Дмитрий Манасыпов - Дорога стали и надежды
– А что это за клей такой? – Азамат оперся о влажную, потеющую мутной жижей стену. Ноги существа как сошлись вместе, так пока и не расходились. А лежало тело на стареньком пластиковом столе, с ножками, почти полностью утонувшими в мягком «полу» пещеры. – Хвост держать?
– Тоже мне, юный натуралист. – Саныч сплюнул и задымил «козьей ножкой». – А то не видно. Хотя… знаешь, спорт такой был, до Войны. Надевали люди на ноги один такой огромный ласт, ну, вроде хвоста, и плавали. А у этих вон, сам видишь, какие штуки по щиколоткам идут?
Азамат видел. Смотрел. Запоминал. У людей прибавилось врагов, а раз так, стоило узнать больше.
Отряд не забрал с собой тела. Разлагались водяные быстро, даже чересчур. Кое-что запомнили, Саныч даже записал и зарисовал. Командование похвалило и немного поощрило. А Азамат, потеряв товарища, возненавидел порождений Войны еще больше. И запомнил все увиденное.
«Навья» прицепилось сразу. Мутанты, обозванные Санычем, у такого крупного города, как Новая Уфа, старались не появляться, зато возле поселений поменьше их хватало. Оказалось, что это амфибии, для них родным домом стала вода, но и суша не казалась чем-то странным. Странная клейкая слизь, выделяемая в воде, намертво скрепляла ноги. Кожистые длинные лохмотья, росшие по щиколоткам и разлапистые широченные ступни, превращались в хвост. Да такой, что любо-дорого посмотреть… Если со стороны.
Когда навьи выходили на сушу, наплывы на теле, делавшие в воде его еще больше приспособленным к быстрым броскам за жертвами, разглаживались, теряли важность, ненужную на суше. Еще у них были щупальца, вернее, что-то, больше похожее на большие паучьи лапы, – самое главное оружие навьи, самая важная часть их образа жизни. Живой механизм, обеспечивающий их постоянными рабами из людей, попавших под воздействие впрыскиваемого вещества.
Все это Азамат запомнил надолго.
* * *Когда пальцы ухватились за капсюль, по спине Пули пробежала холодная струйка. Ясное дело, что взмок он уже несколько раз и очень сильно, но сейчас пришлось ее почувствовать, как бы он ни хотел обратного, – патрон, зажатый в руке, оказался старым. Вместо твердого латунного цилиндра Азамат ощутил под пальцами чуть ребристую пластиковую рубашку одного из своих собственных старых патронов.
Навья попалась совсем молодая. Худенькая, не успевшая нарастить сильных мышц, очень гибкая. Она вылетела из колодца разом, темной молнией, молча. И с ходу атаковала, так же, как и любая из ее родственников. Взмыла под потолок, оттолкнувшись хвостом, выгнулась к Азамату.
Уже в полете слизь стала терять свою клейкость, превращая темный, блестящий от воды хвост в пару крепких и сильных ног. Осколки РГД прошлись по левой стороне навьи, раскромсав ей бок, темнеющий кровью, но ее это не останавливало, наоборот, лишь злило, прибавляя сил.
Азамат отреагировал автоматически, нажал на спуск. Картечь, попав в верхнюю часть груди и шею, решала бой в его сторону. Если бы не одно «но»: выстрела так и не произошло.
Белея светлеющим животом, навья ударила рукой, вооруженной немалыми когтями. Азамат отбился обрезом, неожиданно ставшим лишь обузой, перехватил удобнее рогатину. Силы водяной не занимать, ловкости тоже, но вот опыт-то на его стороне.
Концом древка ударил за колено, дернул на себя, подсекая навью. Ударил ногой, сильно, прямо между выпуклых грудок, отбросил к стенке. Успел услышать мокрые щелчки, успел заметить метнувшиеся к нему щупальца, почувствовал удары. В грудь, практически в подмышку и в бока. Услышал еле уловимый скрежет кости по металлу. Уставился в темные, но все же человеческие глаза водяной, даже через респиратор остро пахнущей чем-то резким, водой и остатками недавней еды.
– Так-то, сука! – Азамат хотел бы улыбнуться ей в лицо. Картинно, глупо, но улыбнуться. – Съела, тварь?!
Жилет, кожаный, с пластинами из титана и металлической сеткой внутри, он заказал в Деме давно. Тот частенько помогал, пригодился и в этот раз. Будь на месте навьи ее более взрослый сородич – кто знает, как все могло бы обернуться. Но вышло так, как вышло: шипы не справились с металлом, остановились, не добравшись до плоти человека.
