Ян Валетов - Дураки и герои
– Зачем ты ввязываешься в это, Миша? – спросила Плотникова неожиданно серьезно. – Это не твоя драка. Ты у нас кто? Ты же человек военный… Был и останешься! Ты же не политик! Куда ж ты прешься, Сергеев, со свиным рылом в калашный ряд! Себя не жаль?
– А что? Убьют?
– Могут, вполне…
– Вика, меня столько раз пытались убить. Очень серьезные люди пытались…
– Везение не длится вечно. Это не твоя полянка, Сергеев. Не строй из себя Мак-Лауда. Тебе от их победы что? Обломится? Кто ты сегодня? Никто! И завтра будешь – никто?! И послезавтра! Пушечное мясо во все времена оставалось только пушечным мясом. Проспись! Тебя банально пользуют!
– А тебя?
Плотникова рассмеялась.
– Меня? Ну, бывший мой любимый, если бы так, как меня пользовал ты, я бы сказала – правильно делаешь, Сергеев! Борись и обрящешь! В случае победы Лысенко я пять лет буду главной журналисткой страны!
На этот раз рассмеялся Сергеев – искренне, совершенно без натуги.
– Журналисткой, Вика? Ты, наверное, опять оговорилась? Ты уже не журналист, Вика, ты цензор, держиморда, да кто угодно, но только не журналист! И прекрасно это понимаешь! А если Лысый победит – ты станешь еще круче. И чем выше ты будешь подниматься, тем меньше у тебя шансов когда-нибудь стать самой собой. Тебя уже ненавидят и боятся твои собственные коллеги. Тебя, бывшую всеобщую любимицу – ненавидят и боятся твои вчерашние друзья. И с каждым днем – это будет прогрессировать…
– А мне плевать! – прошипела она, сощурив свои желтые глаза. – Плевать, понимаешь! Да, те, кто меня теперь не любит, отдали бы все, чтобы оказаться на моем месте! Честь, совесть – все, что, представь – отдали бы! Мы люди творческие, для нас ненавидеть коллегу – это как дышать – совершенно естественно! Ненавидеть и нежно целовать в щеку, сочувствовать и предавать одновременно, поддерживать на словах и тут же желать занять его место!
– Тебе виднее… Это-то твоя полянка? Да?
– А ты у нас святой?
– Я не святой…
– Слава богу! – обрадовалась Плотникова и заговорила быстро и зло, выплевывая слова ему в лицо. – А я уж думала – ангел во плоти! А если ты, Михаил Александрович, не святой, то скажи мне, зачем ты голову за этого блаженного идиота подставляешь? Ты что, не видишь, что просрано все, что только можно было просрать и даже больше! Они же даже не импотенты, они кастраты! Да с таким кредитом доверия можно было не один, а два срока продержаться, а они все слили за пару лет!
– Вижу, Вика, я не слепой – все вижу. Только дело в том, что и твои, и мои для меня одинаково тошнотворны! И будь моя воля, я бы и своих, и твоих собрал бы мокрыми трусами и выкинул куда подальше! Выкинул бы скопом – всех кто слева, справа и в центре! Но есть одна проблема, Виктория Андроновна! Следующие, те, кто придет к власти завтра, а ведь кто-то придет обязательно, потому что свято место пусто не бывает – они будут еще хуже. Да, я их не знаю, но зато уверен, что они будут в тысячи раз хуже! Жадней! Беспринципней! Циничней! И у каждого из них будет программа, как защитить народ! И берущие за душу лозунги. И они опять будут говорить и воровать, воровать и говорить, говорить и воровать! В этой стране к власти всегда приходят демагоги, а не профессионалы! Ты спрашиваешь, чем твой шеф лучше моего? Да ничем, кроме того, что он мой. Просто сотрудничество с ним больше соответствует моей внутренней сущности! Я ему не присягал, Вика, и я не за него голову подставляю! Я за себя ее подставляю. За свои представления о том, что правильно, а что нет. Что справедливо, а что нет.
Плотникова улыбнулась, едва-едва улыбнулась – приподнялись уголки губ, да в уголках глаз появились «гусиные лапки».
– До сих пор не могу понять, – сказала она, внимательно глядя Сергееву в глаза, словно пытаясь рассмотреть что-то в их глубине. Это был ее фирменный прием, ввергавший в смущение тех, кто сталкивался с ней в первый раз. Попробуйте выдержать такой вот «сверлящий» взгляд! – Кто же ты на самом деле, Миша. Блаженный? Солдафон безмозглый? Дон Кихот? Десперадо? Что тобой двигает?
