проверим кишлак. Но не раньше. Дальше верхних пастбищ дехкане не убегут! А проклятый урус выигрывает сутки. Если не успеем, порождение Иблиса уйдет в Пасруд. А ловить его там…
Джигиты, внимательно прислушивающиеся к каждому слову, ощутимо прибавили ходу. Передовая пара даже обогнала старших.
— Скажи, Мутарбек, — продолжил Парвуз, неодобрительно посмотрев на широкие спины вырвавшихся вперед джигитов, — почему ты считаешь, что он пойдет в Пасруд? Думаешь, урусу жизнь надоела? Или он просто не знает, куда собирается залезть?
— Так считает отец. И я с ним согласен. Урус любит оставлять ложные следы, уходя по незаметным тропам. И очень часто идет совсем не туда, куда должен. Но сейчас выбор не так велик, многое можно предугадать. Кроме того, урусы редко верят в злых духов.
— А ты веришь? — Парвуз искательно заглянул в лицо командиру. Но, кроме вполне очевидной злости и легкой усталости, не увидел ничего.
— Нет, не верю. Что не повод искать приключений в Пасруде. Моей голове всё равно, кто ее отрежет: кутруб или человек. Ей хорошо у меня на плечах и плохо в любом другом месте. Куда мы сегодня можем успеть? — окликнул Мутарбек десятника, идущего чуть в стороне, — Шохрух, я тебя спрашиваю!
— До перевала не дойдем, баши!
— Сколько раз тебе повторять! Я не баши! Баши только один — отец!
— Но ты теперь наследник! — десятник не понял причины командирского гнева. И смотрел чистыми и невинными глазами. Настолько невинными, что захотелось ухватить его за бороду, вздернуть повыше и с оттягом полоснуть по напрягшимся жилам…
— Я не баши! Если тебе так неймется лизнуть послаще, зови беком. Так куда дойдем?
— Мы можем пройти поворот и подняться выше каньона. Там есть ровное место, где можно заночевать, — доложил Шохрух, такой же обстоятельный, как не один десяток поколений дехкан в его презренном роду.
— А выше? — Мутарбек с трудом подавил желание поторопить руганью. Но нельзя. Иначе у этого сына осла и обезьяны окончательно завязнут мозги. И как можно было такого маймуна назначать на десяток? Хотя остальные еще хуже.
— В темноте? Можно. Но свет фонарей виден издалека. Если урус будет ночевать на перевале, он нас заметит.
— Не годится. Шайтан с ним, дойдем до темноты — тогда и поймем, что делать дальше.
— Мутарбек, — решился Павруз, — а может, шайтан с ним, с урусом. Пусть его сожрут хоть дэвы, хоть люди из Пасруда. Дойдем до места, о котором говорит Шохрух, и повернем назад. Вернуть Тимура из Джанахама всё равно не удастся. Да и если он там останется, всем будет только лучше!
— Я не собираюсь обманывать отца. Там будет видно. А пока не спим на ходу! Нам еще идти и идти…
— Прости, бек, — вмешался Облокул, — но боюсь, что мы не дойдем сегодня даже до поворота.
— Почему? — насторожился Мутарбек.
— Посмотри назад, — джигит ткнул грязным пальцем с обгрызенным ногтем за спину.
Мутарбек оглянулся и смог только выругаться: небосклон заволокло черными тучами. Джигиты, не сговариваясь, бросились к большому, нависающему над ровной площадкой камню. Куда тут идти?! Самое время искать укрытие от непогоды. И как можно быстрее!
Таджикистан, Фанские горы, перевалы Казнок Андрей УрусовДо второй седловины буквально ползу. Десять минут. Перевал рядом, но ноги почему-то не идут. Усталость наваливается, словно всё, что выходил за крайние три дня и недоспал от самого Самарканда, копилось и ждало удачного момента. Руки дрожат, даже трясутся, неожиданно начинает бить колотун. Или высота действует? Надо вниз, благо спуск есть. Не подарок, но есть. Отдышаться получается с трудом. Кое-как разваливаю очередной каменный курганчик.
Записка той же группы. Ага, «…в направлении Мутных озер и альплагеря „Алаудин“.» Может, вы выжили в своем альплагере? Вряд ли, двенадцать лет надо чего-то жрать, складов Центральной Базы Снабжения и старлея Васильева там точно нет. И хрен что на этих камнях растет. Лишайник и прочий ягель. Или ягель только в тундре? Нихера уже не помню.
Так, прокрутить все с начала. Мы в местном лагере были, одни развалины от него остались. Не мы развалили, белым пушистым хвостом буду. До нас такой был. Точно. Именно в этом и были, на «А» назывался! Так что, выходит, что я ближе к нужным местам, чем думал. Тот лагерь на территории товарища местного гроссмейстера дислоцируется.
От и добже, пан ясновельможный. Не будем время терять вхолостую. Валить надо отседова. С перевала уходит ровный снежный склон, который к низу становится ровнее. Улететь вроде некуда. Попробовать? Почему нет? Время выиграю и силы сэкономлю. Обхожу небольшую скалу в самом верху склона, сажусь на задницу и пытаюсь изобразить из себя беспечного пацана на снежной горке. Почти получается, вот только от скорости дух захватывает, а тормозить не выходит. Но не лечу кубарем, еду. «Пять минут, полет нормальный, через пятнадцать копеек — поворот направо» — всплывает в голове совершенно дурацкая фраза. Полет тем временем замедляется, дальше скольжу потише. Камни по сторонам уже не мелькают расплывчатыми полосами… Еще медленнее… Еще… Останавливаюсь. Всё? Смотрю назад. Неслабо прокатился! Что у нас по сторонам? Ага, вот где собаки порылись. Выход-то с перевала один! Ежели подождать, пока на жопах поедут с него джигиты, можно много полезных дел натворить. Нет, банально не хватит патронов. Тут нужен станкач с водяным охлаждением, не меньше. Эх, где ты мой любимый «Максим» из краеведческого музея? И где Бригада родная… И где… ХВАТИТ, млять! — сорвавшись, ору сам на себя. Нашел время. Вылезешь, сука, а потом и будешь жалеть, и вспоминать. А сейчас поднял жопу, капитан, и вперед. Под любимую строевую погранотряда СпН:
Пишов я на пасеку вчора! Э-гей!
Посвюд були мертвые бджолы! Э-гей!
Ой, вы, бджолы, ой вы бждоли! Э-гей!
Ой вы бждилоньки мои! Э-гей!
Дурацкая песня про мертвых пчел, исполняемая на суржике посреди заснеженных гор сидящим в снегу капитаном российской армии. Смешно? И мне смешно!