Навьи были людьми. Не так уж давно, тут Азамат сразу же согласился со всеми доводами Саныча. Разве что двадцать лет послевоенной беды, разделяющие между собой Пулю и молоденькую хищницу, для обоих превратились в миллионы лет. Миллионы лет эволюции, пронесшихся за два десятка лет мгновенной вспышкой. Но страх и у нее, и у него остался одинаковым. Азамат ударил всем весом тела, напряжением всех мышц, сгустком своей личной злобы к твари, убившей его друга и супругу, подарившую Мишке ребенка. Ударил, видя все превращения навьи, уже ставшей больше похожей на человека. На женщину. Совсем молоденькую девушку.
Молочно-белая кожа, мгновенно ставшая такой из темно-зеленоватой. Высокая маленькая грудь и красивый живот, идеально сложенное тело, тонкое, с перекатывающимися мускулами. Так навьи и приманивали людей, встречая одиночек, зовя на помощь несколькими криками. И лишь потом вгоняли в тело шипы, впрыскивая несколько миллиграммов прозрачного вещества. И все. После этого человека больше не было, был лишь послушный раб, животное, выполняющее все требования хозяина.
Сейчас длинные, с несколькими суставами щупальца, так похожие на паучьи лапы, еще не обвисли вниз, безвольно и слабо. Навья стегала ими вокруг, как хлыстами, разбрасывая комья влажной глины, мох, наросты со стен. Кричала, широко раскрывая рыбий черный рот с острыми мелкими зубами. А прямо в глубокий пупок, на гладкую кожу паха, на вздувающиеся сильные мышцы бедер, брызгаясь и пенясь, текла струями темная кровь. Ее, навьи, кровь.
Азамат с силой провернул рогатину, вгоняя наконечник еще глубже, до крестовины, стараясь причинить как можно больше боли. Отошел назад, полюбовавшись на результат работы. Навья никак не хотела умирать, продолжала вопить и орать, пришпиленная к стенке. Азамат покосился в угол, где недавно плакали. Глазенки Леночки, забившейся в кучу плавника и тряпья, блеснули, и он успокоился. Девочке просто стало страшно, и немудрено.
Пуля наклонил голову, смотря на красивое лицо водной хищницы – даже с чернеющей щелью между узких губ навья оставалась все такой же привлекательной. Чертов природный камуфляж, чертова жизнь после чертовой Войны. Пуля не выдержал, снял респиратор, поднял маску на лоб. Раз уж маленькая девочка просидела здесь почти трое суток, так что станется с ним?
Навья прикрыла рот, следила за появившимся лицом врага, изредка издавая смешной хлюпающий звук.
– Лучше бы ты не появлялась на свет. – Пуля пошарил у пояса. В подсумке осталось еще немного извести. – Всем было бы лучше. Или хотя бы решила свить гнездо не в этом месте, чертова тупая дура.
Навья уставилась на него своими черными жемчужинами, облизнула губы быстрым языком, призывно и жадно. Азамат сплюнул, глядя на нее. Твари хотелось жить, инстинкты преобладали над остатками разума и навья, раздираемая болью в вспоротой груди, пыталась разбудить в нем обычного мужика. Гадство…
Известь, остатки, сохранившиеся на дне подсумка, густо легла ей на лицо и широкую рану. Крик навьи ушел в визг, достал до потолка, ударил по ушам. Водяная захлебывалась воплем, плакала, билась на острие рогатины, хлестала сама себя по лицу. Влажная кожа шипела, пузырилась бурой пеной, разъедаемая до кости.
Пуля наклонил голову, рассматривая дело своих рук, потянул с пояса топорик. Успела ли навья заметить отточенный металл? Азамата это не волновало.
Леночка всхлипывала, прижимаясь к плечу Азамата. Он закутал ее в рваное пальто, найденное в одной из захоронок пещеры. Оно, конечно, отсырело, но одежды у девочки не оставалось совершенно. Особенно после того, как Пуле пришлось ловить ее, и остатки платьица, зацепившись за торчащий из стены корень, разодрались к чертям собачьим.
Зря он все-таки снял маску с респиратором. Леночке хватало сил на бег, но сейчас она просто не шевелилась. Хотя, надо думать, дело в огромной усталости, голоде и смерти, так близко увиденной малышкой. А вот Азамата шатало. Шатало сильно, несколько раз бросило на неожиданно ожившие и прыгнувшие на него стенки. Глаза резало, они слезились. Но Пуля шел вперед, прижимая к себе маленькое теплое тельце. Девочка шумно, с хрипами, дышала, шмыгала носом, гоняя взад-вперед густющие сопли.
– Тихо тихо, малая. – Пуля как можно ласковее погладил мягкий затылочек. – Все хорошо, Лена… Леночка. Все теперь будет хорошо. Я не дам тебя никому в обиду.
После темноты даже серая хмарь вместо неба резанула белым и ослепляющим. Пуля сделал несколько шагов и почти рухнул на колени.
– Ильяс! – он положил обмякшую девочку на траву, и его тут же вывернуло наизнанку. Едкая рвота забила даже носоглотку, заставила дергаться в захлебывающем кашле. Голос еле пробивался через спазмы, слабый и хриплый. – Ильяс!
