Алексей Доронин - Сорок дней спустя
Она спасется. Какой бы ни была ее вина, она все сполна искупила. Пусть ступает с миром. Да сам Христос не испытал десятой доли такого. Он умирал всего день, а мы тут гнием уже полтора месяца и с самого начала знаем, что наши страдания никому не нужны и никому не помогут. Богохульство? Мне уже нечего терять. Какой там на фиг ад — я уже в аду. Глубже этой бездны нет ничего.
Пора уходить.
Вспоминаю, что забыл закрыть ей дверь. Ну и что?
Почти ничего не вижу перед собой.
До чего же у нее красивый голос… Жалко, давно со мной не разговаривала.
Ты была права, солнышко. Выход есть, и я им воспользуюсь. А ты оставайся. До скорой встречи.
Чем дальше, тем меньше верю, что это произошло на самом деле. Это сон. Сейчас нажму на спусковой крючок, и все закончится.
* * *Решиться на это было трудно. Она понимала, что здесь, внизу, верная смерть от голода, но подсознание говорило, что умирать зажатой между плитами в узкой щели еще хуже. Но на этот случай у нее был пистолет.
Чем дальше она ползла, тем уже становился лаз. Выходит, даже хорошо, что она так исхудала за эти дни. То и дело ей казалось, что стенки приходят в движение и смыкаются, как пресс. Но еще можно протиснуться вперед, хоть для этого пришлось бы оставить на острых краях лоскуты кожи и клочья волос.
Может, надо было снять ватник? Вдруг зацепится? Но если снимешь, долго ли сможешь протянуть, если наверху не найдется замены?
Она сможет, она хрупкая… Особенно теперь.
И вот она выбралась.
Первые же секунды наверху оказались кошмарным откровением. Это тоже был ад на земле, только новый круг. Часы показывали одиннадцать дня, но кругом было темно, как в полночь. Неба не было. Вместо него над головой снова нависли низкие своды подземелья.
Внизу тоже было холодно, но тамошний холод не шел ни в какое сравнение с поверхностью. Кроме жуткого мороза тут был еще ледяной ветер, от которого хотелось забиться обратно в вентиляционную шахту. И все же она пересилила себя и двинулась вперед, где ей померещились слабые отблески света. Лучше умереть здесь, чем там, внизу.
Глава 4. Дозор
Выл усиливающийся ветер. Это был единственный голос безмолвных руин, он то свистел, то рокотал, то завывал в пустых домах.
То, что раньше было городом, тонуло в сером снегу. Полутораметровым слоем снег покрывал улицы, дворы, тротуары. В естественных оврагах тот слой превращался в трехметровый. К счастью, в Академгородке не было рытвин и расселин, которыми покрылся асфальт центральных районов города после наземного взрыва. Опасаться можно было разве что открытого канализационного люка.
Частокол выщербленных темных домов-утесов обрамлял ущелье бывшего проспекта. Два человека, пригибаясь, словно идущие в атаку солдаты, брели по проспекту у самого тротуара, обходя снежные бугры автомобилей. Тут было безопаснее всего. Возле домов есть риск напороться на острый обломок; к тому же порой с крыш — или верхних этажей тех строений, где крыш не осталось, — сходили натуральные лавины и срывались куски шифера.
Каждый день, шесть раз, таким образом, проходила смена караула. Выбравшись из убежища через запасной выход на пустыре, часовые добирались до точки своим ходом. Вездесущий «режим радиационной защиты» заставлял обходиться без разводящего. Глупо было подвергать кого-то из руководства облучению только затем, чтоб тот проследил, как они дойдут до поста. Куда им деваться с подводной-то лодки?
Надо было пройти пятьсот метров. Первые пять минут они держали путь в правильном направлении. Вдали показался новый берег. Место, где остановилась вода.
Они знали, что Обского моря больше нет. На большей части исчезнувшего водохранилища раскинулось огромное болото, которое с наступлением холодов покрылось коркой льда, а сама Обь, скованная метровым ледяным панцирем, стала значительно шире.
Удар цунами разрушил или подмыл фундаменты всех зданий на расстоянии ста метров от береговой линии.
Им надо было идти прямо — отсюда уже виден был угол девятиэтажного дома, где располагался НП.[7] Там их с нетерпением ждала предыдущая смена.
Но они отклонились далеко в сторону.
Одеты и вооружены они были одинаково — плащ-палатка поверх верхней одежды, лыжные очки, шарф, закрывающий остальную часть лица, автомат и непромокаемый рюкзак за спиной. На ногах спортивные снегоступы. У одного прибор ночного видения, у другого мощный тактический фонарь, луч которого, будучи направленным в глаза, ослепляет человека или зверя на две минуты. ОЗК и противогазы больше не требовались.