– Ты же сказала, что у меня больше нет тайн…
– Это не тайна, Сергеев. Тайна – это сокрытое. А ты сейчас ничего не скрываешь… Забрало поднято! Ах, посмотрите, вот он какой я! Выставляешь свое благородство напоказ? Не верю! Крокодильи слезы! Ты же убийца, Сергеев, профессиональный убийца. Выкованный и закаленный в засекреченной спецшколе меч государства, и то, что это государство давно сгинуло, ничего не меняет. Присяга для тебя, дурака, до сих пор нечто сакральное, а ведь именно тому государству ты и присягал! Но это же неправильно! Бред! Тебя же растили, чтобы ты мог убивать, лгать и менять личины! Ты же должен быть безнравственным, как этот твой Мангуст! Это ты мне должен доказывать до хрипоты, что цель оправдывает средства, а не я тебе! Сергеев, ну, кто, скажи на милость, тебе сказал, что для этой страны одна марионетка будет хуже, чем другая марионетка? Ну кто?! Ведь все равно кто-то будет дергать за нитки! Мы слишком слабы, чтобы быть независимыми, и наше спасение – это выбрать себе достойного покровителя. Нас все равно будут трахать, так пусть уж партнер окажется не промах! Оглянись, Сергеев! У нас не такой большой выбор! Оглянись, подумай, вспомни в конце концов, на кого ты работал всю жизнь! Посмотри на Россию – что, Крутов плохой вариант? Да, он диктатор, готовый монарх, основатель новой императорской фамилии, попомни мои слова! Но он то, что нужно России, а может быть, и то, что нужно нам! Жесткий, волевой правитель, способный сломать хребет любому врагу – внешнему и внутреннему! Он же из твоего бывшего ведомства, ты же его только за одно это обожать должен! У вас же корпоративность расстрелами прививалась! А ты что? Бракованный экземпляр? Или ты просто сломался?
– Сломался? – спросил Сергеев, слегка обескураженный напором. – Ты это в прямом или в переносном смысле?
Вика промолчала, но глаз не отвела – ждала ответа. И тогда Сергеев заговорил, стараясь быть спокойным и рассудительным.
– Я не сломался, Вика. Я не считаю, что Крутов благо для России. Я не считаю, что Лысенко благо для Украины, даже если за ним стоит Крутов. Я всегда хотел одного в своей новой жизни – наконец-то быть нейтральным, но не повезло. Не задается у меня с нейтралитетом! Как говорил д’Артаньян – случилось так, что все мои друзья на стороне королевы, а все мои враги по нелепому стечению обстоятельств – на стороне вашего преосвященства.
– У тебя нет друзей, Сергеев, – выговорила Плотникова, словно пролаяла, так сухо и отрывисто прозвучал ее хрипловатый голос. – Ты не научился их заводить. Не учили вас этому. Незачем было. Только убивать и калечить учили. Так что ты по своей основной специальности работай – душегубом, а в политику не лезь! Не твое это, Миша, дело… И страна эта не твоя. Ты здесь чужой, Сергеев! И в России – чужой. Вас специально растили, как в инкубаторе, – безродными. Так что ты везде чужой!
Это было на удивление больно – он даже предположить не мог, насколько Викины слова могут задеть. Они вливались в его жилы расплавленным свинцом и растекались по всему телу, наполняя каждую клетку жидким огнем. Больно было настолько, что он невольно представил на мгновение, да что там представил – почти почувствовал, как пальцы его правой руки смыкаются на тонкой шее Плотниковой. Большой палец идет вниз, против часовой стрелки, а согнутый указательный наоборот – по часовой – и хрустит под ладонью хрупкая гортань…
И тут из жара его бросило в холод, да так, что на скулах, казалось, выступил иней. Дыхание сперло, воздух сжался в ледяной шар в районе средостения и медленно покатился к сердцу. Михаил мысленно посчитал до десяти и выпустил заиндевевший в легких воздух через ноздри.
Медленно.
Неслышно.
Он смотрел в лицо своей бывшей жене, даже не подозревавшей насколько близко от смерти она находилась мгновение назад. Близко, как никогда до того. Гораздо ближе, чем тогда, когда Митька притащил в редакцию «заряженный» пластитом дипломат.
Ближе, чем в те дни, когда у нее отнимали материалы расследования афёр в энергетике.
Многие, очень многие из тех, кто знал Сергеева в его прошлой жизни, никому бы не посоветовали задевать его подобным образом! Но Вика не боялась.
И ничего удивительного! Ей довелось прожить рядом с этим ангелом смерти не один год. Спать с ним в одной кровати, заниматься любовью, ходить в театр и в гости, и даже пить приготовленный самим Аббадоном ароматный кофе.
Плотникова привыкла к нему, как привыкает беспечная хозяйка к вышагивающему рядом безмозглому стаффордширскому терьеру, способному в любой момент разорвать ее на куски.
Только этот терьер по кличке Сергеев по-настоящему любил свою хозяйку, и Вика это знала.
Трезвый расчет. Один трезвый расчет. Ничего более.
* * *Ветер гнал над землей красную пыль.
Винты старого DC крутились, издавая низкий, как гудение огромного шмеля, гул. Колеса шасси, обутые в истертую резину, еще понемногу катились по грунтовой полосе, а запах этой красноватой взвеси, всепроникающий, как керосиновая вонь, уже наполнил трюм транспортника.