Дождавшись интервала между порывами ветра, один из них наклонился к напарнику, который, в отличие от большинства уцелевших, мог похвастаться пятью килограммами лишнего веса.
— Не передумал, Хомяк?
— Нет, — буркнул тот в ответ. — Треть тебе.
— А ху-ху ни хо-хо? Половина, — даже не отрезал, а отрубил первый, — и ни банкой меньше.
— Не пойму, ты тут тогда зачем, Антон? — вяло запротестовал полный. — Это получится, я тебе свой тушняк дарю.
— Ты мне платишь, как это… за эскорт. Не хочешь — иди один. Сталкер Хомяк, брутально звучит. — Его более стройный собеседник чуть не покатился со смеху.
— Да пошел ты. Сорок процентов.
— Чего? — Тут уже его кореш не сдержал хохота. — Может, еще косинус пи извлечь? Или половина, причем баночки выбираю сам, или идем на пост как паиньки.
Толстому не оставалось ничего, кроме как скрепя сердце сдаться.
— Ну, ты, Карабас, и клещ в натуре. Сразу видно, бывший бандит.
— Бандиты бывшими не бывают, — многозначительно проронил парень с необычным прозвищем. — Да и какой я бандит. Так, деятель малого наебизнеса. У нас пол-России таких было.
Сам он явно был продуктом дружбы народов — на смугловатом лице странным диссонансом смотрелись голубые глаза. Вид у него был такой, будто он постоянно рвался в дорогу и, даже находясь в состоянии покоя, обдумывал следующий бросок.
Звали их Борис Мельниченко и Антон Караваев, познакомились они в армии. Оба были обычными парнями: сидя у родителей на шее, учились по специальности, название которой с трудом держалось у них в голове. Тусовались, бухали с друзьями, блядовали — как все. Потом один вылетел с пятого курса и загремел в ряды вооруженных сил, когда «предки» отказались давать взятку военкому. Второй отучился и пошел в армию сам, чтоб испытать характер на прочность, хотя и на гражданке ему было неплохо — безобидное интернет-мошенничество, осуществляемое в соответствии с заветом Остапа Бендера чтить Уголовный кодекс, давало каждый месяц хорошую добавку к стипендии.
Служить им выпало аж два года, срок продлили как раз накануне, когда государство поняло, что с популизмом пора завязывать, иначе носить форму от-кутюр будет некому. В армии они не бедствовали. Конечно, в первые полгода чуть хлебнули лиха, но потом врожденная изворотливость помогла и здесь устроиться.
Все изменилось, когда в один прекрасный день мир провалился в глубокую задницу. От взрыва лютой дряни родная мотострелковая часть превратилась в ад вопящих живых факелов, детонирующих боеприпасов и сносящих головы обломков. Им повезло — один как раз отправлялся в увольнительную и подходил к КПП, второй на этом КПП дежурил, когда с неба начали падать подарки, от которых не убежишь.
Но они убежали. Как колобок, который и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, — военная часть их была достаточно далеко от Новосибирска, ударная волна лишь хорошенько жахнула по мозгам, а вспышка ослепила на пару часов, а не на всю жизнь.
Утро третьего дня они встретили уже в компании. В стихийно образовавшейся даже не банде — признанного главаря не было, — а просто в ораве оборванцев с автоматами, которая шарилась по коттеджным поселкам на берегу и трясла богатеньких буратин, попутно вышибая им мозги. Вскоре к ним прибились какие-то уголовные, селяне, бабы — и пошла потеха. Ватага лихих людей отрывалась, как в последний раз. Не то чтобы им нравилась разбойная жизнь. Мельниченко и Караваев несколько раз порывались послать этих отмороженных ублюдков к такой-то матери, но каждый раз задавали себе резонный вопрос: а куда уйти? Все их родные и знакомые обитали в этом городе. Поэтому решение всякий раз откладывалось. Они жили как в бреду, редко просыхая, и от бесконечной кровавой оргии постепенно теряли связь с реальностью.
А потом члены бандгруппы начали умирать. Наверно, не надо было жрать ту корову — пусть бы себе бродила. Консервов и еды в запечатанных упаковках им хватило бы на месяц. Нет, шашлыка всем захотелось под водочку… кретины. Они вообще о радиации мало что знали — деревенские пацаны, которые читать-то и зубы чистить научились в армии, да блатные с этапа, все в крестах и куполах. Вот и начали лысеть, блевать кровью, а потом и ноги по одному протягивать. Когда процесс зашел далеко, Антон и Борис с несколькими бывшими сослуживцами, тоже здоровыми, собрали всю еду и покинули занятый шайкой дом, который теперь напоминал лепрозорий.
![Алексей Доронин - Сорок дней спустя [litres]](/uploads/posts/books/100815/100815.jpg)